специально для меня перевести и поставить Фиалку Монмартра. Представляете, он убил самого попа Гапона.
Савинков продолжал натужно улыбаться, Деренталь увидел, как Флегонт Клепиков прыснул со смеху. Актриса ничего не поняла.
— Я что-то не то сказала? — Она заморгала глазками. — Неужели Вы ничего не слышали про убийство попа Гапона?
Тут уже чуть было не покатился со смеху сам Савинков. Александр Деренталь крепко сжал руку жены, чтобы она замолчала. Но она не поняла мужа.
— Саня, дорогой, — Борис Викторович улыбался своей манящей улыбкой, — расскажи нам с Флегонтом как происходило убийство Гапона. А то мы подзабыли.
Наконец, до Любови Ефимовны дошло, что муж много лет её обманывал.
— Так Вы и есть Борис Савинков? А он мне при встрече говорил, что это он и есть. — Она громко засмеялась. — Представляете, я Вам желала быть представленной в Пеште, а он меня опередил.
— Сколько ночей мы пропустили. — Савинков решительно делал вид, что Деренталя не существует. Любовь протянула ему руку, которую тот мягко пожал.
— Любовь. — Сказала она. — Называйте меня Любой.
— Любаша, — съязвил Савинков, помня "Царскую невесту". Клепиков заметил яд, и грохнул со смеху. Актриса загадочно на него посмотрела. Ну по меньшей мере, в задачу актёров входит развлекать публику, а то Флегонт заскучал, сидя просто так в кабинете, пока Борис составлял свои "проскрипции".
— Что ж, до свидания, Любаша. — Сказал Савинков. — Ну Санька! Но ты хоть её ко мне привёл. За это наказан не будешь. Извините, я сильно занят.
Буду рад видеть Вас позже, но хорошо, что вы ко мне зашли. А она у тебя с юмором.
Деренталь облегчённо вздохнул, поняв, что Савинков, хоть и влюбился в его жену с первого взгляда, был рад их видеть.
— Мы познакомились в литературном кафе. — Сказал он на выходе. — Она действительно пела там арию Сильвы, а я читал свои стихи.
— Жаль меня там не было. — Засмеялся Савинков.
— Нет, не жаль. — Ответил Деренталь с нахрапом. — Ты бы её увёл. А так, может быть, уведёшь чуть позже.
Флегонт покатился со смеху снова.
— Ну, Саня, негоже забирать то принадлежало мне изначально. Девушка по мне страдала, а я и не знал. — Улыбнулся Борис, и приятно был обрадован запахом женских духов. — И всё-таки жаль, что меня там не было. Я не так часто выступаю, как Александр Блок.
— Сравнил себя со знаменитостью. — Буркнул Деренталь.
— Мой муж прекрасно разбирается в поэзии. — Мягко и нежно сказала Любовь, покорив сердце Бориса.
— Не смею Вам возразить. Прощён за то, что воспользовался моей фамилией, — посмеялся Борис.
— Ты не понял. Во-первых, я никогда не видел Любашу на сцене. — Ухмыльнулся Деренталь. — А во-вторых, на том поэтическом вечере
называли фамилии автора стихов. И не смей присвоить себе моё творчество наглый мошенник. А для жены я оперетту всё же напишу.
— Попробуй! — Борис кинул Любови Ефимовне цветы, которые стояли в вазе. Флегонт понял, что он издевается.
— Там в коридоре будет мой второй секретарь брат Виктор Викторович. Он
Вас проводит. И скажете ему, где остановились. Я приду.
— Я ему скажу неверный адрес. — Злобно говорил Деренталь. — Только попробуй.
— Я понял. — Борис совсем развеселился, в эти тяжёлые дни ему недоставало именно веселья. — Слушай, Сань, хватит дурить жену, напиши лучше оперетту для меня. А то мне скучно. Чертовски не достаёт музыки и хорошего юмора. Ладно, отвяньте, меня ждут позорные дела. Виктор Вас ждёт. В любом случае, спасибо что зашли.
Александр приподнял шляпу, и увёл жену прочь из кабинета Савинкова.
— Ему вряд ли удастся спасти брак. — Засмеялся Клепиков. — Вам же она понравилась.
— Чертовски! — Борис, чувствуя, как кровь подступает к его лицу, подошёл к окну и его обожгли лучи заходящего солнца.
— Ты бы видел её на сцене! — Резко повернулся Савинков к Флегонту. — Какая она была Сильва. Вот мошенник! Он даже не смотрел её спектаклей!
— Он драматург. — Улыбнулся Клепиков. — Ему можно и не смотреть.
— А вот жаль, — сказал Савинков, — я же украду.
— Лишь бы он потом не вставил Вам нож в спину. — Метко заметил Флегонт.
— Пусть вставляет, всё равно как умирать. — Буркнул Савинков.
— Да по мне лучше, чтобы Вы помогли России.
— Сколько смогу. — Улыбнулся Савинков и сел за дела.
После того, как ушли Дерентали, в приёмную к Савинкову вошёл 71-летний Александр Бельский. С одной только проблемой: как ему соблазнить свою давнюю знакомую — Ольгу Петровскую? Савинков почувствовал себя Дульмаркарой из любовного напитка Доницетти, и окинув посетителя взглядом, заламывая руки за голову, сказал:
— Мне бы твои проблемы, Бельский! Если бы у меня были твои проблемы, я бы был счастливейшим человеком на свете. Но у меня помимо жены Деренталя есть какой-то Керенский и есть какой-то Дзержинский, который видит во мне преступника, мечтает повесить, и это ничего, что я сижу тут, в здании верховного….
— Временного, — поправил приятеля Флегонт, — Временного….
— А, ну да! — Савинков многозначительно поднял бровь, — ну конечно же, дорогой Флегонт, временного правительства. Только пойми, если меня повесят, то обязательно вместе с тобой, и моим братом что сидит в приёмной. Слушай, как это тебя не арестовали, Сашенька?
Александр Христофорович попросил у Флегонта стул, и сел таким образом, чтобы его Савинков хорошо видел.
— Слушай, Борис Викторович, иду я на репетицию, а на меня смотрит целая рота солдат, видимо эти, большевики какие-то. Иду я по улице, они за мной. Я в сторону, они — за мной. Выходит, понимаешь, я им чем-то не угодил…
— Слушай, Сашенька, — Борис Викторович подозвал Флегонта, который, подобно официанту, преподнёс ему стакан вина с графином, — ты им всем не угодил, дорогой, посмотри на себя. Ты красив, хорошо выглядишь, богато одет, и ещё добился хорошей репутации при царе, большевики этого не прощают.
— Не паясничай, Боря. — Флегонт налил себе вина сам, выпил залпом для храбрости. — Паясничество наказуемо.
========== Кормчий ==========
"К сожалению, моё судно дало полный крен, и я как плохой кормчий, ничего не сделал, чтобы спасти его" © Борис Савинков — не дословно
Собираясь вместе с Филоненко и Завойко, Борис гнул ту линию, что генерала надо "пробудить".
— Как Брута? — Ухмыльнулся Завойко. — Брут плохо кончил. — Мы все идём на риск. — Борис понял, что и тут над ним издеваются. — Я предпочту быть Кассием. Савинков сверкнул глазами. Завойко он
ненавидел давно. Этот прыткий, вечно сующий нос не в своё дело, болтающий попусту молодой человек двадцати трёх лет от роду вечно раздражал мужчину. Савинкову в 1917 было 38 лет. Двадцатитрехлетний Николай Завойко его только раздражал. Он едва ли мог разглядеть в
Завойко