Читать интересную книгу Розы на руинах - Вирджиния Эндрюс

К стыду? Почему?

Он не мог знать ее, когда ей было четырнадцать. Я нахмурился, стараясь припомнить, когда они встретились. После того как родители мамы погибли в автомобильной катастрофе, мама и ее сестра Кэрри убежали из дома. Они поехали на автобусе на юг, и одна добрая чернокожая женщина по имени Хенни взяла их домой, к своему хозяину доктору Полу Шеффилду, который великодушно принял двух девочек. Мама там продолжила заниматься балетом и там же встретилась с Джулианом Марке – моим отцом. Я родился вскоре после его гибели. Тогда мама вышла замуж за дядю Пола. Он – отец Барта. Уже потом, много лет спустя, она вышла замуж за приехавшего туда Криса, младшего брата Пола. Значит, откуда ему было знать маму, когда ей было четырнадцать? Неужели они соврали нам? О боже…

Танец закончился, а спор возобновился:

– Я хочу, чтобы ты торжественно пообещала мне, что никогда, никогда не станешь прятать Джори с Бартом на чердаке, даже если завтра я умру и ты решишь выйти замуж немедленно.

Мама отпрянула от него и гордо подняла голову:

– Значит, вот ты какого обо мне мнения? Иди ты к черту, если думаешь, что я настолько похожа на нее! Да, может быть, я и поставила кровати сама. Может быть, я принесла сюда эту корзинку. Но неужели я могла подумать… неужели ты… Крис, ты же знаешь, что я никогда этого не сделаю!

Чего, чего не сделает?

Но он заставил ее поклясться. Ее глаза гневно сверкали, но она повторила за ним все слова клятвы.

Я был зол на папу, я думал о нем лучше. Он должен бы знать, что мама не станет скрывать своих детей. Она любит нас.

Папа схватил корзинку для пикников и выбросил ее через окно. Посмотрел, как она упала, и обернулся к маме:

– Может быть, мы умножаем грехи наших родителей, живя вместе. Может быть, Джори и Барту будет неприятно узнать правду. Но тогда не шепчи мне ночью о том, чтобы взять еще одного ребенка, не склоняй меня к этому! Мы совершили грех, и не надо вовлекать в него еще одну душу! Разве ты не понимаешь, что, поставив здесь эти кровати, ты уже бессознательно распланировала, как будешь действовать, когда наш секрет откроется?

– Нет, – умоляюще протянула она к нему руки. – Я не хотела…

– Ты должна была подразумевать это! Неважно, что случится с нами, но мы не должны, ты не должна, спасая себя, губить своих детей!

– Да я ненавижу тебя за одну мысль о том, что я могу быть такой!

– Я стараюсь быть терпеливым с тобой. Пытаюсь поверить тебе. Знаю, что тебя преследуют кошмары. Знаю, что от нас никогда не уйдут воспоминания. Но нужно честно посмотреть на себя. Разве ты не знаешь, что подсознательное часто приводит к реальности?

Он успокоился, подошел к ней и обнял. Она опять в отчаянии прижалась к нему. Откуда это отчаяние?

– Кэти, милая моя, утри слезы. Бабушка хотела, чтобы мы поверили в муки ада – наказание за грехи. Но нет большего ада, чем тот, который люди сами создают себе. И нет рая, кроме того, что мы сами себе построим. Не разрушай моей веры в тебя. Для меня нет жизни без тебя.

– Тогда не навещай больше в этом году твою мать.

Он взглянул на нее с болью в глазах. Я не мог больше стоять; я опустился на пол.

Что тут произошло? И почему мне так страшно?

Барт

– И на седьмой день Бог отдыхал от трудов своих, – читал Джори, пока я утрамбовывал землю, посеяв на пятое мая, день рождения тети Кэрри и дяди Кори, анютины глазки в их память.

Маленькие дядя и тетя, которых я никогда не видел. Оба умерли давным-давно, еще до моего рождения. В нашей семье часто кто-нибудь умирал. (Удивительно, что они находят в этих анютиных глазках? Глупые, никчемные цветочки с пестрыми личиками.) Жаль, что мама всегда так чинно отмечает дни рождения умерших.

– И знаешь, что самое главное? – спросил Джори важно, будто я был последний олух в свои девять лет, а он – совсем взрослый в четырнадцать. – В самом начале, когда Бог только создал Адама и Еву, они жили в Эдеме вовсе без одежды. Но однажды говорящий змей сказал им, что это греховно, и тогда Адам надел фиговый лист.

Фу… голые люди, которые даже и не соображали, что ходить голыми – это грех?

– А что надела Ева? – спросил я, оглядывая окрестные деревья в надежде увидеть подходящий лист побольше.

Но Джори продолжил читать, не отвечая, в той своей манере нараспев, которая напоминала мне о древних временах, когда Бог надзирал за всеми – даже за голыми людьми, которые разговаривали со змеями. Джори говорил, будто он может положить любую библейскую историю на воображаемую музыку, и это пугало меня и вызывало бешенство: ведь я не мог слышать этой воображаемой музыки! Это будто делало меня глупее, еще хуже, чем просто тупым!

