Читать интересную книгу Психология чемпионов. Мышление, приводящее к победе в спорте и жизни - Боб Каллен

Вряд ли я первый, кто это заметил. У Экклезиаста сказано, что самый быстрый бегун не всегда выигрывает состязание, а самый сильный воин не всегда побеждает в битве. Мало кто понимал логику этих сентенций и в ХХ веке, но ее разгадали хорошие тренеры.

Когда я был ребенком, то очень любил общаться с тренерами. У меня был двоюродный брат Сэл Сомма, который несколько десятилетий тренировал команду по американскому футболу в школе Нью-Дорп в Нью-Йорке. Одну из улиц рядом с этой школой даже назвали в его честь. Он был другом и учеником Винса Ломбарди[8], чья карьера тренера начиналась неподалеку от тех мест, в школе Сент-Сесилья в городке Энглвуд. Когда Сэл приезжал к нам в Вермонт во время школьных каникул, мы много болтали с ним и другими его коллегами. Из тогдашних разговоров мне запомнилось, что наставники проводили очень четкую грань между «тренировочными спортсменами» и «игроками». «Тренировочный спортсмен» – это тот, кто проигрывает во время игры сопернику в скорости, даже обладая более высокими скоростными данными, или в силе, будучи сильнее противника. Тренеры на практике знали, что победы их команд определяются тем, удастся ли им найти и вырастить «игроков». У них были свои методы для этого. Иногда они заставляли членов команды совершать изнурительные забеги на жаре, внимательно следя, кто из них сдастся, а кто будет упорно бежать до конца. Иногда они вели с ними душевные беседы. Иногда подбрасывали в шкафчики в раздевалке записки с описанием предстоящих трудностей и требованиями проявлять самоотверженность. Известный баскетбольный тренер Джон Вуден, карьера которого началась еще в 20-х годах прошлого века, много размышлял о природе успеха и создал свою классическую «пирамиду успеха», которой обучал подопечных в знаменитой тогда баскетбольной команде Университета Лос-Анджелеса (UCLA). Все это может замечательно работать, особенно в руках талантливого тренера. Но может и не работать.

В те времена термина «спортивный психолог» еще не было. И если быть честным, то многие выдающиеся спортсмены старых поколений не видят пользы в существовании спортивных психологов вообще. Я вспоминаю, как несколько лет назад мой друг Джим Лефевр, великий бейсбольный тренер и деятель Национальной бейсбольной лиги, игравший когда-то за команду «Доджерс», познакомил меня с Бобом Гибсоном, знаменитым питчером[9] (подающим), который в 1960–1970-х годах играл за «Сент-Луис Кардиналс». Когда Джим сказал Гибсону, чем я занимаюсь, тот посмотрел на меня презрительным взглядом, которым, наверное, удостаивал своих противников хиттеров (бьющих).

– Когда я играл, у нас не было никаких спортивных психологов, – сказал он.

– Почему? – спросил я.

– Потому что, когда играл я и кто-то старался удержаться на своей базе, я просто кидал мяч ему в голову. Такова была моя спортивная психология.

Мы с Джимом осторожно рассмеялись, надеясь, что это была шутка, не будучи до конца уверенными, что это так.

– Сегодня, если ты такое сотворишь, тебя выкинут из игры и дисквалифицируют на несколько игр, – продолжил Гибсон. – Так что не знаю, если бы я играл сейчас, то мне, возможно, тоже понадобился бы спортивный психолог.

Может быть, это было простым совпадением, что спортивная психология стала появляться как наука как раз в те годы, когда Гибсон и подобные ему игроки старой школы уже уходили из спорта, а Национальная бейсбольная лига приняла жесткие правила против бросков питчеров с прямым умыслом нанести физический вред хиттеру (бьющему).

Появление этой науки знаменовало собой новый подход команд к победе. Ставка стала делаться на волевые качества спортсменов. С 80-х годов ХХ века в своем стремлении к победам тренеры начали приглашать спортивных психологов для работы с командами. Таким образом я и попал в Университет Виргинии после защиты докторской диссертации. Привлечение таких специалистов привело тогда к столь впечатляющим результатам, что сегодня в штате спортивных кафедр в каждом университете, не говоря уже о профессиональных командах, есть один или два психолога.

Впоследствии накопленный спортивной психологией опыт стал распространяться и на другие сферы деятельности человека, связанные с публичными выступлениями. Среди моих клиентов было много таких, кто имел весьма опосредованное отношение к спорту (разве что партия-другая в гольф или боулинг раз в неделю). Это были бизнесмены, певцы, шоумены и представители десятков других профессий. И все они имели те же проблемы с выступлениями на публике, что и спортсмены. И те же методики, которые применяются в работе с атлетами, успешно используются и по отношению к ним.

