- Ну? - Он снимает очки и смотрит на меня выжидательно. Я слышу напряжение в его голосе, такое, которое появляется после дня тяжелой работы. Я должен быть осторожен. - Какой твой результат?
Мне и в голову не приходит не сказать ему:
- Отречение.
- Больше ничего?
Я хмурюсь:
- Конечно же, нет.
- Не смотри на меня так, - говорит он, и я перестаю хмуриться, - ничего странного не случилось с твоим тестом?
Во время теста я знал, где я был, я знал, что в то время, как я думал, что нахожусь в кафетерии в своей школе, на самом деле я лежал в кресле в комнате для тестов, мое тело было подсоединено к аппарату многочисленными проводами. Это было странно. Но я не говорю с ним об этом, не сейчас, когда я вижу, как он напряжен.
- Нет, - отвечаю.
- Не ври мне, - говорит он и хватает меня за руку так крепко, словно ее взяли в тиски. Я не смотрю на него.
- Я не вру, - отвечаю, - мой результат: Отречение, так как и ожидалось, женщина едва ли посмотрела на меня, когда я покидал комнату. Честно.
Он отпускает меня, моя кожа горит там, где он держал меня.
- Хорошо, - говорит он - Я уверен, тебе есть о чем подумать, тебе стоит пойти в свою комнату.
- Да, сэр.
Я встаю и опять пересекаю комнату с облегчением.
- О, - добавляет он, - сегодня вечером придет кое-кто из моих коллег, так что тебе бы следовало поужинать раньше.
- Да, сэр.
Перед тем как солнце садится, я беру еду из буфета и холодильника: две булочки, свежую морковку все еще с зелеными хвостиками, кусок сыра, яблоко, остатки курицы без приправ. Еда всегда одинакова на вкус, как пыль и глина. Я смотрю на дверь, чтоб не столкнутся с сотрудниками отца. Ему не понравится, если к их приходу я не уберусь в свою комнату.
Я допиваю стакан воды, когда первый член совета проявляется у дверей, я спешу в свою комнату через гостиную до того как мой отец откроет дверь. Он ждет, держа руку на ручке, его брови приподняты, наблюдает, как я подхожу к перилам и указывает на ступени, по которым я быстро поднимаюсь в то время, как он отрывает дверь.
- Привет, Маркус! - я узнаю голос Эндрю Прайора. Он один из самых близких друзей отца на работе, что в принципе, ничего не значит, потому что никто на самом деле не знает моего отца. Даже я.
С верхнего пролета лестницы я смотрю вниз на Эндрю. Он снимает туфли. Я иногда вижу его и его семью, идеальная семья из Отречения, Натали и Эндрю, их сын и дочь - не близнецы, но оба учатся в моей школе, на два года младше меня, они всегда медленно ходят по тротуару вертя головами стараясь рассмотреть прохожих. Натали организовывает все добровольческие акции в помощь афракционерам среди Отречения, моя мать, наверное, знала ее, хоть она и редко присутствовала на встречах Отречения, отдавая предпочтение прятать свои секреты, как я прячу свои в этом доме.
Мы с Эндрю встречаемся взглядами, и я бегу по холлу в свою комнату, закрывая за собой дверь.
Моя комната такая же чистая, как и все комнаты членов Отречения. Мои серые простыни и покрывала аккуратно заправлены, мои школьные книги сложены идеальной стопкой на столе. Так же тут стоит маленький шкаф с несколькими идентичными стопками одежды, он стоит возле окна, что пропускает в комнату только самый спокойный солнечный свет по вечерам. Через него я могу видеть соседний дом, который точно такой же, как этот, разве что он находится на пять футов восточнее.
Я знаю, как бездеятельность привела мою мать в Отречение, если тот человек и вправду говорил правду о том, что она ему рассказывала. Я чувствую, что это как раз то, что произойдет завтра со мной, когда я буду стоять между всеми этими кубками различных фракций с ножом в руке. Четыре фракции я не знаю, или скорее, я им просто не доверяю, с правилами, что я не понимаю, и только одна мне знакома, предсказуема, понятна. Если выбор Отречения не принесет мне невероятного счастья, то он хотя бы приведет меня в спокойное место.
Я сижу на краю кровати. Нет, так не будет, я отгоняю от себя эту мысль, потому что я знаю ее причину, та часть меня, что навсегда останется ребенком, боится мужчину, что судит меня. Мужчину, чьи удары я знаю лучше, чем объятия.
Я проверяю, закрыта ли дверь и подставляю стул под ручку на всякий случай. Затем я ложусь возле кровати и достаю из-под нее коробку.
Моя мать дала мне ее, когда я был маленький, и я сказал отцу, что в ней хранятся запасные одеяла, и что она нашла ее где-то на улице. Но когда она оставила ее у меня, она не положила туда одеял, вместо этого она закрыла дверь, поднесла указательный палец к губам, как бы призывая молчать, поставила ее на кровать и открыла.
Внутри коробки была голубая скульптура, она была похожа на бежавшую воду, но это было стекло, кристально чистое, отполированное, безупречное.
- Для чего она? - я тогда спросил ее.
- Ни для чего такого, что можно было бы заметить, - ответила она, улыбаясь, но улыбка была сдержанной, будто бы она чего-то боялась, - но она способна сделать кое-что здесь. - Она указала на свою грудь, как раз над грудиной, - красивые вещи иногда такое делают.
С того времени я заполнил коробку вещами, которые другие сочли бы ненужными: старые очки без линз, части бракованных материнских плат, свечи зажигания, голые провода, горлышко от разбитой зеленой бутылки, ржавое лезвие ножа. Не знаю, назвала бы моя мать их красивыми, или назвал бы я их так сам, но каждая их них поразила меня точно так же, как и та скульптура, вещи, что я держу в секрете дороги мне, возможно, просто потому что никто не знает о них.
Вместо того, чтоб думать о результате своего теста, я рассматриваю каждую из тех вещей, что были в коробке и вспоминаю каждую их частичку.
Я подрываюсь от шагов Маркуса по холлу как раз за дверью. Я лежу на кровати с вещами, разбросанными вокруг меня. Его шаги замедляются, когда он подходит к комнате, я собираю свечи зажигания, части материнской платы и провода, и кидаю их в коробку, закрывая ее, и пряча ключ в карман. В последний момент, когда дверная ручка уже движется, я понимаю, что скульптура все еще на кровати, так что я засовываю ее под подушку и прячу коробку под кровать.
Затем я подхожу к стулу и убираю его из-под ручки, чтоб мой отец мог войти.
Когда он входит, он с подозрением смотрит на стул в моих руках.
- Что он здесь делает? - спрашивает он, - ты от меня закрылся?
- Нет, сэр.
- Ты уже второй раз мне сегодня врешь, - говорит Маркус, - я не для того растил сына, чтоб он стал лгуном.
- Я, - я не могу ничего придумать, так что я просто закрываю рот и приставляю стул обратно к столу, как раз за идеально сложенными книгами.
- Что же ты здесь такое делаешь, что не хочешь, чтоб я видел?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});