— Оставь! — расслышала Звениславка его недовольный голос. — Не бабье дело…
— Идем-ка отсюда, — позвала ее знахарка, уводя прочь со двора. Они обошли терем сзади и вошли с низенького крыльца для теремных девок и холопов. — Есть у вас повязки для ранений? — деловито спросила госпожа Зима, едва переступив порог клети.
Она окинула цепким взглядом слуг, обернувшихся на нее все, как один, и хмыкнула.
— Вы бы глазели на меня поменьше и хоть рубах старых на повязки нарвали.
Знахарка прошла в самый дальний угол, поставила на лавку свою тяжелую ношу и села рядом сама.
— Принеси-ка мне чего-нибудь холодненького, — велела она стоявшей рядом Усте.
Перепуганная девчонка переводила вопросительный взгляд со знахарки на старших слуг, пока одна из них не кивнула, и Устя мигом скрылась с глаз, побежала в погреб. Госпожа Зима погладила свое обручье и довольно усмехнулась.
Под взглядами слуг Звениславка потопталась еще немного у самого входа в клеть и вышла в сени. Ей нечего было делать в людской, и она вернулась на половину, где жила княжеская семья. Она не успела переступить порог горницы, когда на нее со звонкой оплеухой накинулась княгиня Доброгнева.
— Где тебя носило?! Я велела тотчас воротиться!
Вскрикнув, Звениславка отступила на шаг назад и прижала ладонь к пылающей щеке. Она почувствовала под пальцами кровь: княгиня поцарапала ее перстнем. Доброгнева Желановна замахнулась второй раз, и Звениславка против воли зажмурилась, шагнув назад. Она уперлась лопатками в теплый деревянный сруб, но удара не последовало, потому как со двора донесся громкий зычный голос десятника:
— Открыть ворота!
Княгиня обернулась и опустила руку. Поглядеть, что случилось, вперед матери выскользнули из горницы близнецы. Рогнеда мазнула беглым взглядом по Звениславке, посмотрела на мать и, дождавшись ее кивка, поспешила за братьями. Они остались в горнице вдвоем, и Звениславка услышала тяжелый вздох княгини.
— Щеку-то утри, — бросила она ей, прежде чем выйти в сени.
Звениславка всхлипнула, только когда тетка скрылась в сенях и уже точно не могла бы ее слышать. Она провела ладонью по щеке, и на той остался алый след. Царапина, должно быть, глубокая. Со двора усиливался шум, и она слышала незнакомые прежде голоса — грубые, гортанные.
Она вышла из горницы, прошла через сени, едва не столкнувшись там с чужими воинами.
— Сюда, сюда несите! — из людской половины терема по длинным сеням к ним спешила знахарка. Она махала рукой, привлекая внимание дружинников.
От испуга и неожиданности Звениславка вжалась спиной в сруб и, раскрыв рот, провожала взглядом мужчин, которые вносили на щитах в их терем раненых, стонущих людей. Когда они прошли мимо нее, Звениславка выскочила во двор. Он был полон чужих воинов. Ржали уставшие, едва ли не загнанные лошади. Пытаясь перекричать шум, громко говорили дружинники незнакомого князя. В открытые ворота все входили и входили люди, неся на копьях и щитах раненых. Некоторые из них показались Звениславке мертвыми. Теремные девки сбились с ног, таская из погреба по приказу княгини холодный квас — напоить дружинников, но те лишь отмахивались.
Многие из них еще не слезли с лошадей, лишь сняли шлемы, подставляя под теплый степной ветер мокрые от пота, пыльные лица с грязными, а у кого — и кровавыми разводами. Звениславка глядела на них, словно завороженная. У некоторых на кольчугах были поломаны или вдавлены звенья, а у кого-то и вовсе выглядывало из чешуек древко стрелы. В воздухе пахло кровью, потом и смертью, и Звениславке сделалось страшно.
— Княже, княже… — пробежал ропот среди чужих витязей, и отроки закрыли ворота за последним въехавшим во двор мужчиной. Он ничем не отличался от прочих воинов, и поначалу Звениславка даже не поняла, что дружинники говорили о нем. Она уразумела, когда к нему подскочило сразу несколько кметей: принять поводья, шлем, поднести прохладной воды. К нему же спешил через весь двор дядька Некрас. Он все это время провел на стене вместе с лучниками.
