Народы, обложенные от варягов данью, изгнавшие их и призвавшие потом других варягов, были новгородские славяне, кривичи, Меря и Чудь. Уже потому, что они вместе делали одно общее дело, видно, что между ними существовала тогда связь. Связь эта должна была исходить: во-первых, из племенного родства и древней колонизации славян на финском севере, и, во-вторых, из временных обстоятельств, побудивших эти народы к взаимной деятельности.
Многое заставляет подозревать, что в IX-м веке и Весь и Меря, народы финского происхождения, участвовали вместе со славянами-новгородцами и кривичами в призвании русских князей только по имени; в самом же деле на них уже тогда легла власть славян. Несомненно то, что в их землях жили славяне: это показывают названия городов, которые были главами этих земель: Белоозеро и Ростов — названия славянские; конечно, если б там не было славян, этих названий не существовало бы. Да и построены они были славянами: в те времена город продолжал называться таким именем, каким прозван был сначала, .даже и тогда, когда переходил во власть иного народа. Если же в землях Веси и Мери города носили славянские названия, были построены славянами, и во времена призвания князей ими населены, то уж, без сомнения, эти славяне были господствующим народом над финскими народами, точно так же, как славяне играют ту же роль в продолжение веков до нашего времени, живучи вообще между племенем чудским; и эти-то славяне собственно призвали князей, да и к самому призванию, между другими поводами, вероятно, побуждала их необходимость удержания в повиновении подвластных инородцев. Доказательством раннего распространения славянского племени в этих странах служит скорое образование там отдельных княжеств, — явное присутствие многочисленного славянского народонаселения, равно и то, что в Ростовско-Суздальском крае туземная народность исчезла рано. Образование русского княжсства было бы невозможно в стране, обитаемой исключительно чудским или каким бы то ни было чуждым народонаселением, без достаточной славянской колонизации, которая бы составляла силу, господствующую до такой степени, что край потерял бы уже свой первообразный этнографический характер; и действительно, там, где славянская колонизация была незначительна, удалена от сплошной славянской народности, там не могли утвердиться княжества и земли не получали значения самобытности в русской удельной федерации, — так, отдаленная Тмутаракань скоро выбыла из области русских земель; новгородско-чудские области постоянно находились под властью Новгорода и, следовательно, под господством славянского элемента, — однако княжества и земельной автономии там не образовалось, между тем как Псков, с его сплошным славянским населением, составлявший прежде со своей областью часть Новгородской страны, скоро показал начала самобытности. Чудские народы, как скоро между ними не было достаточно славянского элемента, управлялись сами собой и держались в повиновении славянам страхом пришествия вооруженной силы и образовавшейся впоследствии времени привычкой платить дань. Весь, Меря и сопредельная последней Мурома, появившись на первой странице наших летописей, почти не показывают потом самобытного существования. Если б эти народцы не были издревле слишком подавлены русско-славянским населением, то где-нибудь и как-нибудь проявили бы противодействие, и, конечно, летописцы хотя бы вкратце намекнули об этом. Как в земле Веси (Белозерской), так и Мери (Ростовской), вероятно, славянские колонисты были новгородской отрасли; что касается до первой, то наречие, господствующее там в пароде до сих пор, сохраняет яркие особенности новгородского, даже в более своеобразном виде, чем где-нибудь; между тем этот край в последующие времена не принадлежал к Земле Великого Новгорода.
То же делалось и с Чудью. Чудью назывались финские народы, жившие около Чудского озера, и далее в Ливонии. Под Чудью, участвующей в призвании князей, разумеется часть этой страны, прилегавшая к Чудскому озеру и к Пскову, и уже подвластная славянам; Изборск был ее главным городом, как над Весью — Белоозеро, над Мерею — Ростов. Если бы Чудь эта была та, которая жила позанаднее, в Ливонии, то прибывшие князья утвердили бы там свою власть; напротив, мы видим, что славянский элемент, господствуя в Псковской и Полоцкой Землях, подвигался впоследствии уже в Чудскую Землю на запад, как в страну, еще им не занятую, и мало-помалу захватывал там перевес, пока не столкнулся с немецкими пришельцами. Не следует соблазняться тем, что летописец называет чудские племена, когда говорит о призвании союзниками варяжских князей. Известно, что географические названия переживают не только независимость народов, которые сообщили эти имена своей родине, но даже самое существование тех народов. Весь, Меря и находившаяся под господством Иэборска Чудь были покорны славянам, следовательно, составляли с ними в географическом отношении — целое. И в наше время Сибирь — слово не русское, а если бы пришлось сказать: "Сибирь этого хочет , то разумелось бы при этом выражении русское население, а не туземные народы, уступившие первенство в своей земле пришлому славянскому элементу: то же можно бы сказать об Астрахани или о Крыме, — названия татарские, и татары живут в краях, которые носят эти названия до сих пор, а самобытности татары не имеют, и древнее географическое имя их земли сделалось достоянием другого народа, одержавшего верх и господство. Призывавшие Варягов-Русь народы были все наголо славяне; этим отстраняются неразрешимые вопросы: как могли появляться в союзе разноязычные племена, тогда как впоследствии мы не видим отношений равноправности между ними; напротив, одно постоянно играет роль господствующего, а другое находится или в зависимости, или в безуспешном сопротивлении.