Я думаю, что спортивная психология появилась именно в США раньше других стран не случайно. Она соответствует американскому образу мыслей и культуре. Мои прадеды прибыли в эту страну среди миллионов других людей, не имея ничего или почти ничего. Они выбрали Америку не потому, что надеялись, что кто-то здесь даст им что-то готовое. Они просто хотели жить в стране, где если человек упорно трудится и выдает полезные идеи, то может жить жизнью среднего или даже более высокого класса. Они хотели жить в стране, где никто не будет препятствовать им из-за их фамилии или социального статуса их отца. Психология человеческой продуктивности очень ловко вписалась в этот общий дух.

Добиться исключительности всегда нелегко. Но когда люди говорят мне, что им будет трудно выполнить то, что я предлагаю, я отвечаю: «Вы правы!» Достижение больших целей требует пота. Оно требует упорства, терпения и незыблемой уверенности в себе. Не всем это по плечу. Поэтому мы и говорим об исключительности.

Между прочим, я никогда не пытаюсь дать описание понятию «исключительность» в работе с клиентами. Для некоторых она будет состоять в количестве побед на чемпионатах и первенствах. Для других – в количестве заработанных денег и в том, что они могут им дать в итоге. Для третьих – в служении людям и количестве спасенных душ или детей из бедных семей, которые получат с их помощью образование. Я не придаю значения тому, в чем заключаются мечты или цели человека. Я придаю значение тому, как он проживет свою жизнь.

Мне нравится, когда человек отказывается налагать какие-то ограничения на свои мечты и смело стремится к тому, чтобы стать исключительным.

Когда гольфист говорит мне, что предел его мечтаний – попадание в первые сто двадцать пять игроков первенства Ассоциации профессиональных игроков гольфа США (PGA), я возмущаюсь: «Кто эти сто двадцать четыре человека, которые будут перед вами, и почему вы думаете, что они лучше вас?» Если кто-то говорит мне, что хочет стать предпринимателем, я не хочу слышать, что этот кто-то всего лишь хочет зарабатывать себе на жизнь. Я хочу, чтобы у этого человека были максималистские устремления. Например, создать сумасшедше успешную инновационную компанию, которая принесет богатство ему и его семье и даст работу тысячам людей. Если человек хочет стать учителем, то я не желаю слышать, что он получит контракт, благополучно прослужит тридцать лет от звонка до звонка и уйдет на заслуженную пенсию. Я хочу услышать, что у него есть страсть и призвание к тому, чтобы дать сотням и тысячам его учеников путевку в лучшую жизнь.

Я хочу помогать таким людям.

Я делаю это, обучая их образу мышления и привычке к исключительной жизни. Я учу их думать как чемпионы. Какие бы ни были у человека устремления в жизни, эти качества и этот образ мыслей поддержат их. Они помогут сохранить упорство и ответственность в самосовершенствовании. Преодолеть трудности и неудачи. Побеждать конкурентов. И в этих качествах нет ничего таинственного. Они не зависят от ваших генов, как цвет глаз. Их можно в себе воспитать. И эта книга – о таких качествах.

Первое важнейшее из них – оптимизм.

2. Учитесь быть оптимистом

Я получил особое воспитание. Нет, семья Ротелла не была богата. Мы никогда не голодали, но основу нашего рациона составляли овощи, которые мы сами и выращивали.

Когда я говорю об особом воспитании, то имею в виду, что мое детство приучило меня быть оптимистом. Тогда я этого не понимал, но теперь знаю, что это был дорогой подарок. Позже я обнаружил, что выдающиеся люди оптимистами либо рождаются, либо становятся, потому что начинают понимать, что без этого качества не могут добиться желаемого. Именно поэтому я говорю, что мне повезло. Мне не пришлось учиться оптимизму самому. Мне его дали.

Я не имею в виду, что мои мать или отец, как это модно сейчас, заботились о моей самооценке. Их это не волновало. Они не хвалили меня, если только я не совершал что-то такое, за что меня действительно можно было похвалить. Даже наоборот, если я делал что-то вполсилы, никто меня за это не благодарил. Если на день я получал задание по стрижке травы и не добивался ровных краев у лужайки, то, придя домой с работы, отец заставлял меня доделывать все как полагается. Помню, как однажды мы с ним ремонтировали оконную раму. Я забивал гвозди, попал по одному из них неудачно и погнул. Я уже собирался ударить еще раз, чтоб гнутый гвоздь вошел глубже в дерево. Но каждому известно: когда гвоздь под вашим ударом гнется, он издает совсем другой звук, чем когда вы забиваете его правильно. Отец работал в пяти метрах от меня и услышал это. Прежде чем я ударил еще раз, он подошел и сказал: «Ты что делаешь? Думаешь, можно будет закрасить погнутый гвоздь? И это будет твоя работа? Как же ты сможешь с этим жить дальше?»