реальность нашей ситуации, я ощутила странное чувство облегчения, которого никогда не ожидала. Все было кончено. Последние два года мы жили жизнью, которую обычно изображают только в фильмах и романах, жизнью, которую лучше всего можно описать как политическую криминальную драму. Мы каждый день жили с угрозой смерти или тюрьмы, нависшей над нашими головами. Мы тратили свое время либо на подготовку заговора, либо на проведение взрывов, грабежей или других связанных с этим вспомогательных акций.
Напряжение нашей жизни было неумолимым. Мы никогда не делали перерывов, никогда не ходили на пляж, чтобы целый день ничего не делать, никогда случайно не гуляли в парке Стэнли, никогда не спали и не слонялись по дому, лениво читая книгу в дождливый день. Наша группа выполняла миссию, и мы проживали каждый день с рвением и людей, которые верили, что каждое их действие настолько важно, что от них зависит выживание планеты. Если мы и ходили на прогулку в Стэнли-парк, то только для того, чтобы обсудить преимущества подрыва CF-18 на базе канадских вооруженных сил в Колд-Лейк по сравнению со взрывом моста в инфраструктуре Северо-восточного угольного проекта. Когда мы ходили купаться, это было для физических упражнений, а не для отдыха. Если бы мы остались дома, чтобы почитать книгу, это был бы отчет правительства провинции о мегапроектах в Северной части Британской Колумбии. Если бы мы проспали, то это было бы потому, что мы не спали до трех часов ночи, прежде чем практиковаться в угоне автомобилей для будущего ограбления. Городские партизаны не берут отпусков.
Наконец все было кончено. Мне не пришлось бы вставать завтра утром и готовить ограбление торгового центра Lougheed в связи с ограблением the Brink. А еще лучше то, что мне не нужно было беспокоиться о том, чтобы совершить ограбление Бринка через пять дней. Моя судьба была уже не в моих руках, а в руках других. Каким-то странным образом это принесло облегчение. Моральная и политическая ответственность, которую я возложил на себя за совершение этих действий в рамках того, что, как я полагал, будет воинствующим политическим движением, закончилась, по крайней мере, на данный момент.
Теперь, столкнувшись с реальностью тюрьмы, я обнаружила странное утешение в осознании того, что угроза тюрьмы больше не существует. Наконец-то я мог расслабиться и позволить событиям разворачиваться вне моего контроля.
Я посмотрел на Джули, гадая, как она справляется. Ей было всего двадцать, на девять лет моложе меня. Мы не осмеливались заговорить, потому что знали, что полиция будет прислушиваться к каждому нашему безобидному слову. Она не оглянулась на меня, а уставилась в окно на проносящиеся мимо сосновые леса.
Джули позже сказала мне, что была ошеломлена иронией своего положения. Все должно было закончиться так же, как и началось. Она до сих пор помнила, так живо, как будто это был ясный день, как два года назад смотрела по телевизору выпуск новостей о группе крестьянских женщин и детей, убитых реакционными военными в церкви в Сальвадоре. Фотографии выживших крестьянских женщин и детей из деревни отчетливо отпечатались в ее памяти. С ужасом в глазах, с выражением ужаса на лицах, они стояли босиком перед камерами, их раны, как физические, так и эмоциональные, были открыты для всеобщего обозрения. Этот выпуск новостей стал поворотным моментом, который побудил ее сделать свой первый политический шаг и присоединиться к группе поддержки Сальвадора.
Во время нашего ареста, когда полицейский поднял ее прямо с сиденья грузовика на землю и приставил пистолет к ее затылку, призрак женщин и детей в Сальвадоре был настолько ужасающим, что она потеряла контроль над своим мочевым пузырем. Возможно, сравнение между ее арестом и резней в Сальвадоре было чрезмерным, но этот факт не сделал ее ужас менее реальным. Теперь, в полицейской машине, она перевела взгляд с белого прибоя под дорогой на проволочную сетку, которая отделяла нас от спин двух полицейских, сидевших на переднем сиденье. Несмотря на ее постоянные напоминания о том, что это Канада, а не военная диктатура, и что вероятность быть убитым невелика, образы полицейских, останавливающихся и стреляющих в нас, продолжали преследовать ее. Возможно, мокрое пятно на ее джинсах не будет заметно, когда мы наконец доберемся до места назначения.
Одним из полицейских на переднем сиденье был капрал КККП Уэйн Фрейзер, который, как мы узнали позже, участвовал в расследовании с самого начала. Позже он сказал, что глубоко возмущен тем, что его начальник, детектив Жан Деспаре, пошел против его совета и решил уничтожить этих террористов в самой опасной из возможных ситуаций – в грузовике, набитом заряженным оружием всех видов и достаточным количеством боеприпасов для недельного противостояния. Эти люди находились под круглосуточным наблюдением в течение примерно трех месяцев – наблюдение с использованием всех всевозможные технологические и человеческие средства. Видеокамеры были нацелены на дом, где жили четверо из них, и квартиру пятого. Команда «Наблюдателей» Службы безопасности КККП следовала за ними каждый раз, когда они покидали свои дома, и комнатные жучки были установлены на кухне, в спальне и в квартире. Полиция знала каждое их движение и план. КККП хорошо знала, что эти террористы обычно не передвигаются по городу с оружием и что оружие и боеприпасы всегда заперты в подвале. Они знали, что группа несколько вечеров в неделю плавала в местном крытом бассейне, очевидно, без оружия. Почему они решили арестовать их в изолированном месте, когда они были вооружены до зубов, с наибольшей вероятностью перестрелки? Могли ли эти люди действительно так сильно угрожать Десперу, что он хотел подстроить их убийство?
У Фрейзера были близкие друзья в полиции, и он считал, что их жизни напрасно подверглись опасности. Измученный беспокойством о возможных последствиях, он не спал всю ночь. К счастью, захват прошел настолько мирно, насколько кто-либо мог надеяться. Он вздохнул с облегчением.
Ему и в лучшие времена не очень нравился Деспаре. Он посмотрел на пожилого детектива, чьи волосы поседели, а лицо приобрело вид, которого оно заслуживало в пятьдесят пять лет: холодный и злобный. Они никогда не общались, но Фрейзер слышал, что Деспаре слишком много пил и плохо обращался со своей женой. Фрейзер поступил на службу в Полицию молодым человеком, чтобы творить добро. Это звучало фальшиво, но он посвятил свою жизнь защите общества от преступников, в том числе от людей, которые слишком много пили и издевались над своими женами, поэтому ему было трудно работать с таким человеком.
Он повернулся, чтобы посмотреть на двух молодых женщин, сидящих за проволочной сеткой. Слава Богу, наконец-то