Читать интересную книгу Нет повести прекраснее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте - Галина Данилова

— Знаю: немецкий, английский и хуже испанский.

— Тебя везде за своего принимали? Скажи честно. Ты — русский, а они считают тебя немцем.

— Да, принимали. Вот ты меня критикуешь, а я твоей работы не знаю, поэтому и обращаюсь к тебе, даю заработать, и вообще, прости меня, Васильевич. У меня дел много. Надо в доме немного прибраться после зимы. С тобой я все вопросы почти решил. Начнем скоро работать. Надо еще в сарае разобраться. Поздно вечером вернусь.

— Здесь не останешься?

— Нет, холодно, неуютно одному. Завтра воскресение, но меня могут и на работу вызвать.

— Да, работу надо ценить и держаться за нее. Ты держись крепче. А если тебя попросят в отставку, чем бы смог заняться?

— Думаю, могу заняться переводами.

— Тоже верно, будешь сидеть у камина и переводить, — он вдруг изменился, робко спросил, — слушай, не обессудь, возьму у тебя колбаски еще, если не возражаешь. А то здесь с продуктами напряженно, сам знаешь, рядом нет магазина…

— Бери, бери, вот еще хлеб, не везти же мне с собой, — подбодрил его Открытый. — Какие разговоры, если ты здесь еще поживешь.

Сыроежкин забрал колбасу, хлеб и ушел. Открытый проводил его до калитки.

Вернулся домой, переоделся и пошел в сарай наводить порядок, освобождать место для цемента и кирпича. В сарае не разбирались много лет, не знал, с чего начать. Есть вещи, которые нужны жене, если выбросить, будет сердиться. Он нашел большой мешок и стал складывать туда бутылки, тряпки, сломанный приемник, старые пакеты. Мешок быстро наполнился, он взял другой.

Собрал три пакета, один вошел в багажник, отнес туда же старый сломанный детский велосипед, чтобы потом по дороге выбросить на помойку. Возился долго, вернулся в дом, прошелся по комнатам, стал смотреть, если бы что-нибудь унесли — было бы жаль. Представил, что приехал бы в следующий раз, а стекла выбиты, мебель сломана, унесли телевизор, холодильник, шкафы.

Покидая дом, он стал убеждать себя, что с ним такого не произойдет. К Сыроежкину залезли бомжи. К нему тоже могут зайти… нет, лучше об этом не думать.

Было уже темно, когда он выехал. Проехав несколько километров, остановился у контейнеров, куда следовало выбросить пакет и велосипед. Облегченно вздохнув, подумал, что придется еще много выбрасывать вещей.

Он ехал и размышлял, как ему хотелось, что на дачу приехал его старший сын с женой. Они бы попарились в бане, попили пивка, сделали шашлык. Сын редко появлялся на даче. Он выходные проводил на даче у жены с ее родителями. Его жена не любила свекровь и избегала общения с ней. Иногда он жалел, что сын женился, ушел и стал почти чужим. Когда он выбрасывал детский велосипед, на котором катался сын, то подумал с горечью, что выбрасывает крошечный кусочек детства сына. Он учил его кататься на велосипеде и вообще много уделял внимания. А теперь они почти не общаются.

И все-таки он мечтал, что когда у него появился печь-камин, то сын обязательно приедет. Они сядут у камина, будут пить пиво с креветками, говорить о всяких пустяках и радоваться, что, наконец, вместе.

Как жаль, что Борька ему почти не звонит, оправдываясь, что не любит болтать по телефону: на работе неудобно, а вечером он поздно возвращается, устает. Ничего, ничего, когда у Борьки появятся собственные дети, он обязательно изменит отношение к отцу. А пока молод и многого не понимает. Растрачивает свою жизнь на всякую суету, а родители живут сами по себе.

Сыроежкин

Сыроежкину было 54 года. Он был ниже среднего роста, худой, длиннорукий с большими руками, круглыми оттопыренными ушами и узким морщинистым лицом. Его невзрачное лицо с маленькими удивленными глазами украшали черные густые усы, хотя волосы на голове были жидкими и седыми. Он гордился своими усами, аккуратно их подрезал и расчесывал. Хотел отпустить бороду, чтобы не бриться, но боялся, что будет походить на старика: кому хочется выглядеть старше своих лет. Возраст он ощутил, когда перестал ходить на работу. Было такое чувство, что он никому не нужен. А хотелось общения.

Когда он работал, то чувствовал себя увереннее, был занят, зарабатывал деньги, общался с людьми. А когда стал безработным, им овладела хандра и апатия, он потерял уважение к себе — ничего не хотелось делать. Состояние хандры усилилось, когда он приехал на дачу. Одно к одному — заключил он: безработный да еще и ограбленный. Всякому человеку обидно, когда его обворовывают: не имеет значения — беден ты или состоятелен. Пусть даже унесут мусорное ведро — и то обидно. А у него вон, что натворили! Как здесь не затосковать и не напиться! Работы нет, дом очистили — никакого просвета. Он был уверен, что завод закроют надолго. Поговаривали, что он обанкротился. Сыроежкин не понимал, что это такое. Какая разница, называть это можно как угодно! Если он не выйдет на работу, что же дальше, кому он нужен на старости лет? Всем подавай молодых и крепких, а он уже не молодой сокол! Зато у него опыт, а у молодых его нет. Рад бы был поделиться, да кому это нужно: сам был молодым и не любил, когда его учили уму-разуму.

