Читать интересную книгу Сборник рассказов. Избранное - Анастасия Фёдорова

– Нам пора! Хватит развлекаться, – раздался голос из-за спины.

– Подписали накладную?

– Да, документы в порядке. Поехали.

Сом, извиваясь, выскользнул из ослабших, отвлеченных рук и беспрепятственно плюхнулся в свою стихию.

Коробки с материалом, необходимым для проведения эксперимента, загружены в лабораторию. Последовал опоздавший окрик: «Увидимся через полгода!». Улыбка исследователя мелькнула и скрылась за закрывающейся дверью. Салем удовлетворенно потер руки и быстрым шагом направился в лабораторию.

Глава 2

С момента начала эксперимента прошло два года. Первая модель была подготовлена и с минуты на минуту ожидала тестового запуска. Салем нажал кнопку на золотистой шее девушки. Колкие мурашки легко куснули за пальцы, перекинулись на кисти, с азартом устремились вверх по руке и, слившись с собратьями, взмывшими на встречу друг другу, достигли губ; вспыхнули в платиново-серых глазах из-под темной волны волос.

– Здравствуй, А-316. Я Салем. Ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?

– А-316 готова, активация прошла успешно. Я вижу и слышу тебя, – мелодичные вибрации достигли его слуха. – Какие будут пожелания, Салем?

Гладкий бархат ее кожи холодил пальцы, аромат нового пластика забрался в ноздри и щекотал изнутри острой кисточкой; шелковые волосы обвили руку. Притянув ее к себе, ученый с нетерпением прощупал взглядом немигающие глаза.

– Надо бы добавить эмоций, – вздохнул он, оторвавшись от новой модели. – Что ж, сейчас я включу музыку, покажи мне, как ты ее чувствуешь. Как ты воспринимаешь ее. Ты поняла меня?

– Да, Салем, – ответила гиноид, и, повернувшись к нему спиной, изящно прошла на середину комнаты испытаний.

– Совершенство, – улыбнулся он.

Синевато-черные волны расплескались по белому мрамору плечей. Поясок, несколько кожаных полосок, короткие сапоги и перчатки. Искра вспыхнула во взгляде молодого человека. Нарастающая музыка вплеталась в плавные покачивания бедер. Белоснежная пена, почуяв свободу, бросилась навстречу стально-синему небу. Заволновалась морская гладь, завидуя ее легкости. Волны бились о берег, обнажая бледную золотистость островков. Вихрь закружился по побережью, взмывал, падал, снова взмывал, затягивая время, искажая пространство, перемалывая и выбрасывая наружу птиц, имевших наглость попасть в его власть. Графитово-черные волны накатывали и разбивались вместе с ними. Мощные удары сердца Салема гнали по венам багровую реку, сжимающую тело плотными горячими кольцами. Запах разогретого пластика ворвался в ноздри, возводя тонкую грань между реальностью и его фантазией, охлаждая пылкость возбуждения.

С последними нотами А-316 замерла. Правая нога каменной колонной упиралась в пол, бедра потянулись, увлекая за собой одну руку, а другая, борясь с искушением присоединиться к сестре-близнецу, устремилась ввысь к туману облаков, чтобы зачерпнуть ладонью шелковую горсть и плеснуть на тело. С касанием шеи гиноида сияние ускользнуло из прозрачных глаз, и изящная статуя украсила серость комнаты испытаний.

Салем выключил свет и в молчаливом восторге вышел из комнаты. Уже было достаточно поздно. Пребывая в отличном расположении духа, он никак не мог заснуть. «Получилось! – восторженно ворочался он в постели, – получилось! – повторял он себе». Он забылся на мгновенье, погружаясь в густую молочно-белую реку дремы и грез, но тут же встрепенулся.

Что-то толкнуло его в бок. Салем открыл глаза. В комнате кто-то был. Но как? Он здесь абсолютно один. Тень в кресле напротив зашевелилась. Салем пошарил рукой, но очки на тумбочке не нашел. Приступ небольшой паники охватил его.

– Она похожа на меня, – звук знакомого до боли голоса резанул пространство и задрожал. Рука, нащупавшая очки, остановилась.

– Жанна? Но как? Ты же…

Салем лихорадочно прокручивал в голове события последних лет. Безжизненная, холодная рука жены, посиневшие губы, гудки в телефонной трубке. Машина скорой помощи. Помутнение в сознании. Месяцы в психиатрической клинике. Тогда его оправдали, списав все на несчастный случай. Но как? Сейчас? Здесь? Жанна?

Тень подалась вперед, и в слабом рассеянном свете ночника он разглядел знакомые очертания лица.

– Жанна, – вновь повторил он и потянулся к ней рукой.

Женщина в кресле как две капли воды походила на гиноида: волосы цвета черного янтаря, разрез глаз, гордо посаженная голова, изгибы тела в облегающем платье.

