пожалуй, вся деревенская детвора. И всё же истинной хозяйкой дома была высокая сухощавая старуха с жёстким взглядом каких-то особенно пронзительных глаз и с плотно сжатыми тонкими губами, с седоватой опушкой над ними. По имени её в селе никто не называл, а только уважительно по отчеству – Ивановна. Её побаивались все: и детвора, и взрослые, и, конечно же, сам Филиппыч. Многие считали её даже колдуньей, но в трудную минуту люди нередко обращались именно к ней за помощью – кто денег занять, а кто просто за каким-то житейским советом. Родственников у них в селе не было, никто и никогда к ним не приезжал даже из ближних сёл, и о прошлом этих стариков никто ничего не знал толком. Помнится, сразу после войны эти старики как-то неожиданно исчезли из села: продали дом и уехали. Куда? И снова никто не знал: в городе Петропавловске их никто из односельчан не встречал, иногда доходили слухи, что они в одну из летних навигаций уехали на материк, а дальше их след вообще затерялся. До сих пор для меня судьба этих двух стариков остаётся загадкой, даже фамилию их я никогда не слышал от взрослых, поэтому так и не узнал тогда. В те годы я, конечно, не особенно задумывался над этим. Но по прошествии лет после деревенского мальчишества кое-что узнал об особенностях этого удивительного XX века и на себе самом испытал, какой беспомощной песчинкой может быть человек, захваченный его бурными вихрями. Поэтому, считаю, у людей моего времени всегда было предостаточно причин особенно не хвастаться своим прошлым. И об этом я ещё расскажу в других главах моей своеобразной повести.
Как я уже говорил, с этой девочкой мы сидели за одной партой и быстро подружились. А во втором классе, честно признаюсь, я был уже в неё влюблён, даже не смотря на её явно болезненную полноту и совсем недетскую мудрость во взгляде агатовых глаз. Она была из какого-то другого, мне неведомого мира, гораздо более моих сверстников-односельчан эрудирована, общительна и доброжелательна. Конечно, я очень старался ни коим образом не обнаруживать свою влюблённость и даже пересел на другую парту, где тоже сидел мальчишка, мой друг Вовка Марасанов, а к ней подсела её подружка Дина. Но попытки мои были тщетны, и ребята нас уже даже перестали скоро дразнить женихом и невестой, потому что мы нисколько не замечали этих насмешек и по-прежнему обменивались записками на уроках и книжками из школьной библиотеки.
Видимо, мы тогда очень быстро развивались, потому что уже во втором классе читали достаточно взрослые книжки. Может быть, потому, что время было такое особенное, а, может, и по той причине, что учились мы в той маленькой школе не так, как обычно и всегда было принято: одна учительница одновременно вела уроки двух классов. За партами одного ряда сидели, например, первоклашки, а на втором – третьеклассники, а годом позже уже второклассники занимались одновременно с ребятами из четвёртого класса. Поэтому ученики младших классов невольно оказывались в курсе школьной программы сразу на два класса вперёд. Мне же вообще в этом плане повезло: за год до поступления в первый класс сын моего крёстного, киномеханик Юра Горященко, привёз из Новой Тарьи, откуда он на собачьей упряжке ездил в наше село с кинопередвижкой, совершенно новенький букварь. Когда он привозил новые кинофильмы, то обычно останавливался у нас, и вот в один из таких приездов Юра, совсем ещё молодой парень лет шестнадцати-семнадцати, показал мне по этому букварю, как буквы складываются в слова. Потом я уже сам стал читать крупные заголовки, а вскоре и некоторые мелкие заметки в газете – их, газет, во все времена у нас в семье было много. В первом классе я прочитал уже первую книжку и запомнил её на всю жизнь. Это был иллюстрированный рассказ канадского писателя Эрнеста Сетона-Томпсона «Рваное ушко», в котором повествовалось о приключениях маленького непослушного кролика, которого крольчиха-мама Молли называла таким необычным именем. И что удивительно: за всю свою жизнь я прочитал ещё много книг этого замечательного писателя-натуралиста и учёного, но больше никогда мне не попадал в руки именно этот его рассказ. Однако я его помню до сих пор.
Так что книги мы тогда начинали читать очень рано, и даже довольно серьёзные. В первом классе, например, я уже принялся читать любимую книгу моего отца «Морской волк» Джека Лондона. Когда эта книжка однажды попала в мои руки, и я начал бегло листать этот пухлый малоформатный томик, меня страшно заинтриговал один рисунок. На книжной страничке какие-то бородатые люди тянули за верёвку на борт шхуны орущего благим матом человека (это можно было угадать по его широко раскрытому рту и искажённому в ужасе лицу), а выскочившая из пенных морских волн огромная акула зубастой пастью вцепилась в его ногу. Я упорно вчитывался в набранные мелким шрифтом строки, пытаясь найти объяснение этой жуткой картинке и, конечно же, вскоре совершенно заблудился в философских метаниях главных героев повести. Дело кончилось тем, что вскорости я просто забросил эту книжку, показавшуюся мне тогда очень уж мудрёной, так и не дойдя до эпизода, запечатлённого на иллюстрации, удовлетворившись достаточно популярным отцовским пересказом сюжета. Позже, когда уже стал взрослым, я прочитал эту повесть несколько раз, и этот американский писатель до сих пор является одним из самых моих любимых. А в то время для нас понятнее были совсем другие книги, которые нам давала читать наша учительница Татьяна Ивановна Иваницкая, которую в нашем селе почему-то звали Татаркой, наверное, потому что она была темноволосая и черноглазая. Очень хорошая, помню, была учительница. (Она же была и заведующей школы, а в августе 1947 года она выдала мне первый в моей жизни заверенный её подписью документ – Свидетельство об окончании четвёртого класса в селе Вилюй, которое хранится у меня до сих пор.) Как-то раз, той же зимой, когда мы начали разучивать новый Гимн Советского Союза, учреждённый годом раньше, она принесла в класс два маленьких томика в белых бумажных обложках, и мы с Валей стали первыми их читателями. Это были литературные выпуски издательства «Правда» того времени: «Дни и ночи» Константина Симонова и «Они сражались за Родину» Михаила Шолохова.
В четвёртый класс Валя уже не пришла: её отца перевели в город, и мы с ней больше никогда не встречались. Я даже попрощаться с ней не мог, потому что обычно всё лето проводил со своим отцом на острове Старичков: там, в трёх милях от