Картинка пронеслась у меня перед глазами, а Джил громко и театрально разрыдалась, уткнувшись в мое плечо.
— Поврежденных рассудком? — переспросил я.
— Фи, — отмахнулась Джил, — те, кто считают, что им нужно на Мендакс, явно нуждаются в лечении. Теперь ты понимаешь, что происходит? — строго спросила Джил.
— Теперь понимаю, — ответил я, даже не пытаясь выйти из легкой невменяемости.
* * *
Как человек дела, я всегда полагаюсь на естественный ход событий, что, может, ни разу и не приводило меня к цели, зато никогда не уводило от нее далеко. Интуиция является самой верной стратегией, подумалось мне, а любые бесполезные приготовления никогда бы не стоили тех восхитительных эмоций, что я получил в неге и праздности, в пленительных заботах бесконечно радушной хозяйки Джил.
Теперь же, когда все устроилось, когда я вдруг обрел смысл и узнал, что мне предстоит, мне стало невыносимо грустно. Грустно оттого, что все сложилось будто само собой, совершенно без моего участия и даже несколько вопреки.
— Дядя достаточно умен и никогда не пытался спрятать Грааль. Наоборот, он доступен всем. Галхед скрыл только истину, — рассказала мне Джил. — Известно, что Иосиф Аримафейский, наш далекий пращур, владел копьем Лонгина. Что же касается чаши, то сохранился противоречивый эпос, будто бы она существует, но никто никогда и нигде не подтверждал, что видел ее самолично. Известно, однако, что чаша в простом созерцании дарует бессмертие и различные блага. Следовательно, ее образ, а не физическое воплощение несет в себе магическую благодать. Потому и нет никакого обмана в том, чтобы собирать страждущих и предъявлять им желанный образ, равно обладающий силой материального предмета. Так дядя создал Реликварий. Он выставил в зале Присутствия голографическую копию чаши Грааля, тем самым оградил ее от любой, даже умозрительной возможности кражи. Для правдоподобности ежегодно ее якобы извлекают из барионного замка-фиксатора, протирают, исследуют и возвращают на место, всегда, как бы случайно немного сменив положение. На самом деле дядя просто перенастраивает проекционные лазеры. Чашу невозможно сфотографировать или исследовать датчиками, лучами, полями — защитный экран чутко улавливает любое воздействие и становится непроницаемым, посему подвох никогда не обнаружится. Само сокровище храниться здесь же, этажом ниже, в подвале и спрятано в старомодном бронированном сейфе. Конечно, есть несколько степеней защиты, биометрический протокол и исключительный персональный доступ.
— Это все? Протокол? Нет кипящей лавы и смертельных ловушек? В чем же подвох? — усомнился я.
— Раньше были, — парировала Джил. — Но это не останавливало воров. Наоборот, они-то и указывали им путь к чаше. Ведь те, кто пробирался в зал Присутствия, уходили ни с чем.
— А ты, Джил, как ты узнала? — спросил я.
— Не беспокойся. Случайно. Галхед до смешного неуверенный в себе человек. Даже когда он клянется себе в верности и любви, то боится показаться неискренним, поэтому обязательно спрашивает меня, не заметила ли я чего-то фальшивого в его словах. И если я медлю с ответом, он страшно злиться и переживает. Может, это, а может, что-то еще. Может, графин вина с ядом белладонны вызвал в тот день в нем жесточайший приступ слабоволия. В общем, он жмурился, кривил губы, что-то бормотал, схватил мои руки, и мы спустились в подвал. Я все видела своими глазами. Сам он, боюсь, этого даже не помнит. Во всяком случае, никогда об этом не говорил и не вспоминал. Я видела Грааль! — Джил интригующе помолчала: — Это было двести восемьдесят лет назад, — произнесла она, оценивая взглядом мою реакцию. — Все, что ты слышал о чаше, правда.
Я понимающе закивал, преданным взглядом выпрашивая дальнейших откровений, но, видимо, этого была недостаточно, и Джил с разочарованием в голосе продолжила:
— Каждые сорок лет дядя торжественно передает свой пост вымышленному наследнику, тогда же к его имени прибавляется следующий порядковый номер. Ныне хранитель Реликвария — Галхед Седьмой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А предыдущий, шестой? Куда он делся? Не мог же он раствориться?
— В Мендаксе мог. Здесь все может быть, особенно то, чего быть не может. Ты живешь здесь больше ста дней, должен был это понять.
