А балок не появлялся. Неужели обоз прошел стороной?..
Если так, спасение только в том, чтобы двигаться дальше, не останавливаться! Ни за что не останавливаться! Не позволять себе сесть отдохнуть. Идти, пока не встретишь людей. Иначе смерть.
– Вся-то… наша… жизнь есть борьба… борьба…
Он шел всю ночь. Спотыкался, падал, по упрямо двигался вперед. Перед рассветом обнаружил, что след обоза исчез. Метнулся назад и едва не свалился с обрыва. Вероятно, внизу закованная льдом река. Он бросился вправо, затем влево. Следа но было.
Валентин упал па снег, готовый сдаться, не продлевать мучений, все равно бессмысленных. Сначала ему было холодно. Однако вскоре он согрелся, проваливаясь в сладкий, теплый сон. И тут же пришло на ум страшное: это не сон! Это смерть!
Он заставил себя открыть глаза и опять почувствовал холод. Подняться удалось не сразу. Тело стало непослушным.
А потом он снова шел, повторяя в полузабытьи все одно и то же: “Вся-то… наша… жизнь… борьба…”
Не вслух повторяя. Мысленно.
Развиднялось. Но он уже ничего не различал перед собой. Только какие-то цветовые пятна и круги.
День снова сменился ночью, а Валентин по-прежнему шел, не отдавая себе отчета, куда и зачем идет… “Вся-то… наша… жизнь…”
Начались галлюцинации. Он видел не тундру, а зеленый лес и реку, над которой повис белый туман…
На мгновение полузабытье отступило, и Валентин различил впереди какие-то черные громады и огонек над ними. Это была яркая звезда, а ему почудился огонек, зажженный доброй рукой человека. Он рванулся к нему и упал. Подняться уже не сумел и пополз, захватывая воздух потрескавшимися губами.
Вскоре неверная реальность опять сменилась бредом. Не было тундры, а было черное поле, яма с упругими, словно живыми телами расстрелянных партизан, и далеко, бесконечно далеко робкий свет в избушке.
Доползти бы к этому свету. Только бы доползти!..
Он останется жив, если доползет… Он доползет… доползет… Его не убили, только грудь горит, но он жив. Он выполз из-под трупов, а теперь надо доползти…
Все, что он видел в бреду, было с ним в сорок третьем. В марте.
Партизанский отряд, в котором Валентин считался лучшим разведчиком, попал в засаду. Во время боя погибли почти все. Уцелевших, в том числе и десятилетнего Валентина, взяли в плен и через день расстреляли. Случайность спасла парнишку от смерти. Пуля задела легкое, Валентин потерял много крови, но глубокой ночью выбрался из ямы и дотащился к свету в крайней избенке. Он не только остался жив. Он вырос сильным и крепким.
Да, так было. Семнадцать лет назад. А сейчас он полз и бредил прошлым.
Он дотащил измученное тело до темной громады и продолжал судорожно ползти, не замечая, что перед ним не спасительное тепло избы, а ледяная щель. Вскоре уже не было сил передвинуться даже на вершок. Но он все равно царапал лед… Под конец и пальцы замерли.
Опускались нетающие снежинки. Мороз. Покой. Тишина.
ЯВЬ, ПОХОЖАЯ НА БЕЗУМИЕ
Ощущение было такое, словно он падал в теплую и мягкую пустоту. Это не вызывало страха. Наоборот, было приятно. Он подумал, что это похоже на сон – падение. Стоит открыть глаза и убедишься – все иначе. Но веки словно окаменели, не поднять их.
А потом все разом исчезло. Тьма. Небытие. Долго ли они продолжались – мгновение, вечность? – он не мог судить. Но так же внезапно, как тьма, наступил полусон. Только теперь он, этот полусон, был ярким и странно осмысленным.
Валентин увидел ленинградскую квартиру и услышал глухой, измученный Ольгин голос… “Все… кончено… Я вышла замуж…” А вот промороженная тундра, белые собаки, убегающие в белую – нет, серую! – даль, и жесткий хруст снега под ногами… Вслед за тем острое, жжение в груди, темнота степи и далекий огонек, обещающий спасение…
Опять тьма, небытие и спять внезапное возвращение к прошлому, к Ольге. Она протягивает руки, счастливо смеется: “Я так испугалась, когда зазвенел звонок. Что если и на этот раз не ты, а кто-нибудь другой? Это, наверное, глупо, что я боюсь, по я так истосковалась!.. А ты скучал обо мне, капитан?”
Тьма. Свет.
Свет. Тьма.
Поочередно вспыхивали и гасли ячейки памяти, восстанавливая картины, когда-то виденные, слова, когда-то услышанные, книги, давным-давно прочитанные. Вся жизнь, с дней совсем, казалось, позабытого младенчества, пробегала, перескакивая во времени, и часто конец события возникал раньше, чем его начало.
И вот опять перемена: Валентин просыпался, сознавая, что просыпается. Мягкость ложа, чье-то осторожное прикосновение к его волосам, шорох чьих-то шагов – все это было уже реальностью, а не странным бегом прошлого. Он испытывал облегчение оттого, что становится хозяином над самим собой, и хотя еще пе открыл век, окончательно проснулся. Он ощутил желтизну отгороженного веками света и всей душой потянулся к этому свету.
В конце концов ему все-таки удалось открыть глаза, но мир, хлынувший в зрачки, был так ослепительно ярок, что Валентин ничего не увидел. Только блеск, равнозначный тьме. И тотчас испуганный возглас:
– Меньше света! Пожалуйста!
Голос мужской, чуточку усталый.
– Откройте глаза. Вы слышите меня? Попытайтесь снова открыть глаза. Пожалуйста!
Валентин медленно приоткрыл тяжелые веки. Свет был ослабленный. Вверху что-то голубело. Он подумал вначале, что это небо. Но разве бывает в Заполярье такое небо, да еще зимой? И почему оно то темнеет, становясь синим, то медленно светлеет?
Появилась мужская голова в белой, похожей на глубокую тюбетейку, шапочке.
– У вас ничего не болит?.. Отвечайте, закрывая и открывая веки. Если “да”, закройте. “Нет” – закрывать не надо. Вы хорошо себя чувствуете?
Валентин опустил веки и одновременно вымолвил:
– Д-да…
Язык, как недавно веки, плохо повиновался ему, но именно поэтому он повторил еще раз:
– Да, х-хорошо…
– О, вы совсем молодцом! – воскликнул мужчина. – С возвращением! Я счастлив, что мне выпала такая награда – первому поздравить вас с возвращением… Заслуги моих коллег неизмеримо больше моих собственных, но поздравить все же поручили мне.
– Илья Петрович!
Справа от Валентина стояла женщина, тоже в белой шапочке и белом халате. Голос у нее звонкий, молодой. Мужчина виновато отозвался:
– Да-да, я не о том… Но ведь все правда… то, что я сказал. И потом, Клава, привычка, профессиональная привычка встречать… А вы молодцом, – наклоняясь к Валентину, похвалил он.
– Где я?
Мужчина почему-то смутился, призывно поглядел па женщину в белом.
– Вы… ну, в больнице… – заговорила женщина. – С вами было несчастье, вы очень долго болели, но теперь все благополучно. И не надо больше расспросов. Покушаем, отдохнем, а тогда можно и расспросы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});