— Здравствуйте, — Борис Павлович старался не выказывать своего волнения. — Что новенького?
Пью, разумеется, помнил о договоренности — но сделал вид, что не понимает, о чем речь.
— Да так, — протянул он, раздвигая в хищной ухмылочке бледные губы. — Кое-что есть.
— Помнится, мы о чем-то договаривались.
— О Владиславе Опольском? Да-да, я помню.
— Принесли?
— А как же. Сейчас, — он извлек из внутреннего кармана своего твидового пиджака длинный тонкий альбомец. Компактный, он состоял из страниц, на каждой из которых было всего по два кармана для монет. И, конечно же, в нем хранились не простые, дешевые экземпляры.
Короткими массивными пальцами, с, казалось, почти до корней остриженными ногтями, он ловко выудил из кармашка нужный кругляш и повертел, чтобы показать Борису Павловичу.
— А не подделка? — полюбопытствовал Китайкин. Вопрос, заданный им, уже неделю мучил Бориса Павловича, но провозгласить его мог, пожалуй, только «бестормозной» Китайкин.
Слепой Пью не обиделся и даже не сделал вид, будто обиделся, — он только пожал плечами:
— Моя репутация, уважаемый, стоит дороже, чем эта монета. Намного дороже. Да и вы — не случайные покупатели, мне нет смысла вас обманывать.
Борис Павлович достал и протянул деньги. Пью на мгновение придержал руку с товаром:
— Кстати, уважаемый, вы не думали об обмене? Вместо части суммы я мог бы… Я вам предлагал уже когда-то… Нет? Ну что же, как знаете.
И Пью торжественно вручил покупателю товар.
Потом они о чем-то еще говорили втроем с Китайкиным, но Борис Павлович этого не запомнил. Ему страстно хотелось отойти подальше ото всех и как следует рассмотреть монету, прикоснуться подушечками пальцев к выпуклостям чеканки, вглядеться до боли в глазах в легенду монеты, попытаться разобрать, что там написано…
И он на самом деле отошел, присел на бревно, на расстеленную Китайкиным газетку — и впился глазами в новооприобретенный экземпляр — возможно, самый ценный в своей коллекции. «Нет, — поправил себя, — самый ценный — Аленкин куфический дирхем».
Борис Павлович уже предвкушал, как выстроит следующий свой урок вокруг монеты Владислава Опольского.
У Борхеса он как-то вычитал следующую фразу: «Подобно всякому владельцу библиотеки, Аврелиан чувствовал вину, что не знает ее всю; это противоречивое чувство побудило его воспользоваться многими книгами, как бы таившими упрек в невнимании». Хотя речь шла о коллекционере книг, Борису Павловичу чувство это показалось очень близким. Как, наверное, большинство коллекционирующих — не важно что, — он часто терзался сознанием того, что тратит время и деньги на бессмысленное и бесполезное занятие. Поэтому старался хоть каким-то образом оправдать свою страсть к коллекционированию. В том числе и вкрапляя элементы наглядной демонстрации в уроки.
Ребятишки, конечно, не всегда способны в полной мере оценить то, что он приносит к ним. Но это не имеет значения. Борис Павлович и не хотел, чтобы все его ученики стали нумизматами. Он просто делал свое дело, честно, старательно — а уж как к этому отнесутся дети…
Кстати, было у него в 7-А двое мальчишек, которые всерьез начали увлекаться нумизматикой. И как раз в понедельник у с 7-А урок истории.
Вот там Борис Павлович и планировал «обкатать» свое новое приобретение, так сказать, придать ему статус полезного. Все совпадало, даже тема урока подходила как нельзя лучше.
В понедельник Борис Павлович пришел на работу раньше обычного. Коробочка с заветной монетой, казалось, приятно согревала сердце, и даже вечная адская машинка в груди притихла, распалась на мелкие незначительные детали, уже не способные причинить вред.
Урок проходил хорошо. К тому же сегодня не явился Крамаренко — записной хулиган и бузотер, который частенько пытался сорвать занятия, не конкретно Бориса Павловича, а вообще любого из педагогов.
Словом, чувствовалось, что урок удался. Ребята ни на что не отвлекались, только внимательно слушали учителя. И глаза у них горели тем особым огнем, который был дороже и важнее Борису Павловичу любых других наград.
Он ощущал себя летящим на загривке волны виндсерфенгистом. И искренне удивился, когда легкая разноцветная доска под его ногами треснула.
…И — лицом в пенные брызги!
Как потом рассказывали ребята, сперва они увидели, что учитель чуть перекосился на левое плечо и сутулился. Ничего страшного в этом они не углядели, Борис Павлович часто так себя вел. Когда прихватывало сердце, оно словно утяжеляло левый бок и тянуло тело к земле.
…А потом учитель медленно осел, наваливаясь спиной на стенку и хватая ртом воздух, как выхваченная из воды рыба.
И чешуйкой тусклой мелькнуло что-то в воздухе — и пропало.
…А Борис Павлович видел совсем другое. Взлетел в недосягаемые дали потолок, и показалось, что оторванность от него (а не от земли, как у древнего Антея) — смертельна! Она ослабляла Бориса Павловича; пальцы его неожиданно разжались, и полугрош Владислава Опольского взлетел в воздух.
Почудилось: монета на мгновение зависла в воздухе выщербленной болезненной луной — и не просто зависла, ее перехватили чьи-то другие пальцы, уверенные и цепкие, на среднем из которых блеснул перстень с печаткой. Холеный ноготь прищелкнул по аверсу, белоснежная подушечка указательного огладила выпуклости чеканки — и чужая кисть крепко сжала полугрош в кулаке.
Исчезла. Вместе с монетой.
И секундой спустя сердце, которое, мнилось, решило-таки окончательно дать отставку своему владельцу (а не хозяину!), — смилостивилось, отпустило.
— Борис Палыч!.. Борис Палыч!.. — обступили его ребята. — Вам плохо? Вам помочь?
Как же они удивились, когда «Монетник» медленно, но вполне уверенно поднялся с пола и улыбнулся им:
— Да нет, все в порядке. Мне было плохо. Теперь прошло. Все хорошо. Спасибо, ребята. Урок окончен.
Прозвенел звонок.
Дмитрук, один из двоих «нумизматов» из 7-А, догнал учителя уже на лестнице.
— Борис Павлович, а… простите, я хотел попросить… ну, полугрош Опольского — можно посмотреть, хотя бы здесь, в ваших руках?
— Знаешь, Славик… я, кажется, потерял его в классе.
Дмитрук растерянно моргнул своими длиннющими, как у девчонки, ресницами. Голос его, который только-только переходил на басы, сорвался:
— Но как же?! Почему вы даже не искали его?!
— Да разве найдешь? Закатился в какую-то щель между паркетинами — и с концами.
— Мы поищем! С ребятами! Обязательно! И если найдем — отдадим вам.
Борис Павлович рассеянно кивнул, поблагодарил мальчика и пошел в учительскую. Остальной день прошел без приключений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});