— Он старый… — разочарованно выдохнула Рогнеда, стоявшая подле матери на крыльце. Доброгнева Желановна ущипнула дочь за руку, прошипев сквозь зубы:
— Умолкни, дура!
Дядька Некрас шагал к терему вместе с высоким, хмурым мужчиной. То был князь Ярослав, порешила Звениславка. Больше-то некому. Он успел напиться из поданного отроком ковша и смыть с лица пыль и кровь. Позади него шагали два почти столь же высоких витязя, и он оборачивался к ним время от времени, говорил что-то сам и слушал, как говорят они. Волосы у него потемнели и слиплись от пота, и нельзя было разобрать их цвет. Правую щеку от глаза до подбородка пересекал давно заживший шрам. Он хмурился и щурился от солнца, то и дело вскидывая ладонь к лицу.
Поглядеть на князя, хотя бы тайком, собрались почти все слуги, даже те, кто обустраивал раненых воинов на другом конце терема.
Князь Ярослав не показался Звениславке ни старым, ни молодым. Мало что получалось разглядеть в мужчине, едва снявшем шлем после тяжелого боя.
Близнецы нетерпеливо пританцовывали около сестры и матери, пока отец с гостем медленно продвигались по двору. Князь останавливался почти рядом с каждым своим дружинником, коротко что-то спрашивал у них и кивал, услышав ответ. Его воины, как только заперли ворота, начали постепенно слезать с лошадей, развязывать ремешки на кольчуге возле шеи, оттягивать ее тугой ворот, чтобы легче дышалось. Наконец, дошли у них руки и до колодезной водицы, и до холодного кваса.
— …домочадцы мои… — дядька Некрас и князь Ярослав поднялись по крыльцу и остановились в паре шагов от княгини с детьми и Звениславки, державшейся от них на почтительном расстоянии. — Жена, княгиня Доброгнева Желановна; дочка, Рогнедушка; сынки, Ждан да Желан… — все они в свой черед поклонились князю, который скользил по ним внимательным взглядом.
Рогнеда, против обыкновения, потупилась и смотрела себе под ноги. Не одарила князя лукавой улыбкой, не сверкнула взглядом, от которого иные парни едва не сворачивали головы. Звениславка увидела, как мимолетно нахмурился дядька Некрас, поглядывая на дочку, и, увлекшись наблюдением, не заметила, как оба мужчины оказались перед ней.
— А это братоучадо, дочь молодшего брата, Звениславка.
Она поспешно склонилась, чувствуя, как скользят по спине косы. Сразу почему-то вспомнила, что так и не удосужилась переплести их после быстрого бега, и что на щеке вспухла царапина, и что платье не сменила… А выпрямившись, встретилась с князем взглядом. Тут-то Звениславка и увидела, что глаза у него серые. Ей пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в них. Впрочем, она поспешно опустила взгляд в пол и принялась рассматривать свои переплетенные в замок руки.
— Как звали твоего брата, князь? — Ярослав Мстиславич (Звениславка позже услышит, как зовут своего князя отроки) полуобернулся к дядьке Некрасу.
— Вышатой Володимировичем, княже, — неохотно отозвался мужчина.
Дядька не любил ни вспоминать, ни, тем паче, говорить об умершем брате, и Звениславка не ведала почему.
Чужой князь кивнул так, словно это имя о чем-то ему говорило.
— Я помню его. Добрый был воин, твой отец, — он впервые обратился прямо к Звениславке, смутив ее до крайности.
— Благодарю, княже, — затрепетав ресницами, шепнула она. Губы дрожали и не слушались, и Звениславка была рада, что смогла выдавить хоть пару слов. Еще пуще она обрадовалась, когда из сеней на крыльцо вышла знахарка. Едва посмотрев на князя Ярослава, она повернулась к Доброгневе Желановне:
— Мне подсобить требуется.
Только тогда Звениславка заметила, что рукава на рубахе знахарки были закатаны по локоть, ладони испачканы в крови.
— Славка? — требовательно позвала княгиня, и она вскинула голову. — Ступай с Зимой Ингваровной, подсобишь ей.
Незнакомое, чужое имя резануло вслух. Оно звучало грубо, резко — как и сама знахарка. Нынче она впервые услышала, как величают знахарку по имени отца. В городище ее называли обычно госпожой. Обо всем этом Звениславка успела подумать, пока бежала за женщиной по сеням. А после они оказались в людской с ранеными, и времени на рассуждения уже не было.