Читать интересную книгу Плохая мать (СИ) - Жнец Анна

Нежный шоколадный вкус разливается во рту. Первые секунды я не способна им насладиться, занятая тем, что прячу улику в мусорное ведро. Не просто кидаю абы как — яркий синий фантик слишком заметен — а заталкиваю как можно глубже, под картофельные очистки и высохшие сморщенные пакетики чая.

От всей этой суеты впечатление смазывается, но потом я блаженствую. Замираю. Опускаю веки. Вода хлещет из крана, и этот шум — шум, который должен скрыть моё «преступление», —  играет со мной злую шутку: не позволяет услышать, как один звук стихает и сменяется другим.

То, что фен больше не гудит, я понимаю, когда дверь в кухню открывается и с отвёрткой в руках входит Олег. Я вздрагиваю, давлюсь и отворачиваюсь так поспешно, что сразу привлекаю к себе внимание.

— Можешь не прятаться, — раздражённо говорит муж. — Я вижу, что ты жуёшь.

— Неправда! — Голос звенит от возмущения, как если бы меня действительно обвинили несправедливо. Я заталкиваю остатки шоколада за щеку и стараюсь не сглатывать.

— Сколько уже можно есть? Скоро в дверь не пролезешь. Постоянно что-то точишь. У тебя зависимость от еды.

От еды, от телефона, а несколько лет назад, когда я до дыр зачитывала военные романы Ремарка, была — от бумажных книг. Не женщина, а средоточие зависимостей и пороков.

— А не много ли ты на себя берёшь? Не твоё дело, что и сколько я ем!

Олег морщится. Шоколад приторно оседает на задней стенке горла, и, подавившись, я кашляю над раковиной, из которой во все стороны летят брызги: кружка накренилась, и по гладкой керамической стенке захлестала вода.

— Ну если тебе нравится жиреть, — тянет Олег.

— Я не толстая.

— Ты себе врёшь.

Хочется разрыдаться. Схватить из мойки чёртову кружку и швырнуть в  ухмыляющееся лицо. Или разбить о пол, о старую коричневую плитку, и без того всю в паутине трещин и сколов. Не только кружку — все тарелки из ящика. Вдребезги. Одну за другой. Одну за другой.

— Отстань. Я себе нравлюсь.

Вру. Как можно сохранить самооценку, если  преступление всё — небольшой животик, заметный в облегающей кофточке, валики жирка на спине под ремешками бюстгальтера, корка целлюлита на попе? И на каждую складку, на каждую лишнюю выпуклость обращают пристальное внимание. Косятся украдкой, но так, чтобы ты заметила, чтобы поняла значение этого взгляда. 

— Неужели ты не хочешь купить себе красивое платье? — Олег меняет тактику, и теперь тон вкрадчивый, доверительный, словно перед ним не жена, а капризный ребёнок.

У меня целый шкаф  нарядов, и это больная тема: из всех платьев по-прежнему хорошо сидят лишь бордовое и синее — те, которые изначально покупались на размер больше.

Но это не значит — это, чёрт побери, не значит! — что я не могу пойти в магазин и выбрать себе одежду.

И всё же я не иду…

Год или около того кормлю себя и Олега сказками о том, что обязательно похудею — к новогодним праздникам, к летнему отпуску, к сентябрьской поездке на море, к февральской — точно. С понедельника сяду на диету. Ну может, со вторника или со среды. Запишусь на фитнес, перейду на правильное питание. А если так, если это рыхлое, тяжёлое тело — не моё, не настоящее, временное, то зачем менять гардероб? Тратить деньги, а главное — нервы. Ходить с Олегом по магазинам…

«Ты смотришь себе платья на моделей… »

«Собираешься мерять это бесформенное уродство? С ума сошла?»

«Конечно, облегающая одежда красивее просторной».

«Оно обтянет твой живот!»

«В этой широкой кофте ты похожа на беременную».

— Я недавно смотрел наши старые фотографии, — говорит Олег, пока я наливаю себе стакан воды. 

Привкус шоколада во рту омерзителен, скребёт горло — куда исчезла волшебная, нежная сладость? Секунда удовольствия — и часы расплаты. Оно того стоило?

— Ты так хорошо выглядела до родов.

«А сейчас — нет», — повисает между нами невысказанное. 

Мне казалось: со временем боль притупляется, нарастает броня, душа черствеет и то, что раньше било наотмашь, на сотый, тысячный раз не более, чем укол шпильки. Так почему слышать одно и то же по-прежнему столь мучительно?

