Читать интересную книгу 40 дней Кенгира - Александр Солженицын

 Уж как там защищал бы надзор от своих любимцев женскую зону - неизвестно, но прежде предстояло ему защитить склады хоздвора. И ворота

 хоздвора распахнулись, и навстречу наступающим вышел взвод безоружных

 солдат, а сзади ими руководил Бородавка-Беляев, который то ли от усердия

 оказался в воскресенье в зоне, то ли потому что дежурил. Солдаты стали

 отталкивать мобилей, нарушили их строй. Не применяя дрынов, воры стали

 отступать к своему 3-му лагпункту и карабкаться снова на стену, а со стены

 их резерв бросал в солдат камнями и саманами, прикрывая отступление.

 Разумеется, никаких арестов среди воров не последовало. Всё еще видя в этом лишь резвую шалость, начальство дало лагерному воскресенью спокойно течь к отбою. Без приключений был роздан обед, а вечером с темнотою близ столовой 2-го лагпункта стали, как в летнем кинотеатре, показывать фильм "Римский-Корсаков".

 Но отважный композитор не успел еще уволиться из консерватории, протестуя против гонений на свободу, как зазвенели от камней фонари на зоне: мобили били по ним из рогаток, гася освещение зоны. Уже их полно тут сновало в темноте по 2-му лагпункту, и заливчатые их разбойничьи свисты резали воздух. Бревном они рассадили ворота хоздвора, хлынули туда, а оттуда рельсом сделали пролом и в женскую зону. (Были с ними и молодые из Пятьдесят Восьмой).

 При свете боевых ракет, запускаемых с вышек, всё тот же опер капитан Беляев ворвался в хоздвор извне, через его вахту, со взводом автоматчиков и

- впервые в истории ГУЛага! - открыл огонь по социально-близким! Были убитые и несколько десятков раненых. А еще - бежали сзади краснопогонники

со штыками и докалывали раненых. А еще сзади, по разделению карательного труда, принятому уже в Экибастузе, и в Норильске, и на Воркуте, бежали надзиратели с железными ломами и этими ломами досмерти добивали раненых. (В ту ночь в больнице второго лагпункта засветилась операционная, и заключённый хирург испанец Фустер оперировал.)

 Хоздвор теперь был прочно занят карателями, пулемётчики там расставились. А 2-й лагпункт (мобили сыграли свою увертюру, теперь вступили политические) соорудил против хозворот барикаду. 2-й и 3-й лагпункты соединились проломом, и больше не было в них надзирателей, не было власти МВД.

 Но что случилось с тем, кто успел прорваться на женский лагпункт и теперь отрезан был там? События перемахнули через развязное презрение, с которым блатные оценивают баб. Когда в хоздворе загремели выстрелы, то проломившиеся сюда, к женщинам, были уже не жадные добытчики, а - товарищи

 по судьбе. Женщины спрятали их. На поимку вошли безоружные солдаты, потом -

 и вооружённые. Женщины мешали им искать и отбивались. Солдаты били женщин

 кулаками и прикладами, таскали и в тюрьму (в жензоне была предусмотрительно

 своя тюрьма), а в иных мужчин стреляли.

 Испытывая недостаток карательного состава, командование ввело в женскую зону "чернопогонников" - солдат строительного батальона, стоявшего в Кенгире. Однако солдаты стройбата отказались от несолдатского дела! - и пришлось их увести.

 А между тем именно здесь, в женской зоне, было главное политическое оправдание, которым перед своими высшими могли защититься каратели! Они вовсе не были простаками! Прочли ли они где-нибудь такое или придумали, но в понедельник впустили в женскую зону фотографов и двух-трёх своих верзил, переодетых в заключённых. Подставные морды стали терзать женщин, а фотографы фотографировать. Вот от какого произвола защищая слабых женщин, капитан Беляев вынужден был открыть огонь!

 В утренние часы понедельника напряжённость сгустилась над баррикадой и проломленными воротами хоздвора. В хоздворе лежали неубранные трупы. Пулемётчики лежали за пулемётами, направленными на те же всё ворота.

 В освобожденных мужских зонах ломали вагонки на оружие, делали щиты из досок, из матрацев. Через баррикаду кричали палачам, а те отвечали. Что-то должно было сдвинуться, положение было неустойчиво слишком. Зэки на баррикаде готовы были и сами идти в атаку. Несколько исхудалых сняли рубахи, поднялись на баррикаде и, показывая пулемётчикам свои костлявые груди и рёбра, кричали: "Ну, стреляете, что же! Бейте по отцам! Добивайте!"

 И вдруг на хоздвор к офицеру прибежал с запиской боец. Офицер распорядился взять трупы, и вместе с ними краснопогонники покинули хоздвор.

