Читать интересную книгу Юридическая психология. Социальная юриспруденция. 2 том - Екатерина Самойлова

Пенитенциарная психология как самостоятельный раздел юридической психологии (и медицины) возникла относительно недавно (она, собственно, еще в процессе становления). Вслед за появлением пенитенциарной социологии. Основоположником пенитенциарной социологии является советский ученый, психолог и юрист, прошедший все ступени службы в исправительно-трудовых учреждениях, от рядового надзирателя до начальника одного из крупнейших исправительно-трудовых учреждений СССР – Красноярского ИТУ, профессор Юрий Алексеевич Алферов.

Возглавляя последние годы до своей гибели (в 1999 году) Научный Центр Республиканского института повышения квалификации работников МВД РФ, он выпустил в свет ряд монографий по теории и практики пенитенциарной социологии. (cм. Ю. А. Алферов. «Пенитенциарная социология и перевоспитание осужденных». М. «Домодедово», 1994). Книги Ю. А. Алферова были переведены на английский и немецкий языки.

В 1998 году Ю. А. Алферов прочитал курс лекции по пенитенциарной социологии в США, где вскоре возник Институт пенитенциарной социологии, который носит сейчас его имя.

Конечно появление наук о пенитенциарном обществе в конце ХХ века прошлого тысячелетия не случайно. Не случайно и то, что начало систематических научных исследований мира отверженных произошло в СССР. В России, а потом и в СССР – была одна из лучших в мире пенитенциарная система. Дело в том, что со второй половины ХХ-го века началась глобализация криминала.

Фильм Василия Макаровича Шукшина «Калина красная», появившийся на экранах страны в 1974 году, а вскоре и на зарубежных экранах, быстро завоевал сердца зрителей многих западных стран. В 1989 году в книге Е. В. Черносвитов, посвященной творчеству В. М. Шукшина «Пройти по краю», анализируя произведения известных советских и зарубежных писателей, вынужден был констатировать, что происходит криминализация общественного сознания в разных странах, не зависящая ни от правящего режима, ни от господствующей идеологии, ни от религиозных и культурных традиций. Одинаково в «бедных» и «богатых», «открытых» и «закрытых» обществах. Психологической нормой в разных, по социальному строю и форме правления обществах становится перверсное сознание с девиантными и делинквентными формами поведения, что отражает суть криминализации общества в целом.

Запад быстрее и острее почувствовал стремительный рост криминальных и криминогенных установок в обществе, пронизывающих его снизу доверху, круто изменяющих все общество, в целом, и каждого члена общества, в отдельности. (См., например, Martina Cole. «The Jump. L., New York. 1979», или голливудский фильм «Дурная слава» о расследовании писателя Трумэна Капоте убийства семьи фермера в Холкомбе, штат Канзас; результатом данного расследования явилась гомосексуальная любовь писателя и жестокого, не думавшего раскаяться в своем преступлении, убийцы).

Как только рухнул «железный занавес», взоры пенитенциарных служащих, прежде всего США, Италии, Франции, обратились в сторону СССР. В наши пенитенциарные учреждения, под разными предлогами, поехали зарубежные ученые. А наши ученые стали получать приглашения в качестве консультантов на Запад. Так, до Ю. А. Алферова в тюрьмах США проработал известный советский социолог, Игорь Семенович Кон.

В СССР с трудом завоевало себе место понятие личность преступника. На понятие «преступная личность» было наложено табу. Это – совсем не то же самое, что понятие прирожденный преступник. Ведь никто не видел гена преступности. А социопатов в СССР выделять было запрещено (ведь марксистская идеология, господствующая в СССР, не могла породить социопата, фатально идущего к преступлению, ни при каких обстоятельствах). А. Г. Амбрумова, К. Е. Игошев, Ю. А. Алферов первыми открыто выступили против господствующих догм на личность человека, совершившего преступление.

Здесь мы должна назвать еще три славных имени зарубежных коллег, благодаря которым радикально изменились взгляды на пенитенциарные учреждениями и пенитенциарного субъекта, прежде всего во Франции и Италии. Это – мэтры французской философии и психиатрии Жак Лакан и Мишель Фуко, и легендарный монах-иезуит, доктор философии, филологии и психологии, падре Эджидио Гуидубальди. Падре Эджидио Гуидубальди познакомился с Юрием Алексеевичем Алферовым (через Евгения Васильевича Черносвитова). Падре выступил с лекциями в Институте МВД Домодедово. Все это происходило, повторяем, в нашей стране, до эры пенитенциарной психологии.

«Всякому овощу – свое время». Сейчас пришло время и для пенитенциарной психологии в России.

Введение

«Ах! Лучше смерть в седых валах:

Чем жизнь без славы и свободы;

Не русскому стенать в цепях

И изнывать без цели годы»

(К. Ф. Рылеев. «Думы». «Яков Долгорукий»).