Это мелочь, мелочь. Ерунда, не стоящая внимания, но...

Стакан в руке трясётся, и вода плескается внутри стеклянных стенок. Я зажмуриваюсь. Это всё, что я могу сделать: кричать не выход, бить тарелки — усыпать осколками кухню, а объяснять простые вещи я пробовала и не раз. Что я скажу? Мне больно? Твои слова ранят? Я поняла намёк, а теперь, пожалуйста, уходи, не продолжай, не надо, любому терпению есть предел?

Губы дрожат. Рот кривится. 

— Уйди, — выдавливаю я, цепляясь свободной рукой за край каменной мойки. — Уйди, прошу.

— Опять ты меня прогоняешь. Думаешь, это не обидно?

Я смеюсь. Всхлипываю.

— Уйди! Хватит меня мучить!

— Что я такого сказал?

Я плачу. Плачу из-за мелочи. Никто меня не поймёт.  

«Просто не обращай внимания», — скажет мама.

«Это всего лишь слова», — начнёт убеждать Олег.

Но если не обращать внимания просто, а оскорбления и упрёки — пустое сотрясание воздуха, то как из весёлой, уверенной в себе девушки я превратилась в эту жалкую истеричку?

Можно непонимающе покрутить пальцем у виска. Отмахнуться  заезженной фразой о том, что всякие бездельницы «бесятся с жиру», упрекнуть отсутствием настоящих проблем, даже вспомнить голодающих детей Африки — это так удобно. Но есть и другие крылатые выражения, в которых не меньше народной мудрости. Например, вода точит камни.

И она точит!

Как недовольство мужа — мою уверенность в себе.

— Если я тебе не нравлюсь, разводись. Найди себе худую.

— Ты ведёшь себя неадекватно, — Олег скрещивает руки на груди, загораживая дверь, и я понимаю, что из кухни не выйду. И сам он не оставит меня в покое. Будет говорить, говорить, пока не доведёт до изнеможения, до состояния вареного овоща.

— Я хочу как лучше. Неужели не понимаешь? Я тебя люблю и хочу как лучше. 

— Хватит. Прошу, умоляю, давай прекратим.

Но мои просьбы разбиваются о стену непрошибаемой уверенности в собственной правоте. 

Какой у меня выбор? Слушать или закрыть уши руками, мысленно читая Есенина. Не бросаться же на Олега, вырываясь из кухни с боем? Я в ловушке. В ловушке. И прекрасно знаю, что будет дальше. Сценарий один и тот же, словно фрагмент кинофильма, поставленный на бесконечный повтор.

— Ты же себе даже платья нормального не найдёшь.

Дались ему эти платья!

—  Найду! В магазинах полно платьев 46-го размера! 

— И что это будет за платье? — кривится Олег. — Страшнючий балахон? Ты же девушка. Все девушки хотят выглядеть хорошо.

— Я выгляжу хорошо.

Олег ухмыляется. Я представляю, как бью его по лицу, а потом сползаю на пол. Обессиленная, разбитая, прижимаюсь к дверце кухонного шкафчика, закрываю глаза и начинаю читать: «Друг мой, я очень и очень болен… »

Глава 4

— Подкинуть вас? — раздаётся со стороны подъезда, и сначала я решаю, что обращаются не ко мне, а потом вижу играющего ключами мужчину: он смотрит прямо на меня. 

— Что, простите?

Смысл вопроса ускользает: сознание угнетено таблетками, и я не уверена, что через пять минут не отключусь, рухнув где-нибудь на полпути.

— Вы куда-то собираетесь. Может, подбросить?

Ноги разъезжаются на тротуарной плитке, хотя та и посыпана песком. Снежная крупа летит в лицо — колючая, мокрая. Погода к прогулкам не располагает, но даже под действием фенибута я не готова сесть в машину к незнакомцу. 

Чёрный джип, рядом с которым я стою, моргает фарами: мою растерянность, похоже, принимают за согласие. Мужчина, хозяин авто, улыбается, спускается с крыльца, и его взгляд, слишком заинтересованный, наполняет меня нелогичным ужасом. Неужели я правда полагаю, что меня затолкают в машину силой?

Наверное, моё поведение выглядит странным: я отшатываюсь от возможного похитителя, сходя с безопасного, посыпанного песком пятачка дороги. Под ногами оказывается чистый лёд. Падая, я успеваю подумать, что сапоги на шпильке зимой — выбор клинической идиотки. Тем более, если она, как я, не умеет ходить на каблуках.