— Угощайся, Васильевич, я пить не буду, за рулем, завтра утром уезду. Не стесняйся, — Вячеслав Петрович налил в рюмку водки, а себе минералки.
— Не возражаю, за начало дела, пусть оно спорится, — он опрокинул рюмку и стал есть. — Хорошо пошла. Скажу честно, Петрович, чего здесь не достает, так это общения. Хоть с тобой, приятным собеседником, поболтать. Ты человек занятый, дел много.
— Да, хватает. Значит, мне еще нужно огнеупорного кирпича привезти, цемент есть, побелка, плитка еще нужна.
— Все верно, только я тебе сегодня помог, ты мне хоть что-нибудь заплати, — Сыроежкин смотрел на Открытого упорно, не моргая. — Что-нибудь подкинешь, знаешь мое бедственное положение с кражей.
— Да-да, разумеется, — спохватился Вячеслав Петрович, встал, достал кошелек из сумки. — Вот, возьми две тысячи за помощь.
— Великодушно рад, на хлеб пока хватит, хоть у жены не буду просить, — он положил деньги на стол.
— Чайник вскипел, — спохватился Открытый, — давай чаю попьем, — он достал чашки из шкафа.
— Да, но только я еще рюмочку налью, ты-то не пьешь, тебе машину вести, а я за тебя и за себя выпью. В следующие выходные приезжай, начнем работу с тем материалом, который есть, фундамент хотя бы положу. За тебя пью, твое здоровье, Петрович, и за начало работы, то есть за печку. У каждого печника своя кладка, как говорят.
Сыроежкин напился чаю с булками и вернулся к себе в отличном настроении.
Помню, помню, Татьяна Ивановна!
Уборщица, Дарья Алексеевна, приходила в офис рано, чтобы убрать помещение. Вначале она убирала кабинет директора, Шведова Игоря Михайловича, потом другие комнаты и, в последнюю очередь, коридор.
Приезжала она к половине седьмого, к девяти часам уборку заканчивала и была свободна.
Ей было сорок два года и она была женой одного из охранников офиса. Иногда ее вызывали и днем, но это случалось редко, в столовой отмечали праздники или дни рождения, она приезжала вечером и убиралась.
Однажды вызвали днем, произошло ЧП, офис находился на первом этаже и засорился унитаз. Фекалии выливались из унитаза, и вода залила туалет и холл. Вызвали аварийную службу. Пока она приехала, все полилось в коридоры. Запах был невыносимый. Сотрудников отправили домой.
Когда засор устранила, вызвали Дарью Алексеевну, пол, куда потекла вода, был черным. Она убиралась до ночи. Оттирала пол, мыла раковину и унитаз.
За дополнительную уборку ей заплатили, она была даже довольна, когда нужно было лишний раз убраться.
С сотрудниками фирмы она почти не виделась и общалась с ними редко. Кроме тех дней, когда задерживалась или когда вызывали днем, чтобы убраться. С ней мало общались, держались отстраненно, все были заняты, ее будто не замечали.
Она и не лезла с разговорами: во-первых — не знала, о чем говорить, а во-вторых — каждый должен знать свое место, так она считала.
Директора фирмы она видела несколько раз, он не часто с утра появлялся на работе. Он ей нравился: высокий, стройный, приятные манеры, но при этом какой-то отстраненный и недоступный, на нем всегда костюм, рубашка с галстуком. Он внушал ей чувство уважения и страха одновременно.
Когда ее брали на работу, то она беседовала с женщиной, начальником отдела кадров, молодой, маленькой, чуть полноватой, с короткой стрижкой. Она заполнила договор, прочитала, подписала.
Ее отвели в маленькую комнату, кладовку, где находились халаты, тряпки, порошок и пылесос — все необходимое для работы.
Муж ей сказал, что до нее работала женщина, но потом почему-то ушла. Никто не знал причины. А ей так хотелось узнать, почему та уволилась. Но задать этот вопрос было некому. Еще ее интересовало, сколько получает директор, остальные сотрудники. Мужа она как-то спросила, он заворчал и попросил не совать свой нос, куда не следует. Если она будет задавать лишние вопросы, лезть с общением, интересоваться личной жизнью сотрудников, то пусть ищет себе другую работу. У него тоже были свои обязанности. Скажут, сделай то-то и то-то, он делает, приказали — выполняй. У него служба такая, что разговаривать много не положено.
Не нравилось ей, что с ней не общаются, но делать было нечего, пришлось смириться.
Но чувство одиночества ее не покидало: вроде бы среди людей, а по душам не с кем поговорить. Наконец, она поняла, что ее по положению считают самым незначительным человеком, смотрят, как на пустое место: пришла, навела порядок, ушла — и все забыли. Работа идет, деньги платят. А чего еще надо?
