(АНТОНИО.)
Здоровья вам, добрейший мой синьор!Сейчас мы вашу милость поминали.АНТОНИО. Я, Шейлок, под проценты не беруИ не даю, но правилам своимНамерен изменить, чтобы покрытьИздержки друга.
(БАССАНИО.)
Вы с ним говорили,Какая сумма надобна?ШЕЙЛОК. Что да, то да. Три тысячи дукатов.АНТОНИО. На срок – три месяца.ШЕЙЛОК Чуть не забыл!Три месяца – всего, вы говорили.Под вексель ваш. Но вот что. Вы как будтоСказали, что корысти ради ссудИ не даете вы, и не берете?АНТОНИО. Не в этом мой доход.ШЕЙЛОК. Когда ИаковБыл у Лавана, дяди своего,За пастуха, – святому АвраамуИаков волей матушки своейПремудрой стал преемником вторым…Ну да, вторым…АНТОНИО. И что? Он брал проценты?ШЕЙЛОК. Нет, не проценты. В вашем смысле словаПроцентов он не брал. Он сделал так:Условился с Лаваном, что возьметСебе барашков пестрых за работу,И осенью, когда бараны к овцамПрильнули, и в трудах воспроизводстваСтал спариваться шерстяной народ, —Кору с ветвей содрал пастух искусныйИ перед каждой самкой их воткнул.От этого – Иакову в награду —Приплодом пестрым овцы разрешились.Так он открыл священный путь к богатству.Богатство свято – если ты не крал.АНТОНИО. Рискнул Иаков, но ведь он трудился.Он не своею властью все устроил,Но силою небесного перста.Вы этой речью славили проценты?Иль серебро и золото для васЧто овцы да бараны?ШЕЙЛОК. Я не знаю.У нас плодится все. Но вы, синьор…АНТОНИО. Бассанио, заметь: порою дьяволИз выгоды и Библию толкует.Порочный дух с цитатами святымиНа подлеца веселого похожИли на спелый, но подгнивший плод.Как ты прекрасна, внешность вероломства!ШЕЙЛОК. Три тысячи дукатов. Это много.Три месяца. И плюс процент… Прикинем…АНТОНИО. Вы денег нам дадите или нет?ШЕЙЛОК. Меня, синьор Антонио, вы частоИ сделками, и деньгами моимиВ Риальто попрекали. Я в ответПлечами лишь смиренно пожимал:Терпенье – символ нашего народа.Для вас я – пес цепной и еретик,Заплеван вами мой кафтан «жидовский» —За то, что я по-своему живу.Отлично! Но, выходит, оказалсяИ я неплох. Идете вы ко мнеИ говорите: «Шейлок, дайте денег!».И это вы, рыгавший много разНа бороду мою и отгонявшийМеня, как пса бродячего, пинкамиОт дома своего? И что я долженОтветить вам на просьбу о деньгах?Сказать: «Как может пес давать взаймы?Где взять ему три тысячи дукатов?».А может, мне поклон отвесить рабскийИ, чуть дыша, униженно шепнуть:«Мой добрый сэр, меня вы в эту средуНазвали псом, днем позже оплевалиИ выгнали пинком, вы так учтивы,Не дать ли вам за это денег в долг?».АНТОНИО. Мне и сейчас хотелось бы тебяНазвать собакой, пнуть и оплевать.Даешь взаймы – давай! Не как друзьям —Какая ж это дружба, если другуСдавать металл бесплодный на племя? —Дай ссуду мне как своему врагу,Чтоб если разорюсь я, с чистым сердцемВзять неустойку.ШЕЙЛОК. Вот разбушевались!А я хотел по дружбе, по любвиЗабыть позор от ваших оскорбленийИ дать вам в долг и за свои же деньгиНе взять нисколько. Вы же не хотитеИ слышать о любезном предложенье.БАССАНИО. Да, вы любезны.ШЕЙЛОК. И не на словах!Давайте у нотариуса выПодпишете мне вексель – смеху ради, —Мол, если там-то и в такой-то деньВы не вернете мне такой-то суммы,Отмеченной в бумаге, я возьмуФунт вашей чистой плоти в виде пени,Кусок отрезав там, где укажу.АНТОНИО. Вот это да! Я подпишу вам вексельИ всем скажу, что жид – сама любезность.БАССАНИО. Пойду с сумой, но вам я не позволюИз-за меня тот вексель подписать.АНТОНИО. Не бойся, друг, что я не расплачусь.Я через пару месяцев – за месяцДо платежа по векселю – жду сумму,Что больше долга чуть не в девять раз.ШЕЙЛОК. Вот, отче Авраам, и христиане!Вас учит ваша жесткость деловаяПодозревать в жестокости и нас.Скажите мне: сорви он срок уплаты,На что мне человечины кусок?Говядина, баранина, конинаИ то ценней. А в этой неустойкеЧто за барыш мне – ни продать, ни съесть!Хочу купить его расположеньеСвоею дружбой. Если он желает —Прошу принять, а если нет – адью.Но злом не отвечайте на любовь.АНТОНИО. Да, Шейлок, подпишу я вексель твой.ШЕЙЛОК. Нотариусу дайте указаньеДля смеху сочинить бумагу эту,А я приду с дукатами к нему.Взгляну на дом, который под надзоромОтпетого мошенника – слуги,И – к вам.АНТОНИО. Поторопись-ка, милый жид!