— Но ты ни разу не выпустила меня из стен соей прекрасной светлицы. — Возразил я.
— Разумеется, — усмехнулась Джил. — Все просто. Известно, что члены царствующей династии Биркезиона с рождения до тридцати лет воспитываются в аскезе и уединении, что соответствует жреческому призванию семьи. Будущий жрец и наследник живет глубине заповедных лабиринтов нашего фамильного замка, там же доживает свой век каждый семидесятилетний уходящий хранитель. Церемонии смены поколений, рождения и прощания тщательно продуманы, режиссированы и никого по-настоящему не интересуют, ибо скучны и приелись даже туристам. Семейные хроники скрыты от праздных глаз, не освещаются прессой, потому ничего нельзя увидеть, проверить, тем более усомниться. Биркезионы не просто жрецы, они вечные и несменяемые правители Мендакса, а Галхед узурпировал власть моего отца и семь раз передавал ее сам себе. В конце концов, сюда люди прилетают за Граалем и мелкие сувениры и сплетни их не интересуют. Так вот, за последние двести восемьдесят лет было совершено двести семьдесят девять попыток украсть святыню. Поверь, здесь видели все: от банального взлома до пошлых вымогательств, но Грааль пребывает на месте. Можешь убедиться. Теперь ты знаешь, почему он никогда не был украден.
— Зачем, Джил? Разве народ Мендакса заслуживает твоей измены?
— Ты тупой! — заявила Джил — Я же объяснила, как все устроено. Ты не сможешь украсть то, чего нет. Образ голографический! Он останется стоять на своем месте. Никто не заметит пропажи того, о чем никто не знает. Это же ясно?
— А дядя?
— Дался тебе мой дядя! Делай, что говорю!
— Я не понимаю, Джил. Ты пугаешь меня!
— О Боги! — с досадой, что это случилось, воскликнула она. — Известно всем, кроме тебя, что в анналах фамильного кодекса сказано: жрец, не сумевший сберечь свою святыню, лишает служения свой род и должен уступить права наследования. Потому, если Грааль будет действительно украден, пост унаследует не наследник, а наследница! Понимаешь, о чем я? Галхед Седьмой станет последним правителем и жрецом чаши! — будто пытаясь меня убедить, воскликнула Джил. — Я помогаю тебе, а ты сделаешь меня правительницей Мендакса! — Она опять презрительно посмотрела на меня, словно окончательно убедившись в моем слабоумии. — И, поверь, у меня было достаточно времени, чтобы создать идеальный план. Думай быстрее, или я найду другого, менее тупого рыцаря.
— О чем думать, — выдохнул я, — если я и есть твой план.
* * *
— Виртуализируем вас обоих, — инструктировала Джил, — но в разных локациях. Его введем в самую строгую тождественную симуляцию, где он будет в абсолютно привычной ему обстановке. Там все честно и нет никаких ориентиров, чтобы усомниться в ее реальности. Назовем эту карту «Явь».
Ты войдешь в локацию с очень похожим на «Явь» миром, но она будет помечена тем, что я заселю в нее ботов в виде забавных зверьков, по ним ты сможешь различать свои переходы с уровня на уровень и выход из карты в реальность. Твоя карта называется «Химера». Когда ты в нее войдешь, сможешь проецировать в нее «Явь» и видеть аватар дяди, он тебя — нет.
Задача этого уровня — чтобы дядя, будучи в «Яви», полностью провел протокол доступа в зал Реликвария и открыл двери. При этом его сознание будет прогружено в цифровую реальность, и он не сможет заметить твоего присутствия. Под этой защитой вы вместе войдете внутрь и опуститесь в подвальное хранилище, там он проведет ритуал доступа к сейфу хранилища.
Затем ты выйдешь из своей симуляции и физически чипом конфигуратором сменишь текущую виртуальную карту дяди «Явь» на другой, заранее подготовленный мир — «Лабиринт». Он не будет там скучать и точно не станет мешать тебе, хотя, возможно, расстроится. Забрав чашу из сейфа, предстоит выйти из Реликвария и увести с собой дядю. Ты загрузишь ему карту «Грезы», где чаща Грааля будет находиться на своем обычном месте в сейфе, что должно будет успокоить хранителя. Трудность заключается в том, что после «Лабиринта» дядя обнаружит, что находится в иллюзии, но не должен догадаться, что, выйдя из «Лабиринта», вернулся не в подлинную реальность. Это ясно?