Пенитенциарная психология является самостоятельным разделом юридической психологии. Следовательно, она имеет своим объектом общественное психическое здоровье. Это – формальное определение объекта пенитенциарной психологии. Ибо понятие «общественное психическое здоровье» в пенитенциарном обществе имеет свой конкретный смысл и свое особое содержание. Конечно, как и в любом другом обществе, общественное психическое здоровье в пенитенциарной системе, можно рассматривать как некую сумму психического здоровья заключенных в ней лиц.

Второй смысл общественного психического здоровья как объекта пенитенциарной психологии качественно отличается от такового в свободном обществе. Пенитенциарные психологи имеют своими клиентами, обозначим их понятием «пенитенциарные субъекты», общественное психическое здоровье которых «выпадает» из структуры здоровья всего населения. Девиантные и делинквентые формы поведения клиентов пенитенциарного психолога, никак нельзя назвать проявлением здорового образа жизни. Эти формы поведения не являются предметами здравоохранения.

Есть и еще один существенный признак, который должны учитывать пенитенциарные психологи. Так, если в свободном обществе клиенты обладают всеми составляющим общественного сознания (от расовых, этнических, религиозных, идеологических, культурных и нравственных традиций). То в пенитенциарном обществе клиенты психолога предстают, прежде всего, как лица-носители массового или группового сознания своего пенитенциария. Несмотря на всю свою индивидуальность, клиент пенитенциарного психолога есть, в точном смысле слова, человек толпы, Подчеркиваем – криминальной толпы. Это очень сближает пенитенциарную психологию с ее «сестрой» общественной медициной. Кстати, в какой мере осужденный «трансформируется» из человека толпы в общественного человека, гражданина (что отражается и в известном обращении осужденных лиц к тем, кто обслуживает места заключения, «гражданин начальник!»), ибо сам он, заключенный, гражданином не является. В этом, отголоски заключения под стражу, как выражения гражданской смерти.

В «Ведении» необходимо дать определение понятию пенитенциарная система и кого можно считать пенитенциарным субъектом.

Опустим дискуссионные моменты проблемы пенитенциарности. В России термин «пенитенциарная система» известен со времени Ивана Грозного. Вероятно, он и ввел в оборот это слово. Владимир Иванович Даль, в «Толковом словаре Великорусского языка» пишет: «Пенитенциарное заключение, одиночное и молчальническое» (см. названное произведение, М., «Русский язык», 1990, стр.29). Ни слова, заметьте, о преступнике или преступности. Если учесть, что среди монашества широко распространено добровольное затворничество с обетом молчания, то, согласно Далю, пенитенциарному заключению подлежат не только преступники. И сейчас встречаются так называемые «узники квартир», лица, перенесшие тяжелую психическую травму, или страдающие различными страхами и фобиями, которые запирают себя в своих квартирах и перестают с кем-либо разговаривать. Великий немецкий поэт Фридрих Гельдерлин, закрывший себя в «Башне», 44 года не выходил из своей квартиры, и ни с кем не разговаривал. Конечно, ни Гельдерлин, ни современные «узники квартир», ни монахи-молчальники не являются субъектами пенитенциарной системы. Поясним здесь, что понятие «субъект», которое происходит от древнегреческого слова, означает человека страдающего.

Не являются пенитенциарными субъектами и лица, находящиеся в заключении, которых подозревают в совершении преступления и берут под стражу на период следствия и суда. Только после вынесения вердикта виновности, человек превращается в пенитенциарного субъекта.

Не могут считаться пенитенциарными субъектами и больные. Будь-то алкоголики, наркоманы, или больные СПИДом. Если, конечно, они не совершали преступления. Но, точно также, пенитенциарными субъектами не могут считаться психические больные, совершившие преступление по болезненным мотивам. Галлюцинации, бред, напряженный аффект, например, дисфория или раптус, слабоумие у данной категории лиц, часто оказываются «мотивом» тяжких преступлений. Тем не менее, так называемые спец. учреждения, в которых лечат психически больных, совершивших преступление, будет ошибкой относить к пенитенциарной структуре. Канувшее в лето принудительное лечение алкоголиков, которых решением суда, по «доносу» на них (явное нарушение медицинской тайны!) врачей, отправляли «лечиться» в так называемые лечебно-профилактические учреждения (ЛТП), входящие в структуру пенитенциарной системы. Нонсенс, долгое время являющийся реальностью нашего общества. «Реабилитация» этой категории больных, также нонсенс. Такие суды, в состав которых входят врачи, очень напоминают спартанские «тройки», решавшие вопросы жизни и смерти больных, инвалидов и престарелых граждан. Имеются в виду герусии. В герусию входили: царь, представитель народа из аристократов, и врач. Решение герусии можно было оспорить в эфорах, коллегии высших должностных лиц, так называемых наблюдателей. Решение советской тройки, направляющих больного человека в ЛТП, оспорить было негде.