Когда-то она работала в НИИ, техником-лаборантом в центральной лаборатории, делала химические анализы и проводила повторные опыты. Лаборатория состояла из шести женщин и трех мужчин. Две женщины и мужчина были кандидатами наук. Они занимались исследовательской работой. У всех было общее дело: старший состав давал указание младшему. Когда проводились новые анализы, возникало много вопросов, все вместе разбирались, как его лучше провести. Вместе отмечали праздники, дни рождения. Отношения были простые, общения на работе вполне хватало.
Сейчас, работая уборщицей, она вспомнила, что к ним тоже приходила уборщица к концу рабочего дня. Она убиралась и с ней разговаривали. Ей было пятьдесят лет, она работала уборщицей всю жизнь, мало получала, но не жаловалась, что ей не хватает денег. У нее была семья — муж и двое детей. Тогда Дарье Алексеевне такие отношения казались обычными. Два года назад НИИ распалось, перестали финансировать. Все уволились. Она осталась без работы. Продавщицей работать не хотелось, хотя предложений было достаточно.
И вот теперь она устроилась на фирму, благодаря мужу, здесь ей одиноко, с работы приходит подавленной и утомленной, но мужу не жалуется. Он же ее устроил. На каждой работе свои порядки.
* * *
Дарья Алексеевна заканчивала рано утром пылесосить палас, тоскую о прошлой жизни, которая казалась замечательной. Вдруг дверь громко стукнула, она вздрогнула и оглянулась. Перед ней стоял Шведов, как ей показалось он был чем-то недоволен.
— Здравствуйте! — строго произнес, хмуро глядя в сторону. — Вы уже заканчиваете уборку, поторопитесь.
— Да, скоро закончу, — она слегка задрожала, так неожиданно появился, да еще такой грозный. Она не знала, как себя вести. Не все успела убрать, может начать придираться. Выключила пылесос и взглянула на него. Они смотрели друг на друга не больше минуты, у нее дико забилось сердце. Его серые стальные глаза выражали гнев и нетерпение. Она поняла, что нужно срочно уйти.
На нем было длинное темно-синее пальто и голубое кашне. Он стал раздеваться.
Недоволен, что я попалась на его пути, подумала она, руки у нее задрожали. Уволит, сделает замечание и все — конец работе. Если бы ее предупредили, что он придет раньше, она бы давно пришла на работу и убралась.
Он разделся, повесил пальто в шкаф и вышел.
Она схватила тряпку со стола и положила в карман, хорошо, не заметил, взяла пылесос и вышла. Шведов стоял в коридоре с двумя мужчинами.
— Наконец, убралась, — он обратил на нее внимание, смотрел, как на пустое место, жестом указал на дверь. — Заходите, обсудим, надо разобраться.
Она прошла в свою подсобку, поставила пылесос, села на табуретку, тяжело вздохнула, посмотрела на часы: полдевятого. Нужно еще в коридоре протереть и мусор вынести.
Когда она проходила мимо кабинета Шведова, секретарша сидела в приемной и мило щебетала по телефону.
А секретарша у него — куколка, сделала вывод, — юбка короткая, шелковая бардовая блузка, коричневый короткий жилет, волосы желтые и пышные. Она сравнила ее с собой: серый выцветший халат, стоптанные сапоги.
Охранник открыл ей дверь, она пошла выносить мусор.
* * *
Шведов вызвал к девяти утра Открытого: «Как дела, Вячеслав Петрович?»
— Беру еще одного человека в штат, сейчас мы его проверяем.
— Как фамилия охранника, который обнаружил взрывное устройство, забыл, напомни, фамилия редкая.
— Вадим Сапрыкин. Какой наблюдательный, молодец, — начал хвалить охранника, он взял его на работу.
— Как ты его можешь охарактеризовать? — он спросил так, словно в чем-то его подозревал.
— Работает у нас три месяца, исполнительный, общительный, спокойный, судя по этой ситуации, наблюдательный. Никаких странностей за ним не замечали. Нарушений никаких нет. Если нужно подробнее, биографии или особые склонности — все предоставим.
— Да, хотелось бы подробнее узнать, чем занимался, семейное положение. Трудовую книжку тоже стоит посмотреть. Принеси мне, но никому не говори.
— Будет исполнено.
— Дальше такие указания: за Сапрыкиным установить слежку. Не мешало бы проверить, не его ли это рук дело. Кто его знает, может, он на кого-то работает.
— Что вы, Игорь Михайлович! Зачем же его подозревать. Он нам жизнь спас, — Открытый не поверил тому, что слышит.