Позднее Кливенс в своих показаниях особенно настаивал на мертвой тишине, господствовавшей на всем протяжении пережитых им жутких минут, когда он оцепенел, завороженный ужасным зрелищем, лишившим его способности двигаться и говорить.
В процессии теней, сначала неясных и расплывчатых, постепенно возникали четкие пугающие фигуры.
У некоторых головы были спрятаны под черными капюшонами, у других лица были открыты, и он узнал их всех: это были заключенные, казненные за много лет на его глазах, и всегда на утренней заре.
Он мысленно называл по имени каждого из тех, кто пристраивался к шеренге с веревкой на шее: Скинслоп. Роджерс. Пьочинини. Янг-Су. Кирби. Руттермол. О’Нейл.
Потом, почему-то ничуть не удивившись, он принялся перечислять и другие имена. Это были имена живых, тех, кто с безумным взглядом и лицом, искаженным невыразимым ужасом, присоединялся к длинной череде призраков.
Да, они тоже становились в строй, подталкиваемые невидимыми руками: тюремщики Сомс, Томсон, Хикл, заместитель директора Фишер, судья
Хаттерлей, который, будучи приглашенным Фишером, должен был сегодня присутствовать при казни.
Отделенные от таинственного строя промежутком в несколько футов, общую шеренгу продолжали шесть заключенных, ожидавших казни. Среди них Кливенс заметил Хилари Чаннинга.
В отличие от первой группы казненных, шестеро замыкающих процессию выглядели спокойными и даже довольными.
Внезапно, словно по команде, процессия тронулась с места. Люди и призраки, шагая медленно и торжественно, прошли в нескольких шагах от Кливенса, как будто не замечая его, и направились к выходу по центральному коридору.
Решетка, разделяющая на две части этот коридор, вымощенный черной и белой плиткой, поднялась вверх, но присоединенный к ней сигнал не сработал, когда она скользнула по направляющим.
Главные ворота медленно и бесшумно распахнулись, и Кливенс увидел за ними уличные фонари, приглушенно светившие сквозь туман.
Ворота оставались открытыми, пока медленная процессия не исчезла в тумане. Потом они закрылись, так же бесшумно.
По коридору к Кливенсу медленно приблизился призрак Брауна в черном плаще, выглядевшем сложенными у него за спиной крыльями, и в шляпе с широкими полями, низко надвинутой на глаза.
Он остановился рядом с Кливенсом и произнес загробным голосом:
— Тебе и Смитерсону крупно повезло, что вы не оказались такими же плохими, как остальные.
Привратник не увидел, как исчез призрак, потому что в этот момент почувствовал сильнейшую боль во всем теле, словно он схватился обеими руками за лейденскую банку.
Никто и никогда больше не увидел ни тюремщиков, ни заключенных, ушедших куда-то с призраками.
Судебно-медицинские эксперты, осматривавшие тело палача Дака, испытали потрясение. Его тело доставили в специальном фургоне в клинику Южного Кенсингтона. Когда служители положили труп на стол для вскрытия, они с ужасом увидели, как от него начали отваливаться большие куски кровоточащей плоти, обнажая кости скелета и черепа; вскоре на стол вывалилась масса внутренностей, испускающих омерзительный запах и разлагающихся на глазах.
Доктор Миллер сказал, что так может выглядеть тело, пролежавшее несколько дней в яме с негашеной известью.
Прошло довольно много времени, прежде чем Смитерсон и Кливенс смогли рассказать, что им довелось пережить в эту страшную ночь.
Рассказывали они шепотом, постоянно поддерживая свое мужество большими порциями горячительного.
— Вообще-то, я рад за Чаннинга, — признался Смитерсон. — А вот Дака мне ничуть не жалко.
— А вот эти. Ну, я имею в виду наших бывших коллег, Фишера и судью Хаттерлея, которых они забрали с собой. Надо признать, что это была довольно гадкая публика, — заявил Кливенс.
— Интересно, где они сейчас? — пробормотал Смитерсон.
— Об этом лучше не говорить и не думать.
И они дружно повернулись к дверям с искаженными ужасом лицами, как будто ожидали, что дверь сейчас распахнется и в бар войдет призрак в черном плаще и широкополой шляпе.
Перевод с французского Игоря НАЙДЕНКОВА.