Александерплац, которую раньше видела только по телевизору. Мы никогда особо много не путешествовали, и хотя мне всегда этого хотелось, после развода родителей мои планы изменились. Я не могла и не хотела оставлять маму одну. Так что, когда пришло время поступать в университет, выбор автоматически пал на ближайший к нашему дому. Я подавила угрызения совести, которые начинали мучить меня при этих мыслях. По крайней мере, ее я должна была предупредить.
Но она потребовала бы объяснений, а я не могла ничего ей рассказать.
Я отмахнулась от тягостных мыслей и посмотрела вокруг. Слева от меня у светофора толпились люди, мимо них с грохотом проносились желтые трамваи, по периметру площади расположились маленькие киоски, а солнце пекло так, что тепло поднималось прямо от земли. Пахло жареной едой, выхлопными газами и летом. Было шумно. Все просто были заняты своими делами и не обращали на меня никакого внимания. Мне это нравилось.
Руки автоматически потянулись туда, где обычно висел на кожаном ремне фотоаппарат. Только когда мои пальцы коснулись ткани рубашки, я поняла, что шее не хватает привычного веса. На мгновение стало грустно. Обычно объектив всегда фиксировал то, что я видела. Когда я снимала, то смотрела на окружающий меня мир другими глазами. Запечатлевала его во всех деталях. Фотоаппарат был не только моей отдушиной, он помогал мне острее прочувствовать момент. Сделать паузу в быстро меняющемся мире, уловить эту скорость и в каждом новом снимке открыть для себя что-то, что иначе я могла бы пропустить. Наши глаза, конечно, идеальные объективы, но мозг обязательно фильтрует и отсортировывает то, что считает ненужным. С другой стороны, фотоаппарат может навсегда запечатлеть и сохранить каждую мелочь на карту памяти – изображение, звук, движения и эмоции. Он не только ловит воспоминания, но и порождает новые, показывая то, что мы могли упустить из виду.
Я блуждала взглядом, словно фотообъективом, по сценам, которые уже не сниму. Вот я заметила, как шар телебашни отражает солнце в виде крестообразного узора. А вот трое детей играют в классики на стоянке через дорогу.
Было странно не снимать это все, словно впечатление от увиденного утекало как песок сквозь пальцы. Но приятно, что я смогла заметить такие моменты. Что захотела снова взять в руки фотоаппарат. Может быть, здесь я сделаю это снова, когда придет время. Уголки моего рта слегка приподнялись. Возможно, на улыбку не слишком похоже, но начало положено.
Я вдохнула теплый воздух и с шумом выдохнула.
Что теперь?
Я стояла, вцепившись в рюкзак и маленький чемодан, перед зеленой зоной, рядом с которой вышла из автобуса, и решительно не знала, что делать дальше. Если багажа у меня немного, то вот плана действий не было вообще.
2 глава Ной
Он выглядел действительно неважно. Люди всегда говорили, что Элиас – более взрослая версия меня, мы были удивительно похожи. Сейчас на его лице, широком и четко очерченном, явно выделялись впалые щеки. Под глазами, такими же светло-карими, как мои, пролегли тени. Раньше он сразу хватался за бритву, едва на подбородке проступало несколько щетинок. Теперь он отрастил бороду, по оттенку чуть светлее его каштановых волос. И это оказалось даже неплохо, но общее впечатление – в моем брате словно что-то потухло внутри. Он был похож на цветной принтер, в котором ресурс картриджей подходил к концу.
Элиас потер руками лицо, желая закрыться от моего пытливого взгляда, уловившего явные изменения в его внешности.
– Не смотри на меня так. Я знаю, – вздохнул он, еще раз потер переносицу и снова посмотрел на меня.
– Извини, – пробормотал я. – Разве мама уже не прожужжала тебе все уши, что нужно побриться?
Элиас издал короткий смешок и слегка покачал головой.
– Что? – смущенно спросил я.
– Я думал, она рассказала тебе, что случилось. Иначе зачем ты здесь? Ты действительно думаешь, что наши родители после всего того, что случилось, могут заявиться сюда? – Он скрестил руки на груди и вопросительно посмотрел на меня.
Я не знал, что сказать. Неужели он это серьезно?
– Она говорила, что вы поссорились. Но я не думал, что все настолько плохо и вы больше не общаетесь.
– Ну, примерно так это и выглядит, – пробормотал он. – А зачем приехал ты? Разве ты не должен быть сейчас в Боливии, или Аргентине, или где-то еще?
Я фыркнул.
– Как будто я мог оставаться там, зная, что тут происходит. Я бы приехал раньше, но только в пятницу узнал, что произошло.
Я даже не подозревал, что наши родители не только выгнали Элиаса из компании, но и перестали с ним общаться. И скрывали это все от меня в течение нескольких дней. Мне следовало находиться рядом с братом. Вместо этого я, ничего не подозревая, продолжал жить своей привычной жизнью за тысячи километров от дома. Да и Элиас отвечал на мои сообщения так, словно все было в порядке.
Теперь я смотрел на беспорядок, царивший на его кухне, в его тусклые глаза, и понимал, что ничего не в порядке. Я сделал глоток воды, пытаясь прогнать чувство разочарования. Если бы мать не проболталась по телефону, я бы, наверное, все еще торчал где-нибудь на другом конце света, ничего не подозревая. Она представила все так, словно ситуация не была такой уж ужасной, и пыталась отговорить меня от возвращения в Германию. Как будто после этого я мог думать чем-то другом.
– Тебе не следовало прерывать свое путешествие. Вряд ли ты что-то можешь изменить, – сказал Элиас. – А теперь мой длинный список грехов пополнился еще одним пунктом.
Широкие плечи Элиаса опустились еще ниже. Я не знал его таким. Полный жизни, позитивный, бунтарь, безгранично преданный – таким был мой брат. А не это олицетворение печали, явно потерявшее всякую надежду.
– Это все просто отстой, чувак, – разочарованно произнес я.
– Не распаляйся, – сказал Элиас более спокойно. – Гнев не самый лучший советчик.
– И ты так просто с этим смирился? Как долго это будет продолжаться? Мама и папа не могут злиться на тебя вечно.
Элиас пожал плечами.
– Я полагаю, это полностью зависит от