за себя постоять. Ей не дали оправдаться. А оправдание было.
Забыть это нелепое желание утопить свои мысли в алкоголе, пытаясь сбежать от реальности и рискуя выставить себя на посмешище второй раз за день.
Забыть непристойные жесты таких же пьяных, как она, парней. Чью-то руку в ее трусиках, палец, ищущий влажный вход. Чужие руки на груди, на шее. Рты, пробующие ее на вкус. Идиотский смех, которым они смеялись, и она вместе с ними, как будто в ее тело вселилась другая девушка: оттеснила Капуцину в дальний темный угол и велела заткнуться, пока она, веселая, раскованная, раскрепощенная, забавляется.
Забыть злость сестры, обнаружившей ее в таком состоянии в углу комнаты, крики Адели, прорывающиеся сквозь оглушительную музыку.
Забыть, как она пришла в себя, рыдая, в карете скорой помощи, забыть, с какой жалостью смотрел на нее один из санитаров.
Забыть эту странную жизнь, от которой она вдруг так резко очнулась и которая ведет в никуда. В ней нет ничего конструктивного, ничего конкретного.
Пустота. Одна лишь пустота. Которую она попыталась заполнить алкоголем в тот безумный, отчаянный вечер.
Пустота, которую сейчас заполняет капельница с транквилизатором. Прозрачный пластиковый пакет пустеет и сжимается; когда в палату входит врач, ей тоже хочется съежиться и исчезнуть.
Врач терпелив и добродушен. Дежурному психиатру необходимы терпение и добродушие.
Он спрашивает, как Капуцина себя чувствует, кладет руку ей на запястье, делая вид, что щупает пульс. От его теплой руки Капуцине становится легче, ей ужасно холодно в этой стерильной кровати, в безликом больничном халате и тяжелых доспехах страданий и горя.
– Мы вас выписываем. Я договорился с доктором Дидро, чтобы он побыстрее вас принял, через две недели. Я его лично знаю, он хороший врач. За вами приедет сестра, она привезет вам одежду. Ваша не слишком чистая. Скажу медсестре, чтобы вам сняли катетер. Я вам назначил лечение, по крайней мере до консультации, а дальше решите с моим коллегой. У вас есть вопросы?
– У меня что-то серьезное?
– Ну, все могло быть гораздо хуже, не вмешайся ваша сестра. Но вы быстро восстановились. Что же касается сути – я не знаю. Обсудите с доктором Дидро. Мой коллега подскажет вам, что делать. Удачи. Я в вас верю.
Он направляется к двери, берется за ручку, медлит, затем возвращается к Капуцине.
– Думаю, просто прорвало плотину, заслонки не выдержали напора. Вам придется заново укреплять берега, чтобы в будущем ваша жизнь протекала спокойнее. Все в ваших руках.
Глава 5
Рашель не отвечает
Одиннадцатью годами ранее.
Я дремлю на заднем сиденье, убаюканный движением машины. Сегодня я немного выпил. За рулем Рашель. Она болтает с Катрин, которая приехала погостить на пару дней. Мы приятно провели вечер. Я только что написал Капуцине, что мы скоро приедем. Адели, наверное, давно уже спит.
Я слышу крик Рашель за мгновение до того, как меня ослепляют две огромные фары, возникшие из ниоткуда. Потом удар – чудовищной силы.
Меня приводит в чувство автомобильный гудок. Я потерял сознание. Мне вроде бы не больно, а может быть, наоборот, так больно, что мозг включил анестезию. Я не могу двигаться. Где-то спереди стонет Катрин. Я пытаюсь позвать Рашель. Изо рта вырывается еле слышный хрип. Я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы голос звучал громче.
Рашель не отвечает.
Подушки безопасности окрасились в красный. Машина искорежена. Оглушительно гудит клаксон. Во рту металлический привкус. Стекла, хоть и разбились вдребезги, все еще не рассыпались. Я различаю уличные фонари и вдруг вижу тень. Лицо, прильнувшее к стеклу. Я хочу попросить, чтобы меня вытащили отсюда, спасли Рашель, но сил нет. Через обломок стекла я вижу его глаза, они пару секунд пристально смотрят на меня. Холодные, бесстрастные. Затем тень исчезает. Он не пытался открыть дверцу. Наверняка пошел за подмогой.