 Минут пять на баррикаде было молчание и недоверие. Потом первые зэки осторожно заглянули в хоздвор. Он был пуст, только валялись там и здесь лагерные чёрные картузики убитых с нашитыми лоскутиками номеров.

 (Позже узнали, что очистить хоздвор приказал министр внутренних дел Казахстана, он только что прилетел из Алма-Аты. Унесенные трупы отвезли в степь и закопали, чтоб устранить экспертизу, если её потом потребуют.)

 Покатилось "Ура-а-а!.. Ура-а-а.." - и хлынули в хоздвор и дальше в женскую тюрьму - и всё соединилось! Всё было свободно внутри главной зоны!

 - только 4-й тюремный лагпункт оставался тюрьмой.

 На всех вышках стало по четыре краснопогонника! - было кому в уши вбирать оскорбления! Против вышек собирались и кричали им (а женщины,

 конечно, больше всех): "Вы - хуже фашистов!.. Кровопийцы!.. Убийцы!.."

 Обнаружился, конечно, в лагере священник и не один, и в морге уже служили панихидную службу по убитым и умершим от ран.

 Что за ощущения могут быть те, которые рвут грудь восьми тысячам человек, всё время и давеча и только что бывших разобщенными рабами - и вот

 соединившихся и освободившихся, не по-настоящему хотя бы, но даже в

 прямоугольнике этих стен, под взглядами этих счетверённых конвоиров?!

Экибастузское голодное лежание в запертых бараках - и то ощущалось прикосновением к свободе! А тут - Февральская революция! Столько подавленное - и вот прорвавшееся братство людей! И мы любим блатных! И блатные любят нас! (Да куда денешься, кровью скрепили! Да ведь они от своего

закона отошли!) И еще больше, конечно, мы любим женщин, которые вот опять рядом с нами, как полагается в человечестве, и сёстры наши по судьбе!

 В столовой прокламации: "Вооружайся, чем можешь, и нападай на войска первый!" На кусках газет (другой бумаги нет) чёрными или цветными буквами самые горячие уже вывели в спешке свои лозунги: "Хлопцы, бейте чекистов!" "Смерть стукачам, чекистским холуям!" В одном-другом-третьем месте лагеря, только успевай - митинги, ораторы! И каждый предлагает своё! Думай - тебе

 думать разрешено - за кого ты? Какие выставить требования? Чего мы хотим?

 Под суд Беляева! - это понятно! Под суд убийц! - это понятно. А дальше?..

 Не запирать бараков, снять номера! - а дальше?..

 А дальше - самое страшное: для чего это начато и чего мы хотим? Мы хотим, конечно, свободы, одной свободы! - но кто ж нам её даст? Те суды, которые нас осудили - в Москве. И пока мы недовольны Степлагом или Карагандой, с нами еще разговаривают. Но если мы скажем, что недовольны

 Москвой... нас всех в этой степи закопают.

А тогда - чего мы хотим? Проламывать стены? Разбегаться в пустыню?.. Часы свободы! Пуды цепей свалились с рук и плеч! Нет, всё равно не

 жаль! - этот день стоил того!

 А в конце понедельника в бушующий лагерь приходит делегация от начальства. Делегация вполне благожелательна, они не смотрят зверьми, они без автоматов, да ведь и то сказать - они же не подручные кровавого Берии.

Мы узнаем, что из Москвы прилетели генералы - гулаговский Бочков, и заместитель генерального прокурора Вавилов. (Они служили и при Берии, но

зачем бередить старое?) Они считают, что наши требования вполне справедливы! (Мы сами ахаем: справедливы? Так мы не бунтовщики? Нет-нет, вполне справедливы!) "Виновные в расстреле будут привлечены к ответственности!" -

"А за что женщин избили?" - "Женщин избили? - поражается делегация. - Быть этого не может". Аня Михалевич приводит им вереницу избитых женщин.

Комиссия растрогана: "Разберёмся, разберёмся!" - "Звери!" - кричит генералу Люба Бершадская. Еще кричат: "Не запирать бараков!" - "Не будем

запирать". - "Снять номера!" - "Обязательно снимем", - уверяет генерал, которого мы в глаза никогда не видели (и не увидим). - "Проломы между

зонами - пусть остаются! - наглеем мы. - Мы должны общаться!" - "Хорошо, общайтесь, - согласен генерал. - Пусть проломы остаются". Так братцы, чего нам еще надо? Мы же победили!! Один день побушевали, порадовались, покипели

 - и победили! И хотя среди нас качают головами и говорят - обман, обман!

 - мы верим! Мы верим нашему в общем неплохому начальству! Мы верим потому, что так нам легче всего выйти из положения...

 А что остаётся угнетённым, если не верить? Быть обманутыми - и снова верить. И снова быть обманутыми - и снова верить.

 И во вторник 18 мая все кенгирские лагпункты вышли на работу, примирясь со своими мертвецами.