Она улыбнулась.

– Ты, – начала она и вдруг поднесла пальцы к вискам. – Ты, – более хрипло повторила она и упала без чувств на кресло.

Он подскочил весь в поту. Отдышавшись, нашел очки на тумбочке. Бросил взгляд на опустевшее кресло. Никого. Салем отхлебнул из бутылки виски, стоявший на столике, потер руками глаза и откинулся на подушку. Больше этой ночью ему ничего не снилось.

«Я научу тебя – думал он, научу». С началом нового дня продолжился глобальный эксперимент.

– Здравствуй, А-316, как твое настроение сегодня? – улыбнулся Салем.

Гиноид повернулась к нему и несколько раз моргнула. Уголки циннвальдитово-розовых губ разбежались в стороны в ответной улыбке, зеркалируя эмоции изучаемого объекта. Девушка поправила волосы и ответила:

– Здравствуй, Салем. Я прекрасно себя чувствую и готова к дальнейшим экспериментам.

Он остановился.

– Экспериментам? Мы всего лишь исследуем и изучаем. Прошу, проходи, располагайся удобней.

Девушка села в кресло, закинув ногу на ногу, и приготовилась к началу просмотра видеоролика. С экрана монитора на А-316 улыбаясь смотрели незнакомые люди. Пытаясь подражать им, она сымитировала улыбку, при этом выражение глаз, изгиб бровей девушки немного изменились. Следующий ролик показывал более нежные эмоции, черные брови поползли вверх. Подавшись чуть вперед, она наблюдала за страстью, вспыхнувшей между двумя людьми.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросил ученый.

– Да, счастье, улыбки, смех, любовь. Все это прекрасно. Я хочу жить в этом мире, – ответила гиноид, восторженно глядя перед собой.

– Прекрасно, продолжаем, – поправил очки Салем.

Кадр со счастливыми людьми неожиданно пропал, оглянувшись на ученого, который одобрительно кивнул головой, А-316 вернулась взглядом к монитору и замерла. Окровавленный мальчик полз, дрожа всем телом и громко зовя на помощь. Пулеметные очереди то справа, то слева долетали до слуха девушки. Каждый раз она вздрагивала, но, словно не понимая, чего от нее хотят, продолжала лишь смотреть на экран. Следующий кадр показывал странный праздник крови, и стаи с барахтающимися дельфинами, а также людьми, которые только что улыбались и любили друг друга. Выпущенные наружу темно-алые, лиловые внутренности, содранная шкура. Нет, эти кадры не вызвали на лице девушки ничего. Ни тени, ни сострадания, ни сочувствия. Лишь удивление? Хотя может ли машина удивляться?

– А-316.

– Да, Салем, – спокойно ответила гиноид.

– Что ты чувствуешь? Что ты ощущаешь при виде полученной информации.

– Я прошу больше не показывать мне данные видеофрагменты. Они нарушают выстроенный мною образ мира счастья и любви, в котором я хочу жить.

– Но эти образы имеют место быть. Они неотделимы от жизни.

– У вас, людей, они, возможно, имеют место быть.

Ученый недовольно покачал головой, сменив ролик. Капли дождя забарабанили по листьям папоротника, ветер трепал мокрые гривы златогривых лошадей, мчащихся навстречу закату, детеныши хищников рычали кусаясь, возясь в своей странной игре. Распускались ночные фиалки, звери собирались к водопою после тяжелого жаркого дня. Улыбка тронула бархатные губы. Естественные природные условия; симфония струн души заиграла на ее лице. Она одобрительно кивала головой. Ученый выключил монитор.

– А-316, ты слышишь меня?

– Да, Салем.

– Что ты хочешь? О чем ты сейчас думаешь?

– Я хочу видеть в этом мире красоту, стабильность, порядок. Я знаю, что многие видят несчастья, боль. Но вы, люди, сами вносите их в свою жизнь, Салем. Вы как слепые котята, копошитесь, царапаете друг друга, кусаетесь, рвете в клочья шерсть, уши. Каждый старается пролезть дальше и выше, чтобы вылезти из коробки, в которую вас, как вы думаете, положил создатель. В мире нет сострадания, Салем. Если животное ослабело, его убивают, либо оно уходит умирать само, никто не будет о нем заботится. Сострадание и жалость придумали вы, люди, чтобы возвысится в собственных глазах и успокоить свою совесть перед другими особями вашего вида. Забота имеет место быть в этом мире, сочувствие аналогично присутствует, но только лишь затем, чтобы облегчить страдания раз и навсегда путем ликвидации испорченного объекта, а не для того, чтобы горевать вместе день изо дня. Вы извратили всю сущность мира и пытаетесь добиться того, чтобы все жили по вашим законам. Когда вам протягивают руку помощи, вместо того, чтобы принять ее и выбраться из пропасти, вы удивляетесь, почему объект беспомощно не горюет вместе с вами.