Связь с Новгородом славянских племен, поселившихся между Весью, Мерею и Чудью, была, напротив, тем естественнее и тем необходимее, что каждая из славянских колоний должна была держаться против чудских племен, живущих в иноплеменном краю.
Чуждое завоевание должно было укрепить эту связь; одни и те же победители поработили все народы, против одних и тех же нужно было бороться. По совершении дела освобождения, сознание необходимости действовать вместе не могло ослабеть уже и потому, что освобожденные народы не были вне опасности; скандинавы-варяги уже давно делали набеги на север русского материка; подчинение ими народов в половине IX-го века было одним из многих подобных фактов, только вероятно одним из резких и чувствительных, когда он мог вызвать сильное противодействие со стороны покоренных народов. Варяги-победители могли снова нагрянуть, и только усильной и дружной защитой народов можно было удержать от них на будущее время независимость, как возможно было ее приобресть. Но коль скоро взаимность родственных народов, до сих пор выразившаяся совместной защитой от чужих, довелась до формы постоянного политического союза, тут воизникли сложные вопросы, которые не могли порешиться разом, на которые могла дать ответ только в течение долгого времени историческая разработка общественной жизни. За этими вопросами неизбежно последовали недоразумения и столкновения, междоусобия и смуты. Ничего не могло быть естественнее. У народов с простыми первобытными приемами общественной жизни взаимные связи, прежде чем примут определенные и прочные формы, вызывают индивидуальные и местные страсти, внутреннее противодействие связи, и в этой борьбе необходимо бывает прибегнуть к новым мерам, чтоб удержать связь, которой важность чувствуется для существования каждой из частей в особенности. Так, славяне русского материка, нуждаясь в поддержании своего союза, обратились к внешней силе и призвали княжеский род из Варягов-Руси.
Кроме славянских колонистов в землях Веси, Мери и Чуди, с новгородцами участвовали в призвании князей кривичи. Какие именно кривичи вошли в союз, призывавший варяго-руссов, с точностью определить трудно; летопись говорит, что Рюрик тотчас же посадил своих мужей в Полтеске: следовательно, в этот союз входили полочане, жители берегов Двины и Полоти, которых главным городом, центром окольных сел и деревень, был Полоцк. Летописец, исчисляя народы, призвавшие князей, не помещает полочан, но, вероятно, они у него разумеются под именем кривичей; потому что хотя полочане были ветвь пришлых славян, отличная от кривичей, которых летопись не помещает в числе пришедших с Дуная поселенцев, но, поселившись между кривичами, полочане смешались с ними и потерялись в массе превосходившего их числом родственного племени, а потому здесь уже скрываются под общим географическим названием той земли, где жили. В этом смысле летописец, рассказывая о пришествии варягов, говорит, что в Полотске жили кривичи. Но очень может быть, что участвовали в союзе и другие ветви обширного славянского племени, известного под именем кривичей. Очень может быть, что и смольнян также должно считать с полочанами в числе этих кривичей, вступившими в союз, потому что смольняне впоследствии как-то слишком скоро и легко покорились Олегу. Наконец, летопись хотя не говорит прямо, описывая факт призвания, но впоследствии дает повод думать, что киевские славяне-поляне также здесь участвовали. Это видно из того, что когда Олег явился с малолетним Игорем и убил Аскольда и Дира, то сделал это не как завоеватель, а как восстановитель нарушенного права. Он обличал Аскольда и Дира тем, что они не князья и не княжеского рода и указал на Игоря, назвав его настоящим князем. Киевляне покорились ему добровольно, без сопротивления. Очевидно, смысл этого события тот, что киевляне приняли Аскольда и Дира не за тех, чем они были, а за князей и не противились их казни, когда они узнали, что они не князья. Следовательно, они еще прежде имели понятие о том, что им надобно повиноваться князьям, которые должны придти к ним с севера; но это могло быть тогда только, когда киевляне сами прежде изъявляли желание управляться варяжскими князьями и участвовали в призыве их вместе с новгородцами, кривичами и другими союзниками.