Читать интересную книгу Неоафины - Рустам Саидов

– Значит двуполые у вас в чести, – констатировал вслух Артур, как только вновь смог контролировать собственные легкие.

Однако по мере дальнейшего нахождения в тюрьме обида на происшествие прошла, и он вместе с другими заключенными стал зачарованно разглядывать идеальные фигуры гермафродитов, пытаясь понять, кем изначально были рождены те или иные из них. Некоторые пленники даже влюблялись в инспекторов, ибо никогда не видели прежде столь выверенных форм, столь чистых и крепких волос, такого идеального цвета лица, формы носа, качества зубов. Инспектора иногда даже реагировали на попытки влюбчивых недолюдей привлечь к себе внимание – так же как отвлекаются сердобольные тетушки на мурлыканье бездомных голодных котят.

Видя, как один из пленников сохнет по гермафродиту, проверяющему качество их пищи, Артур не выдержал и нарушил молчание, которое хранил уже около недели, с того момента, когда его за слишком явные признаки подготовки к бегству наказали двумя сутками карцера.

– Ну, каково это? – спросил он молодого тщедушного мулата, сидевшего с помутнённым взглядом и странной улыбкой на устах.

Мулат повернулся на его голос и растерянно рассмеялся – было видно, что он не знал языка, на котором к нему обратились.

– Ясно… – тяжко выдохнул Артур, догадавшись о причине смеха собеседника. – Ты на каком языке разговариваешь? Откуда сам? – вновь задал он вопрос, на этот раз коряво попытавшись продублировать его на нескольких известных ему языках. Мулат смущенно улыбнулся, и лишь услышав неоафинский, бодро, как будто догоняя направленное к нему обращение, выпалил: «Egypt-Egypt. I’m an egyptian».

Поняв, что разговаривать можно только так, Артур, больше не возвращался к своему родному языку. Он начал диалог, в ходе которого, активно помогая себе мимикой и каракулями на песке, попытался узнать имя собеседника и подробности того, как тот попал в тюрьму.

Мулата звали то ли Фарук, то ли Фароок, и он, как выходило из разговора, был из семьи, работавшей в сфере услуг для неоафинских туристов. Из-за этого-то, как смекнул Артур, тот неплохо знал неоафинский и не был шокирован, когда их навещали инспектора-гермафродиты, ясно понимая, что перед ним и мужчина и женщина одновременно.

– И зачем я только поехал туда?! – сокрушался Фарук, вспоминая собственное решение отлучиться из города-курорта, где работал прислугой в отеле для неоафинских туристов. – Мать сказала, езжай в деревню к родственникам, сходи на могилу отца… – презрительно пародируя старческое брюзжание, прошамкал он.

– Что с твоим голосом? – спросил Артур, не поверив своим ушам, передающим, что Фарук так имитирует речь собственной матери.

– Ничего, – не поняв скрытой претензии, ответил рассказчик. – В общем, приехал я перед самым замесом. Я даже не успел толком ничего понять. Иду по саду и тут стрельба! Дядька бежит, кричит: «Фарук, убегай, убегай!» – а я стою, даже не шелохнулся. Потом вдруг взрыв привел меня в чувства. И надо было убираться прочь! Я же с какого-то черта понесся в дом. Там тётка вопит, мол, спрячь, спрячь, племянниц. Ух, старая сука! Ну, зачем я ее послушался?! – чуть не плача воскликнул Фарук, и от досады треснул кулаком по песчаной почве, специально насыпанной на бетонном полу камеры. – А потом неоафинский вельможа, который и устроил эту охоту, взял меня с «мелкими» в плен. И ты представляешь, я ему говорю: «Господин, господин! Я из курорта. Я случайно тут оказался!» – Господин видит – свой! Я уже обрадовался, и тут племянницы как давай реветь и мне на руки виснуть: «Фарук, Фарук!» – Суки! – со жгучей ненавистью к родственницам выпалил мулат.

Артур не сумел подобрать нужных слов, чтобы прокомментировать рассказанную историю – настолько он был шокирован цинизмом мулата. Однако, не желая оказаться в карцере за драку в тюрьме, он заставил себя сделать вальяжный жест рукой, призывая вмиг ставшего ему ненавистным египтянина продолжить повествование.

Из дальнейшего рассказа следовало, что вельможа, не зная, что делать с пленными, задумал сначала выкинуть их из шаттла над морем, но какой-то его «сердобольный» товарищ предложил передать их охотникам. Те же, как только транспорт вельможи удалился за горизонт, сами прихлопнули племянниц Фарука, понимая, что за слабых девчушек денег не заработать, а вот молодые и быстрые парни запросто пойдут с молотка. Впрочем, Фарук как будто не горевал о родственницах – воспитанных в любви и раболепии к неоафинянам, он даже оправдывал действия охотников и лишь горевал о потерянной работе.