Жена ему правильно сказала: «Петя, ты же можешь печи класть, найди работу, будет тебе заработок». Он задумался: верно заметила, сейчас можно этим начать зарабатывать. В прошлом году он выложил для дачников две небольшие печки. Жена с дочкой обрадовались, купили новые газовую плиту и мойку. И Открытый попросил выложить для него камин с печкой. Дело, разумеется, что касается камина, новое, но он взял в библиотеке книжку и прочитал все про камины. Пожалуй, справится.

В этом году, летом, он надеялся найти заказы. Первой ласточкой был Открытый. В перспективе мог появится еще один заказ, но могли и отказаться. Если найдет желающих, то можно будет летом и продержаться, коли работы не будет.

Класть печи научил его отец. Когда он был подростком, тот брал его с собой на выходные, чтобы учился и помогал. Тогда ему было интересно учиться и зарабатывать деньги. Отец давал ему на мороженое, часть шла на выпивку, и остальное он отдавал матери. Та всегда ворчала, потому что отдавал ей отец не все деньги. Отец был еще жив, ему было 78 лет, он плохо видел, был очень слаб, руки тряслись. Жил он со второй женой, первая умерла десять лет назад. Вторая жена была моложе на десять лет, еще довольно крепкая старушка, ухаживала за отцом, Сыроежкин был рад. Думал ли он много лет назад, что это дело ему пригодится. А вот пришло — рад любому заказу. Три года назад он привозил отца на дачу, они выпивали по вечерам, отцу запретили пить, у него был инфаркт. Он пытался помочь сыну красить забор, но быстро устал, смотрел, как сын пилил дрова и смеялся над ним, что сынок ослабел и норов у него не тот, какой был у молодого.

Подумал с сожалением: если бы отец был моложе и здоровее, они бы вместе приступили к делу. Отец мог дать бесценный совет. Сыроежкин пожалел, что у него нет сына, а только дочь. Ее не научишь класть печи.

Он был уверен, что ему и лето придется провести на даче. Займется огородом, посадит картошку, лук, капусту. Если урожай будет неплохим, кое-что можно будет и продать. Пусть небольшие деньги, но не лишние.

Дочь в следующем году заканчивает школу, куда ее определить. Едва ли поступит в институт, может быть, ей лучше пойти на работу. Где взять деньги на ее обучение, если она и поступит даже на бюджет.

Ему стало обидно: неплохо устроился этот разведчик, сидит себе в конторе и получает хорошие деньги. И раньше жилось ему припеваючи. А ведь старше на пять лет. Этот может и до восьмидесяти лет пахать и всех устраивать со знанием языков. Сын у Открытого тоже школу заканчивает. Разведчика такой вопрос не мучает — где взять деньги на подготовительные курсы, куда поступать, — уже выбрали вуз. Если сын по конкурсу не пройдет, пойдет учиться на платный факультет.

А его дочь бедная, нет у нее богатого отца, он — работяга. Больших денег не получал, а сейчас и вовсе работы нет.

Какой же он невезучий: залезли к нему в дом, а не к Открытому, забрали старые шмотки, а поди купи сейчас кастрюли или новое постельное белье! Не на что. Если у Открытого все вывезли из дома, тот бы все новое привез, по крайней мере, дома у того запасы имеются на все случаи жизни. Мог бы у дома и охрану поставить с собаками.

А какой у него дом — хоромы! Наверху три комнаты, кухня большая, а какая гостиная! Можно иностранцев принимать. В баню водить, шашлыком потчевать.

Как вернешься в свой дом и плакать хочется. Две комнаты, одна из них веранда, она же и кухня и прихожая. Гостей негде принимать. Есть еще сарай, хорошо, хоть туда не залезли.

И все-таки от Открытого он вернулся в паршивом настроении. Хотя должен был бы радоваться: заказ появился, получит деньги, которые так нужны.

На столе стояла водка, оставленная разведчиком, который хотел угодить, а он не доволен.

Он убрал бутылку в шкаф, достал самогон. Надо залить горе. Сколько таких «разведчиков» проживает на белом свете, им и дела нет до несчастных «печников», которых грабят, унижают, лишают работы. У «печников» и денег нет, чтобы напиться, поэтому и гонят самогон. При такой нерадостной жизни — это единственный выход! С одной стороны, хорошо, что «разведчик» дал работу, а с другой — не хочется для него что-либо делать! Этим обеспеченным деньги некуда девать, вот и придумывают всякую чушь — печи-камины. Он налил себе самогона и залпом выпил, отрезал кусок оставленной колбасы, закусил соленым огурцом. Банку шпрот убрал, еще пригодится.