Читать интересную книгу Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Возможно, нам и не удастся вернуть к жизни старую английскую деревню с ее творчеством, с ее ремеслами. Газеты, радио, автомобили и железнодорожное сообщение уже безвозвратно погубили то интеллектуальное уединение, в котором сельские жители формировали свою житейскую мудрость, наблюдали за эльфами в «ведьминых кругах» и сочиняли песни, которые сегодня, к сожалению, забыты. Увы, те дни безвозвратно миновали. Ныне деревня перестала быть заповедной волшебной страной и стала просто частью государства. Более того, теперь она ясно видит, насколько, в сущности, мал мир! Но тем не менее деревня была и остается частью нашего прошлого. Она — то гнездо, из которого мы все вышли, откуда мы стартовали на нашем пути к статусу величайшей европейской нации, воплощающей невиданную после Римской империи мощь.

Эта самая деревня зачастую строилась на обочине римской дороги. Иногда она сохраняла структуру древнего саксонского поселения с его храмом, общинным домом и ветхими лачугами рядовых жителей. Сегодня глупо говорить о ее гибели, на самом деле деревня всем нам дала великолепный урок выживания. И отблеск ее вековечной мудрости служит своеобразным предупреждением: мы должны беречь эту старую соломенную крышу, ибо настанет день, когда, возможно, нам придется под нее вернуться, и она убережет и согреет — если не бренные тела, то наши бессмертные души.

Мы пили за королеву,За отчий священный дом,За наших английских братьев(Друг друга мы не поймем).Мы пили за мирозданье(Звезды утром зайдут),Так выпьем — по праву и долгу!За тех, кто родился тут!

Над нами чужие светила,Но в сердце свои бережем,Мы называем домомАнглию, где не живем.Про жаворонков английскихМы слышали от матерей,Но пели нам пестрые лориВ просторе пыльных полей…

За стадо на пышных склонахИ за стада облаков,За хлеб на гумне соседаИ звук паровозных гудков,За привычный вкус мяса,За свежесть весенних дней,За женщин наших, вскормившихПо девять и десять детей!

За детей, за девять и десять (встать!),За цену прожитых лет!Если что-то мы бережем, мы и поем о том,Если чем-то мы дорожим, мы и стоим на том:Два удара — на каждый в ответ![2]

Редьярд Киплинг. По праву рождения

Глава первая

Где заканчивается Лондон

Я отправляюсь на поиски Англии. Рассказ о том, как я выехал из Места, Где Заканчивается Лондон; познакомился с резчиком по дереву; постоял на холме рядом с виселицей; посетил Винчестер; принял подаяние странника в больнице Сент-Кросс и под конец, как и полагается, вызволил прекрасную даму из беды.

1

Там, в Палестине, я был уверен, что скоро умру. К несчастью, рядом не оказалось умной женщины, которая убедила бы меня, что острая боль в шее, которая мучила меня, вовсе не обязательно является симптомом развивающегося спинномозгового менингита. А поскольку мои страдания продолжались, то я начал готовиться к собственным похоронам. Единственное, что меня удивляло, так это почему мой аппетит никак не угасал с приближением смертного часа.

Впав в самую черную меланхолию, я поднялся на вершину холма, возвышавшегося над Иерусалимом, — лучшего места для смерти трудно было бы подыскать, но тогда я об этом не задумывался, — и повернулся лицом в ту сторону, где, по моим подсчетам, скрывалась родная Англия. И меня захлестнула столь мощная и неконтролируемая волна ностальгии, что сейчас, по прошествии времени, мне даже совестно о ней вспоминать. Ныне — находясь за сотни миль от того холма и в своем обычном умонастроении — я затрудняюсь подобрать название для охвативших меня чувств. Боль в шее давным-давно прошла и стерлась из памяти, но никогда мне не забыть ту щемящую боль в сердце.

Пока мой взор рассеянно скользил по негостеприимным склонам окрестных гор, в памяти вставали картины родного края. Причем эти воспоминания принимали настолько необычные формы, что при других обстоятельствах я и сам бы удивился. Я горько сожалел о каждой минуте, которую я, глупец, провел вдали от дома, в своих многочисленных странствиях по миру. Я клялся сам себе, что если только мне вновь доведется увидеть милые утесы Дувра, я никогда — слышите, никогда! — их больше не покину. К тому моменту я довел себя до форменного безумия и был уже не в состоянии осознать, что переживаемый мною приступ домоседства — оборотная сторона любви к путешествиям. Возможно, по контрасту с безотрадным палестинским пейзажем мне припомнилась тихая улочка где-то в маленькой английской деревушке. Представьте себе: смеркается, в воздухе тянет легким дымком от затопленных печей, там и сям под соломенными крышами зажигаются огоньки. Я вновь услышал звон церковных колоколов — такой родной, такой привычный; воочию увидел, как в это время года солнце опускается за горизонт, окрашивая низкое небо на западе в тускло-красный цвет и с каждой минутой затемняя кудрявые верхушки вязов. Затем — неизбежная примета английского вечера — появляются летучие мыши: они носятся и мелькают, подобно крошечным клочкам полуобгоревшей бумаги. И вот наконец вдалеке раздается перекличка колокольчиков — это крестьяне возвращаются с полей домой… Когда вы вот так сидите в годном одиночестве на чужбине и перебираете в памяти дорогие воспоминания, вы начинаете в полной мере постигать смысл выражения «душевные муки».

Но возникает вопрос: не странно ли, что закоренелый горожанин терзается подобными идиллическими картинками? Разве не естественнее бы ему было вспоминать свой родной город? Почему, например, мне на память не пришел собор Святого Павла… или Пикадилли? С тех пор мне довелось выяснить, что видения, посетившие меня в тот час над Иерусалимом, являются обычными для многих изгнанников: мы все думаем о доме, тоскуем по нему, но перед глазами встает нечто большее — мы все в подобной ситуации видим Англию.

Эта деревушка, символизирующая родную страну, на самом деле дремлет в подсознании многих горожан. Маленький рабочий с лондонской фабрики, с которым я познакомился во время войны, признался мне (правда, произошло это после долгих, мучительных раздумий и не без нажима с моей стороны), что когда он думает о стране, за которую воюет, — а все мы, наверное, помним агитационные плакаты «Ты нужен Англии», — то почему-то вспоминает не свою родную улицу, не Лондон, а зеленые кущи Эппинг-Фореста, куда он ездил на банковские каникулы. Думаю, так поступали многие из нас. Деревня и сельская Англия — это наши истоки, та завязь, откуда все мы вышли. Большие промышленные города, которыми мы по праву гордимся, насчитывают едва ли сто с лишним лет, в то время как наши деревни существуют со времен Семивластия[3].