Рашель не отвечает.
Глава 6
Плотская пустыня
Это частный дом в тихом районе Страсбурга. Вокруг небольшой сад, достаточно зеленый, чтобы в доме было прохладно в летний зной. Отдельные листочки начинают желтеть, а на лужайке появились первые безвременники. Как в прошлом году. Я так давно хожу в этот медицинский кабинет, что научился распознавать первые приметы скорой смены времен года. Кабинет расположен на первом этаже, на втором живет хозяйка. Как-то после приема я помог ей завести газонокосилку, которая вечно барахлила. Через неделю она в знак благодарности подарила моей собаке мячик.
Блум часто приходит со мной. Я знаю, что Диане нравится, когда я привожу его. Пока мы ждем в холле, он, положив голову между лапами, внимательно наблюдает из-под стула за другими пациентами, провожая их взглядом.
Собака беспокойная, но толковая. Может, поэтому мы сразу поладили. Дрессировщики из центра подготовки полицейских собак в Грама говорили, что никогда не видели такого симбиоза. У него были свои тараканы, у меня – свои, но они отлично поладили. Диана всегда сначала спрашивает, как дела у собаки, потом – как у меня. Она знает, что, говоря о нем, я невольно рассказываю о себе.
– На нашей последней встрече вы сказали, что Блум в следующем году уходит на покой. У вас будет новый напарник?
– Не представляю, как работать с другой собакой. Да и стоит ли вообще продолжать.
– Что же, на этом и конец вашему призванию?
– Думаете, это было мое призвание?
– Это вы мне скажи́те…
Что мне в ней нравится – она всегда копает в нужном месте в нужное время. Задает правильный вопрос. Тот, который не хочешь слышать, потому что убегаешь от ответа. Который бьет в больное место. Туда она будет давить с особым упорством. Как Обеликс на печень Абраракурсикса в «Арвенском щите»[1]. Надавить на боль, чтобы она ушла. Диана прекрасно делает свою работу. За три года терапии мы прошли длинный путь. Она предлагала закончить курс, но я не готов. Мне до сих пор снятся кошмары. Она научила меня принимать их. Но пока мне и подумать страшно, чтобы отпустить ее спасательный круг. По крайней мере пока я изображаю крепкого парня в форме, которую, возможно, мне не стоило надевать.
Я знаю, что она не слезет с этой темы, пока я не отвечу, поэтому собираюсь с мыслями. Помню, как в день своего шестнадцатилетия объявил о своем решении матери. Школу я все-таки окончил – на всякий случай, хотя уже решил, чем хочу заниматься. Диану, естественно, интересует не дата моего решения, а его причины.
– Потому что хотел быть как отец, чтобы он мной гордился? Или потому, что не выносил несправедливости, а с детства у меня запечатлелся его образ как человека жесткого, но справедливого? Или потому, что форма и короткая стрижка придают уверенности? Потому что так было проще кадрить девчонок?
– А вы как считаете?
– Сложное сплетение бессознательных мотивов?
– О чем вы думали, ставя свою подпись?
– Что мной будут восхищаться, как я восхищался отцом. Что я должен жертвовать собой ради других, как пожертвовал он.
– Жалеете?
– Нет.
– Тогда почему не готовы служить дальше?
– Мои страхи меня измотали. И от людской злобы я устал. Иногда мне хочется быть собакой.
– Может, в следующей жизни, кто знает, – если будете очень сосредоточенно об этом думать в великом туннеле реинкарнации! Но пока вы еще молодой человек…
– Который уперся лбом в стену.
Она говорит, что через любую стену можно перелезть, если знать, за что схватиться и куда поставить ноги. Добавляет, что за шероховатости цепляться легче.
Ее слова находят во мне отклик. Мне хочется рассказать ей о забытом чемодане.
– У меня вчера была странная встреча…
– Да?
– Скорее всего, без продолжения…
– Вот как!
– Она была прекрасна и трагична одновременно…
– Встреча или человек?
– И то и другое. Пытаюсь ее забыть – и не могу.
– Так не забывайте.
Мы целых полчаса говорим о девушке с платформы номер