(ШЕЙЛОК уходит.)
Христианином станет наш еврей.БАССАНИО. Душа черна, а на устах елей.АНТОНИО. Пойдем. Все хорошо. Боишься зря ты:Суда придут за месяц до уплаты.
(Уходят.)
АКТ ВТОРОЙ. Сцена первая
Бельмонт. Комната в доме Порции.
Трубы. Входят МАРОККАНЕЦ со свитой, ПОРЦИЯ, НЕРИССА и СЛУГИ.
МАРОККАНЕЦ. Пусть облик мой тебя не отвратит:Нарядом черным я обязан солнцу;Я рядом с ним живу, я им кормлюсь.Возьми красавца северных земель,Где скудный Феб не страшен и снежинкам, —Чья кровь краснее будет, если мыДруг друга раним в битве за тебя?Поверьте, леди, внешностью своейИ воинов я в бегство обращал,И покорял девиц своей страны.Я побелел бы, если бы завладелТвоей любовью, милая принцесса.ПОРЦИЯ. Мой выбор повинуется не толькоЛюбезному приказу глаз девичьих;Да и судьба мне, словно лотерея,На вольный выбор права не дает.Когда б не ограничил, не сковалМеня отец решеньем, что женойИначе стать могу я, чем сказала,Мои бы чувства оценили вас,Как прочих посетителей моих.МАРОККАНЕЦ. Спасибо и на этом. ПроводитеМеня к шкатулкам – попытаю счастья. —Клянусь тобой, мой ятаган, принесшийИ Сефевиду смерть, и принцу персов,Что трижды Сулеймана побеждал, —Я взор суровый взором отведу,Любое сердце доблестью осилю,Детенышей, медведицу сосущих,Я вырву у нее и даже льва,Идущего за жертвой, раздразню,Чтоб завладеть тобою. Но увы!Заспорь Лихас и Геркулес, что тотИз них славней, кто выиграет в кости,И стань удачным слабого бросок, —Слуга одержит верх, а не Алкид.И я, слепой Фортуной увлечен,Умру от горя, если недостойныйТо выиграет, что утрачу я.ПОРЦИЯ. Должны вы отказаться или выбрать,Поклявшись мне, что в случае ошибкиВы ни с одною леди никогдаРечей о браке впредь не заведете.Советую подумать.МАРОККАНЕЦ. Будь что будет!Но я свой шанс использую. Идемте.ПОРЦИЯ. Сперва пойдемте в храм. Потом – обед.А там уже рискнете.МАРОККАНЕЦ. Хорошо.Что мне сулит благой судьбы решенье:Проклятье или же благословенье?
(Трубы. Все уходят.)
АКТ ВТОРОЙ. Сцена вторая
Венеция. Улица.
Входит ЛАНЧЕЛОТ.
ЛАНЧЕЛОТ. Интересно, даст ли мне моя совесть сбежать от моего хозяина-жида? Черт, он тут как тут, вводит меня во искушение, подзуживает: «Эй, Гоббо, Ланчелот Гоббо, милый Ланчелот»; или так: «Премилый Гоббо»; или сяк: «Милейший Ланчелот Гоббо, бери ноги в руки, рви когти, дай деру». А моя совесть возражает: «Нет, погоди, честный Ланчелот; постой, пречестный Гоббо»; или под стать вышесказанному: «Честнейший Ланчелот Гоббо, не смей бежать, не вздумай смазать себе пятки». Чертяка хорохорится, велит собирать манатки: «Скорей!» – подгоняет нечистый; «Прочь!» – подстегивает лукавый; «Заклинаю небесами, – умоляет окаянный, – напряги свои расчудесные мозги и вали отсюда!». А что совесть? Бросается моей душе на грудь и вполне разумно урезонивает меня: «Дружище Ланчелот, ты ведь честный человек, и отец с матерью у тебя честные люди…». Но, говоря по чести, это правда только насчет моей мамаши, а вот честность папаши с некоторым, я бы сказал, душком, чуточку не такая, какая нужно. «Стой!» – приказывает совесть. «Не стой!» – подталкивает черт. «Нет, стой!» – не унимается совесть. «Хорошо вам советовать, – говорю я, – и тебе, совесть, и тебе, черт». Поступить по совести, значит, по-прежнему служить хозяину-жиду, который сам – Господи прости! – смахивает на черта. А бросить его к чертям, значит, поддаться искушению и тем самым угодить – спаси и сохрани! – в лапы самого черта. Несомненно, жид – это воплощенный черт, и, по совести говоря, у меня не совесть, а черт знает что такое, если по ее указке я должен якшаться с жидом. Враг рода человеческого подает мне дружеский совет. Спасибо, черт. Я передам свои ноги в твои руки: сбегу к чертовой матери!