– Джори, а где здесь найти фиговый лист?

– Зачем тебе?

– Я бы снял одежду и носил его.

Джори рассмеялся:

– Ой, не могу! Барт, мальчишка может носить фиговый лист только на одном-единственном месте, но ты будешь смущен, если я тебе скажу на каком.

– Скажи! Я не засмущаюсь!

– Не-ет! Тебе станет стыдно!

– Мне никогда не стыдно!

– А тогда откуда ты знаешь, что такое стыд? Кроме того, ты что, видел когда-нибудь, чтобы папа, например, носил фиговый лист?

– Нет…

Но если я никогда не узнаю, что такое фиговый лист, как я пойму, стыдно мне это будет или нет? Я сказал об этом Джори.

– Ха, тебе будет стыдно, будет!

Он снова начал насмехаться и прыгать через все сразу мраморные ступени длинным и легким прыжком мне на зависть. Я-то знаю: он хотел, чтобы я семенил следом и беспомощно завидовал. Как бы я хотел быть таким же ловким! Как бы было хорошо так же танцевать, и чтобы все вокруг восхищались и любили меня… Джори всегда был старше, выше и красивее меня. Но погоди, Джори. Может, я стану умнее тебя, если уж не выше и красивее. У меня недаром большая голова – значит, в ней много мозгов. Я вырасту, я буду расти день за днем и, может быть, перерасту Джори. Я буду выше папы, выше всех в мире!

Девять, только девять… как бы мне хотелось, чтобы мне было уже четырнадцать.

Джори сидел на верхней ступени, недосягаемый. Оскорбительный. Ненавистный.

Я помню тот день, когда мне было только четыре года и Эмма дала каждому из нас в руки по желтенькому пушистому цыпленку. Никогда не испытывал ничего подобного тому восторгу; никогда больше не держал в руках такого чуда… Я держал его, любил его, вдыхал его младенческий запах, а потом опустил осторожно на землю… и проклятый цыпленок упал замертво!

«Ты чересчур сжал его, – сказал папа, который все всегда мог объяснить. – Я же предупреждал, чтобы ты не держал его чересчур сильно. Цыплята очень нежные, и обращаться с ними надо с осторожностью. Сердечко у них находится совсем близко под кожицей, так что давай договоримся, что в следующий раз ты будешь осторожнее, ладно?»

А я боялся, что Бог тут же накажет меня, прямо на месте, хотя ведь это была и его вина, верно? Я же не виноват, что мои нервные окончания не пронизывают всю кожу и что я не могу чувствовать боль, как все, – это Его вина! Но Бог простил меня, и через некоторое время я подошел к клеточке, в которой гулял живой цыпленок – цыпленок Джори. Я вытащил его и хотел сказать ему, что у него есть надежный друг. Как мы веселились с ним! Он бегал от меня, я гонялся за ним, наверное, часа два или больше, – и вдруг ни с того ни с сего этот цыпленок тоже упал замертво!

Я ненавидел смерть и всех мертвяков. Отчего жизнь такая хрупкая?

«Что с тобой? – кричал я ему в отчаянии. – Я же не давил на этот раз! Я даже не держал тебя! Я был осторожен, так перестань притворяться, а то папа подумает, что я нарочно убил тебя!»

Как-то раз я видел, как папа спас тонущего человека и выкачал воду у него из легких. Я сделал то же самое, надеясь, что цыпленок оживет. Но он был мертв. Я помассировал его сердце, но никакого результата не последовало… Я молился, чтобы он ожил, но он оставался мертв.

Я ни для чего не годился. Все было напрасно, ничего не получалось. Я никак не мог оставаться чистым. Эмма говорила, что надевать на меня чистую одежду – пустая трата ее времени и усилий. Я желал помочь вытереть тарелку – и непременно ронял ее. Мне покупали новую игрушку – и через несколько минут она ломалась. Я обувал новые башмаки – и через десять минут они уже выглядели как старые. Я же не виноват, что они стираются так быстро. Просто не умеют делать хорошую обувь. Я никогда не видел своих коленок не пораненными и не забинтованными. Когда я играл в мяч, мои руки не слушались и не могли поймать его. Подпрыгивая, я падал. Больше того, дважды при игре в мяч я ломал пальцы. Трижды я падал с дерева. Однажды я сломал правую руку, в другой раз – левую. В третий раз я отделался ушибами. Джори никогда ничего не ломал.

Неудивительно, что мама запрещала нам с Джори ходить в тот старый огромный дом по соседству, где было множество лестниц, потому что она знала, что рано или поздно я упаду с какой-нибудь лестницы и переломаю кости.

– Жалко, что у тебя совсем нет координации, – пробормотал Джори. Он вдруг вскочил и заорал: – Барт, не убегай, как девчонка! Нажми на ноги, используй их, как батут. Вложи в них всю силу и прыгай! Забудь о том, что можешь упасть! Ты не упадешь, если не будешь думать об этом. Если ты поймаешь меня, я отдам тебе свой скоростной мяч!