– Да к тому же я почти и не знал сестер! – словно оправдываясь, закончил он свою грустную историю и погрузился в воспоминания о прекрасной поре прислуживания неоафинянам на курорте.

Было понятно, что здесь Фарук намеревался действовать по тому же плану, надеясь, что инспектора разглядят в нём почти что равного, что своей искренней любовью к одному из них он спасёт себе жизнь и, возможно, даже станет членом мира, о котором мечтал с детства.

Артур же был ошарашен первым с момента выхода из карцера разговором. Он даже на мгновение разуверился в системе своих ценностей, в которой абсолютным злом были Неоафины. И были там, как ему казалось, вполне заслужено. Однако через несколько дней, постаравшись переговорить со здешними заключенными, он немного успокоился – остальные люто ненавидели страну, в которой оказались. К сожалению, эти разговоры обнаружили и один неутешительный факт – более или менее легко изъясняться он мог только с Фаруком.

После нескольких дней невыносимого молчания Артур уже хотел было вновь заговорить с ним, как вдруг в тюрьму прибыла делегация.

III

Группа из нескольких лощёных стариков с неестественно гладкой кожей лица вошла в помещение, где содержались пленники, и остановилась посреди прогулочного комплекса – вольеров для «недолюдей» – в окружении десятка похожих друг на друга, словно две капли воды, охранников. Совершенно не стесняясь находиться на всеобщем обозрении, они что-то долго обсуждали друг с другом, активно жестикулировали и указывали пальцами то на грубо скроенные хибары, то на бассейн, имитирующий самодельный деревенский пруд, то на самих заключенных, которых старики заинтересованно рассматривали, словно породистых скакунов, подходя к ним порой на расстоянии нескольких шагов.

Наконец, вдоволь насмотревшись на обитателей вольеров, взволнованных их визитом, они что-то сообщили находящемуся при них коменданту объекта. Тот услужливо кивнул, а затем резко взмахнул рукой. Через секунду воздух разорвал громкий неприятный писк, зовущий заключённых на линейку.

Вылезая из камер, из бутафорских хижин или просто поднимаясь с пола, пленники подошли к группе и выстроились в шеренгу по одному.

Подбежали инспекторы по защите прав «до-людей». В этот же момент к делегации подошел и делец, купивший ранее партию Артура. Вместе с одним из стариков, окруженные клонами-охранниками, они подошли к шеренге и стали быстро и умело отфильтровывать пленных.

– Беру, беру, нет, беру, нет, нет, беру…

– Стойте! – одна из стоявших рядом защитниц животных, по-видимому вспомнив, что она не за просто так получает свой хлеб, с озабоченностью, ей одной кажущейся искренней, стала доказывать, что кого-то из пленников нельзя ни в коем случае забирать. Прибывший с делегацией старик неожиданно быстро согласился с её доводами, видимо ценя своё время, и тем самым лишив инспектора возможности показать себя героем гуманизма перед своими коллегами.

Группа быстро приближалась к Артуру, с грустным равнодушием смотрящему куда-то сквозь пол. Услышав перед собой «беру», он будто вышел из транса и даже с каким-то облегчением поднял голову. «Теперь хотя бы не будет мучительной неизвестности», – горько улыбнувшись, подумал он и повернулся в сторону удаляющейся группы сортировщиков.

В этот момент он заметил Фарука, включившего на полную все свои чары. Юноша скорчил невыносимо отвратительное, жалостливое лицо, видно рассчитывая, что за него замолвит словечко одна из инспекторш. И точно, как только старик встал напротив Фарука, между ними протиснулась защитница прав животных, молодая блондинка, бывшая недавно, судя по до сих пор не откорректированному кадыку, мужчиной. Не сказав ни слова, она лишь категорично мотнула головой, коротко давая знать Старику, что тщедушного мулата брать не стоит. Группа пошла дальше, а Фарук получил мимолётную улыбку инспекторши, защитившей его.

– Сукин сын, добился-таки своего! – недалеко от Артура кто-то выругался шепотом на известном ему языке.

– Эй, так ты говоришь по-русски! – удивленный этим открытием произнес Артур, поворачиваясь в сторону говорившего.

Пленник, произнесший ругательства в адрес Фарука, скорчил неопределенную гримасу. Он был одного с Артуром роста, но коренастее и мощнее его, отчего по сравнению с последним казался даже ниже. На голове его был неопрятный ёжик светлых волос – видно на свободе он брился налысо. Мощные руки незнакомца были забиты татуировками по самые кулаки. Артур присмотрелся к рисункам – они были посвящены типичным в его родной местности мотивам: декларации отказа сдачи в плен и желанию победы любой ценой. Множество еще не заживших ран на правой руке говорили, что его сосед оказался у неоафинян не добровольно.