Думаю, настаивая на том, что взрослым мужчинам не место в родильной палате, моя двоюродная бабушка имела в виду, что они совсем не вписываются в мир страдающих женщин и хнычущих грудничков.
Млекопитающее всегда находит сосок
Несмотря на все чудачества моей двоюродной бабушки, коллеги любили работать с ней в одну смену. Не в последнюю очередь им запомнились ее торты и рукоделие. Мне довелось лишь услышать описания многоярусных тортов-безе с консервированными грушами и персиками и взбитыми сливками. Нижний бисквитный корж она пропитывала хересом. Когда малыши появлялись на свет, бабушка отрезала кусок торта, варила крепкий кофе и приносила матери на подносе. Прежде женщины поступали в родильное отделение раньше и выписывались через неделю после естественных родов. В середине прошлого века, когда бабушка начинала свой трудовой путь, в обязанности акушерки входила забота о ребенке, пока мать отдыхала. Я встречалась со многими женщинами старшего поколения, которые называли рождение ребенка приятным отдыхом от повседневных домашних дел и с особой теплотой вспоминали, что им приносили еду в постель. Нас обслуживали, как сказала одна из них. Соседки по отделению знакомились, завязывалась дружба, они накручивали друг другу бигуди, делились сигаретами и, выписываясь, покидали отделение с укладкой и на высоких каблуках.
Пока новоиспеченные матери отдыхали, бабушка проводила немало времени с грудничками. После кормления она брала ребенка на руки и ходила с ним по палате, вытрясая отрыжку, гладила по спине и разговаривала тихим голосом. Затем клала в кроватку, меняла пеленки, накрывала одеялом. Потом брала следующего и относила матери, забирала и клала в кроватку, забирала и приносила, забирала и приносила, одного за другим, по очереди. Все ее бывшие коллеги помнили, что она подолгу задерживалась в палате новорожденных и разговаривала с младенцами. Готовила их к жизни, как выразилась одна из них. Но напутствия они запомнили разные. Одна коллега подслушала, как бабушка сказала малышу: ты пришел сюда на некоторое время. А потом добавила: закаляй дух, впереди крутой склон. Другая услышала, как, положив ребенка в кроватку, бабушка произнесла: ты много раз собьешься с пути, она еще подумала, что та цитирует Библию. Еще одна коллега уверяла, что бабушка перефразировала своего знакомого поэта: мы знаем немного, лишь то, что скоро стемнеет. Или: мы знаем немного, лишь то, что скоро рассвет. Конец предложения зависел от времени года, в которое родился малыш, от того, удлинялся или сокращался день, светлой или кромешно-темной была ночь.
Но в одном акушерки, работавшие вместе с бабушкой, были единодушны: перед выпиской она склонялась над кроваткой и, прощаясь с малышом, желала ему солнца, света и тепла. Пусть тебя ожидает много рассветов и закатов. Эти бабушкины слова легли в основу ее некролога, написанного одной коллегой.
Многие из акушерок поколения моей двоюродной бабушки, пока ждали рождения малыша, вязали или вышивали. Женщины говорили, что монотонность вязания их успокаивала. А еще рассказывали, что каждому принятому ребенку бабушка дарила какую-нибудь связанную вещь и самые изящные доставались недоношенным детям. Она передавала матерям этих самых крошечных грудничков с поздравлениями, отправляя их в неизвестность, или на волю Божью, как она выражалась, и были они упакованы в ее рукоделие с головы до пят: рейтузы, носки, кофточки и шапочки.
Помощник при грудном вскармливании
Выйдя на пенсию, моя двоюродная бабушка продолжала выполнять поручения в родовом отделении. В основном помогала кормить грудью. Она удобно устраивала женщину, пододвигала стул к кровати и садилась. О том, что происходило дальше, мало кто знал, она предпочитала оставаться с кормящей матерью наедине и закрывала за собой дверь. Поговаривали, что бабушка убеждала женщин не беспокоиться, потому что млекопитающее всегда найдет сосок. Позже я встречалась с некоторыми из этих женщин. Они рассказывали, что по большей части бабушка говорила о том, что от них исходит свет. И вспоминали о ней с большой теплотой. По их свидетельствам, она находила красивые слова. Но и печальные тоже. Одной из них рассказывала о каком-то Паскале.
