Аппарат ярко мигнул и выдал мне виртуальный билет на фуникулер до города, а еще сунул мне в руки настоящий пластиковый конверт, который я тут же вскрыл.
Там оказалась кредитная карта галактического банка на две тысячи бондов и направление к частнопрактикующему психиатру-физиологу доктору Дрим Д. Моррею.
— Благодарю! — ответил я хамоватому таможеннику. — Обязательно навещу вашего друга и скажу свое мнение о скупости вашего биотронного восприятия.
— Лечитесь на здоровье! — съязвил таможенный клерк на прощание.
«Удивительно легко все получилось», — с тревогой подумал я. Так уже было однажды в моей практике и оставило двоякое впечатление, когда меня призывали на военную службу в армию и в военкомате провели быструю авторизацию. На девять из десяти вопросов я даже не успел ответить, как получил форму, звание и боевую задачу на три года в десантных войсках.
* * *
Через несколько минут на фуникулере я спустился на планету и вышел к шлюзу аэропорта.
— Приветствуем вас, ВсеПростоУважаемый! — улыбнулась мне голография службы безопасности, бегло осмотрела, считала данные со всех имплантатов и чипов и благословила: — Идите с миром!
У выхода стояло, отворив дверь, кибертакси. За рулем оказался водитель, необязательный в таких случаях, бутафорский, очевидно, только для создания у пассажира комфортной обстановки услужливого сопровождения, но здесь креативные инженеры пошли дальше, и за рулем сидел немного ожиревший, лощеный, пушистый, рыжий сурикат. Я занял обзорное место над водителем перед большим панорамным стеклом и обозначил свой путь — Тоннель.
Сурикат возразил:
— Это невозможно! Вас ждет доктор Моррей, вы оплатили полный курс лечения.
— Оплатил? — искренне удивился я.
— Да. Перечислили полторы тысячи бондов на таможне сегодня. Вас ждут, и я не могу везти вас куда-то еще. Это маршрут также оплачен вами.
— Такси стоит пятьсот бондов?! — ужаснулся я, прикинув остаток средств подброшенной мне таможенником карты.
— Перестаньте! Конечно, нет! Один цент, как обычно.
— Тогда что еще я оплатил сегодня?
— Мне это неизвестно, платили вы.
— Я не платил.
— Тогда кто?
— Таможенный клерк, наверное, который всучил мне кредитку.
Сурикат оценил услышанное и изрек:
— Невозможно. Аппарат сам ничего не умеет. Может, вы попросили его о психокоррекции?
— И слов то таких не знаю! — возмутился я.
— Слов? Причем здесь слова. Вы могли глубокомысленно молчать или недвусмысленно посмотреть, да много есть способов. Мы ведь не дикари какие-нибудь, чтобы воспринимать одни лишь слова.
— Месть закомплексованного таможенного афериста! — резюмировал я.
Но водитель больше не обращал внимания на мои рассуждения и очертил на лобовом окне траекторию пути в клинику к заботливому доктору.
* * *
Через четверть часа стремительного полета мы остановились у буферного причала квазиреалистического строения из десятков башен и нанизанных на них волностилизованных торов.
Все двери разом распахнулись, и навстречу мне вышла хрупкая девушка в полупрозрачном халате-тунике. Она жестом поманила меня и располагающе улыбнулась.
— Хэло! Я Джил. А у вас очень странное имя! — обратилась она ко мне.
— Не мое… — неловко произнес я в ответ.
— Не будем терять время, — предложила она, — идите за мной, и я все объясню по дороге.
Наблюдая, я случайно встретился со взглядом своей собеседницы и заглянул ей в глаза.
Не умей я плавать, в мгновение ока оказался бы уже бездыханным трупом, лежащим на самом дне в лазоревом мареве, затянутый двумя темными бездонными водоворотами ее зрачков, но, испугавшись, я попытался взять себя в руки и перевел взгляд в безопасное место на уровне ее колен.
— Да, вы совершенно подвалены, — решила она. — Вам понадобится неотложная помощь.
Я не посмел возражать и как-то очень неловко зашагал вслед за ней, стараясь не отставать. Она повела меня в глубь коридора, в конце которого угадывалось открытое голубое пространство. Шли мы долго, и она голосом, приятным и тихим, как журчанье воды, что-то говорила, рассказывала, но я не мог сосредоточиться, чтобы понять смысл ее слов. Вместо ответов я все больше прислушивался к ощущениям в своем теле и испытывал нарастающий ужас, несвойственную мне робость и скованность. Наконец я ощутил приступ дурноты и, словно разряд тока, мурашки побежали по моей спине.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Потерпите! — испуганно и заботливо попросила она. — Вам совсем плохо, но сейчас мы придем, и Бертран позаботится о вас.
