в России по причине длительной общественной аномии.
За годы позднего СССР и позднее в 1990‐е и 2000‐е годы у нас в стране произошла чудовищная эрозия общественных институтов и рост недоверия к ним со стороны общества. Постоянный обман и манипуляции со стороны сначала официальных структур Советского Союза, а потом и со стороны «новых» «демократических» властей породил у жителей Восточной Европы недоверие ко всему, что так или иначе было связано с общественной сферой.
Так, любые моральные отсылки к таким понятиям, как честь, Родина, классовые и национальные интересы, общественный долг – маркируются либо как проявления «ложного сознания», либо как прямая пропаганда, так или иначе выгодная властям.
В России это осложняется тем, что многие формы альтруистической моральной аргументации оказались узурпированы нынешней властью, а потому, скажем, любой патриотизм будет подавляющей частью общества восприниматься либо как оплачиваемая работа на власть, либо как признак глупости и подверженности сознания пропаганде.
Точно так же воспринимаются и многие другие формы альтруистического поведения.
Эта проблема и поныне имеет большое значение даже внутри левого и женского движения в России. Она, в частности, очень мешает оказывать помощь политзаключённым. Она же мешает созданию полноценной организации: любая оформленная структура вызывает недоверие даже у многих активистов.
Феминизм в России сможет стать прорывной, по-настоящему революционной идеологией только если будет способен побороть аномию, стать идеологией общественной мобилизации, общественного доверия. Без возвращения в неироничном, а серьёзном ключе таких понятий как Родина, долг, честь в общественный и политический дискурс никакие преобразования России останутся невозможны.
Разумеется, в Канаде 1970‐х положение было принципиально иным.
Энн Хэнсен с самого детства мыслила главным образом общественными категориями. Вся её деятельность носила подчёркнуто альтруистический характер.
* * *
Скажем немного о взглядах Энн Хэнсен. Этот вопрос имеет огромное значение для понимания всей её деятельности.
Хэнсен, вне всякого сомнения, – феминистка. Тем не менее, феминизм для неё является хоть и вполне органичной, но отнюдь не единственной составляющей её политического сознания.
На протяжении всей сознательной жизни Энн была и оставалась коммунисткой, анархисткой, зоозащитницей и экоактивисткой, выступала против американского империализма, поддерживала различные сепаратитские группы и стояла на жёстких просоветских и тьермондистских позициях.
Любые проявления общественного неравенства, сексизма, расизма, национального и гендерного угнетения, вмешательства стран Первого мира в дела колониальных народов, примеры уничтожения окружающей среды во имя обогащения – вызывали в ней праведное чувство гнева.
Хэнсен поддерживала индейские движения как в Канаде и США, так и в Латинской Америке, с подросткового возраста выступала как квебекская сепаратитка и националистка.
В отличии от многих политактивтстов современной России Энн совсем не мыслила бинарными категориями.
Некоторые биографы утверждали, что сначала она придерживалась марксистско-ленинских позиций, но потом перешла на анархические.
На самом деле это полная чушь.
Для Хэнсен марксизм и анархизм существовали паралеллельно, как две реки: из обоих можно пить, но не обязательно соединять их для этого каналом.
Точно так же ей показались бы странными популярные в России споры вроде «надо ли поддерживать экологическое движение – ведь борьба за экологию отвлекает от классовой борьбы».
Такая оптика была для Хэнсен незнакома. Классовая борьба была для неё неразрывно связана с экологической, равно как она была связана с борьбой за права женщин и коренных народов. Одно просто и логично вытекало из другого.
Это де касалось и методов борьбы: членство в марксистском Фронте освобождения Квебека не помешало ей возглавить анархическую партизанскую организацию, а руководство политическим подпольем и предпочтение вооружённых методов борьбы никак не помешало ей избраться в парламент Канады, чтобы потом вновь оставить его ради вооружённой борьбы (это было уже в 2000‐е и в книгу не попало). В свою очередь феминизм не помешал ей родить уже в весьма зрелом возрасте трёх замечательных детей.
Несмотря на увлечение радикальным феминизмом, Хэнсен принципиально не делила людей по гендерного признаку. Она полагала, что гендерное разделение насильно насаждается властью капитала с целью дальнейшего разделения общества, дробления его на мелкие обиженные группы.
Конечной целью радикального феминизма Хэнсен видела уничтожения всякого гендерного превосходства, а возможно, что и полового деления. Тем не менее, она считала, что в прогрессивном движении люди должны вести себя друг с другом так, будто все привилегии уже устранены по крайней мере в рамках самого движения. Она была напрочь лишена ненависти или недоверия к мужчинам, равно как и чувства превосходства. Людей она считала возможным оценивать лишь по из личным качествам, но не по принадлежности к определённой группе.
Тем не менее, Хэнсен критиковала т. н. «формальное равенство», при котором разделение мужчин и женщин устраняется лишь на словах, в реальности принимая новые изощрённые формы.
Большое влияние на неё оказали Александра Коллонтай, Белл Хукс и Шуламит Файерстоун. Взгляды Энн развивались на стыке интерсекционального, радикального, анархического и социалистического феминизма.
Несмотря на то, что Хэнсен застала и сексуальную революцию 1960‐х и 1970‐х годов, и антипорнографический феминизм, и рейганизм с его попытками реставрации «традиционных ценностей», и знаменитое движение MeToo, – она никогда не уделяла вопросам сексуальности большого внимания.
Впрочем, изнасилование появляется в книге уже в первых главах. Однако интересно здесь то, что несмотря на весь свой феминизм, Хэнсен на акцентирует на нём внимание. Для неё это безусловно очень неприятный опыт, «нанёсший удар по её доверию людям», но всё же не настолько важный, чтобы возвращаться к нему снова и снова.
Хэнсен считала «сексуальную революцию» на Западе глубоко реакционной. В этом отношении она стояла на позициях, близких к позднему Маркузе.
Тот, к слову, ещё в «Одномерном человеке» указывал на опасности, которые таит в себе «разнузданная десублимированная сексуальность», доселе державшаяся в узде строгой пуританской моралью. Много позднее, в «Контрреволюции и бунте», он описывал, как сексуальная революция уничтожила революцию социальную и как борьба за индивидуальное освобождение подменила собой борьбу за благо всего человечества.
Позднее некоторые радикальные феминистки закрепили за новыми левыми ярлык сексистов. В том числе это коснулось и самого Маркузе.
Разумеется, к реальности такие построения не имеет никакого отношения, а растут по большей части из истории полемики Маркузе и Дворкин.
Вслед за Маркузе главной причиной сексуального насилия Хэнсен видела индивидуалистическое собственническое воспитание, жажду доминирования и власти, имеющую классовые корни. Стремление доминировать над женщиной имело для неё тот же характер, что и стремление доминировать в обществе при помощи денег и власти.
Сексуальная распущенность мыслилась Энн как явление реакционное, унижающее душу и тело человека, развращающее, ведущее к болезням и отвлекающее от классовой борьбы. Сексуальность имеет животворную силу лишь когда она окружена ореолом сакральной любви, – такой, ради которой человек готов