После того как бабушка вышла на пенсию, за ней иногда присылали из больницы, когда роды затягивались. Она доставала свой старый акушерский стетоскоп и прикладывала к уху, щупала живот роженицы, тихо, почти неслышно приговаривая. Она общалась с ребенком. Убеждала его появиться на свет.
И он делал это.
Рождался.
— Это руки сделали, — говорила моя двоюродная бабушка.
Как и многие другие акушерки, сама она решила никогда не рожать. Мои коллеги знают, что меня назвали в бабушкину честь и я живу в ее квартире, что мы — Домхильд Первая и Домхильд Вторая, Фива и Дия.
Давать дочерям имена незамужних акушерок в семье давняя традиция, но когда моя сестра решила назвать младшую дочь Домхильд, она особо подчеркнула, что это не в честь меня, а в честь нашей двоюродной бабушки.
После бабушкиной смерти выяснилось, что она завещала половину своей квартиры мне, а вторую половину — Обществу защиты животных.
— Вполне логично, — прокомментировала моя мама.
Деньги, оставшиеся на банковском счете, по завещанию предназначались послеродовому отделению детской больницы, чтобы на них приобрели три лампы для лечения желтухи у новорожденных и два инкубатора для недоношенных детей.
В бабушкиной квартире на тумбе для телевизора стоят бутылки хереса «Бристоль крим», подаренные коллегами и пациентками, когда она выходила на пенсию. Как мне сказали, она намекнула, что хотела бы получить в подарок бутылочку хереса, и получила целых десять. Спасибо за все хересные торты, — написано на карточке, привязанной к горлышку одной из них. Я унаследовала девять бутылок.
Человек растет в темноте, как картошка
В гимназические годы мне нравилось делать уроки у бабушки, и я часто ходила к ней после школы. Иногда даже ночевала, сначала в выходные, потом и в будни. Когда я училась на акушерку, то одной ногой была у бабушки, а на последнем курсе вообще жила у нее. После того как бабушка, поставив на плиту кофейник, ушла убираться на семейной могиле, за ней нужно было присматривать. Я водила бабушку по магазинам и в парикмахерскую, возила в разные места на ее двадцатилетней «Ладе-Спорт» светло-коричневого цвета, поскольку сама она водить перестала. Случалось, я не приходила ночевать и забывала предупредить, а когда возвращалась после ночного отсутствия, бабушка выносила решение:
— Из этого ничего не получится.
С другой стороны, она очень интересовалась тем, чему меня учат, новомодными теориями, как она это называла.
— Что имеют в виду, говоря, что запах партнера помогает женщине справляться с трудными схватками? — спросила она однажды.
Затем последовала история о временах, когда было не принято, чтобы от будущих отцов, приходящих в отделение, пахло вином. Чтобы перебить запах вина, они использовали лосьон после бритья, рассказала бабушка. «Олд спайс». Помнится, она также говорила, что запах новорожденных очень похож на запах картошки в хранилище: терпкость земли, смешанная со сладковатым запахом плесени.
Как-то я щегольнула примером из старого учебника, в котором линейку видов рыб использовали для иллюстрации роста эмбриона, наглядно показывали: сначала шли колюшка и сельдь, затем пикша и, наконец, треска. Я так и слышу ее голос в ответ: зародыш есть зародыш, человек — двуногое млекопитающее. А еще у нее была такая присказка: я акушерка и знаю, что человек растет в темноте, как картошка.
Когда я стажировалась в родильном отделении, она хотела знать, сколько детей рождается за смену, были роды естественными или при помощи кесарева сечения. Я сообщала ей статистику. Однажды я рассказала о семье, в которой родились двойняшки, но у этих родителей уже были двойняшки, появившиеся на свет годом ранее.