— А доктор Моррей? — спросил я.
— Что?! — не поняла она и показала на коридор. — Смотрите, здесь были очень знатные персоны. Некоторые пациенты из благодарности разрешили открыть свои имена, и теперь в центральном зале они олицетворяют наше реноме. Например, император Магеллановых облаков, облачный Эйсир; Принцесса Аваллона Тога и банковский служащий Людвиг Молчан.
— И он тоже? — удивился я.
— И он тоже, но этого мы не афишируем, — доверительно призналась она. — Тихий прибывает нерегулярно и непредсказуемо, как обычно.
— А Моррей? — опять поинтересовался я и почувствовал себя как-то особенно глупо.
— Конечно, — непонятно ответила она.
* * *
Через несколько дней моего пребывания я обнаружил, что оказался в ситуации средней между джекпот и флеш рояль и что лучшего расклада дел нельзя было бы ожидать, даже если б я планировал свои стратегии долго, продуманно и скрупулезно, чего я, разумеется, никогда в жизни не делал. Всегда лучше получить то, что случайным образом получилось, чем разочароваться в крушении затратных гигантских планов — так сформировалось мое мировоззрение, и раз за разом оно только укреплялось.
Отель при клинике, куда разместила меня ослепительная Джил, принадлежал потомку Иосифа Аримафейского, в одном лице верховному жрецу Синцеруса, правителю Мендакса и директору Реликвария, Биркезиону Галхеду Седьмому, чьей племянницей, так неожиданно кстати, оказалась Джил. Как-то невероятно все сошлось и располагало к неизбежному успеху.
Джил принялась заботиться обо мне как об очень важной особе, в моем представлении, не ниже императорского титула, чем ставила меня в самое дурацкое и недоуменное положение. Ее забота приобретала все более угрожающий масштаб, так что на третий день мы перешли на дружеское, доверительное «ты», а к концу второй недели и вовсе научились обходиться без условностей и церемоний.
Я сотню раз пытался раскрыть ей глаза на свое истинное происхождение, полное никчемности и бесполезности, но она не желала ничего слышать. Впрочем, иногда она слушала, улыбалась как недоразвитому ребенку и вновь принималась за свое. Так продолжалось изо дня в день третий месяц подряд. Я чувствовал себя все несчастней, потому как знал, что никогда ничем и никому не давал повода так тепло относиться к себе и, будучи в тисках необъяснимой, но непреодолимой заботы, ощутил себя Одиссеем, попавшим в плен к сладкоголосым сиренам, где все реже вспоминал об имеющихся, возможно, когда-то у меня первоначальных планах, или, может, намерениях, или что-то такое еще… Но однажды Джил сама вызвала меня на разговор:
— Уважаю твой принцип не иметь имени. Но ты не единственный, кто пытается всех обмануть, потому что тебе нужен он. Ведь так? — спросила она в упор.
— Мне нужен он? — на всякий случай уточнил я.
— Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, что он здесь, на Мендаксе.
— Совершенно не хочется врать, — простодушно признался я, — наверное…
— Грааль! — ехидно прервала меня Джил.
— Точно! — подыграл я в ответ.
— Лжец и преступник, — знающе усмехнулась она.
— Нет, я бы никогда не причинил тебе вред! — искренне и вслух возмутился я.
— Чужеземец, что ты можешь знать обо мне! — манерно вздохнула Джил и живописно в красках, криках, стонах и жестах поведала мне вкратце свою душераздирающую историю.
Маленькая испуганная девочка боится сделать вдох, чтобы произнести слово, придушенная объятиями жилистого старика — жестокого, мрачного, вероломного дяди, который уже присвоил себе всю недвижимость, капиталы и положение прежде очень состоятельной семьи Джил, на правах единственного родственника-опекуна. И вот она, беспомощная сирота, словно узница-золушка, выносит невзгоды юности в безнадежной покорности к несправедливой судьбе, а достигнув своего совершеннолетия, будто в насмешку, получает от дяди скромную должность на задворках своей же империи — распорядительницы «Клиники для поврежденных рассудком от невыносимых обстоятельств». Внешне она стала сильнее, тверже и будто смирилась с участью, но в глубине души продолжает рыдать, взывая к справедливости и возмездию, и продолжает жить в терпеливом ожидании отважного рыцаря, который не убоится и отомстит за бедную девушку, за все ее горести и унижения.