Альдо поманил одного из слуг, спешившего в патио с подносом, заставленным бокалами с шампанским.
– Вы знаете эту даму? – спросил он.
– Какую даму, сеньор?
– Вот ту, что стоит внизу, у входа, в таком необычном красно-золотом платье...
Слуга бросил на князя сочувственный взгляд.
– Простите, сеньор, но я никого там не вижу...
И машинально чуть отодвинул свой поднос, видимо, предполагая, что этот элегантный господин во фраке – Морозини никогда не надевал маскарадных костюмов – уже и так навеселе.
– Вы ее не видите? – Альдо был ошеломлен. – Очаровательная женщина, одетая в пурпурный бархат! Вот, посмотрите – она взмахнула рукой!
– Уверяю вас, там никого нет, – жалобно пробормотал слуга, охваченный внезапным испугом. – Но если она вас зовет, надо следовать за ней... Покорнейше прошу извинить меня!
Сказав это, он исчез, словно блуждающий огонек, унося поднос, бокалы на котором клацали, словно зубы от страха, и проявляя при этом чудеса балансировки. Морозини пожал плечами и повернул голову к дверям: женщина стояла в той же позе и всё. так же манила его рукой. Альдо не колебался ни секунды – здесь наверняка есть какая-то тайна, и тайна эта весьма соблазнительна. Он направился к выходу, но незнакомка уже шагнула за порог. Выйдя наружу, князь даже подумал, что упустил ее. Но оказалось, что она всего лишь завернула за угол. Таинственная дама остановилась у фонтана и вновь повторила приглашающий жест, прежде чем углубиться в лабиринт улиц и площадей. Севилья строилась не по плану, а беспорядочно, разбрасывая свои дворцы, дома и сады, чья яркая зелень выгодно оттеняла белизну и охру стен, нежную розоватость крыш. Жизнь города постоянно кипела, не затихая и ночью, и лишь ненадолго умолкала в самые знойные дневные часы. Синий бархат небосвода, усеянного звездами, то тут, то там эхом отражал звуки гитары, приглушенные напевы, смех или щелканье кастаньет, доносившиеся из бесконечных кабачков.
Женщина в красном все еще шла, и так прихотливо, что вконец запутавшийся Морозини подумал: уж не заметает ли она следы, то и дело возвращаясь назад? Разве им еще не попадалась вот эта одинокая пальма у стены сада? И эта кружевная кованая решетка, прикрывающая окно, под которым росли розы?
Упавший духом и встревоженный Альдо уже совсем было решил отказаться от преследования и уселся на какую-то тумбу: неровные камни, которыми были вымощены улицы (чаще всего самая обычная речная галька из Гвадалквивира), мало подходили для прогулок в вечерних туфлях. В добрых старых эспадрильях было бы куда удобнее! Но все-таки Морозини снова тронулся в путь – по темной улице, на углу которой на мгновение замедлила шаг дама в красном. Она опять сделала тот же манящий жест и улыбнулась, и эта улыбка заставила венецианца забыть о боли в ногах. О, эта женщина была дьявольски кокетлива, но при этом так красива, что противиться ей было совершенно невозможно!
Узкий проулок вывел их в незнакомый квартал, где ночь казалась еще темнее. Дома здесь были совсем старыми и не столь нарядными. Их серые облупившиеся стены источали какое-то кислое зловоние, и этот запах нищеты смешивался с ароматом цветущих апельсиновых деревьев, заполнившим всю Севилью. Но Морозини даже не успел задать себе вопрос, что привело женщину в бальном платье в подобное место, как она уже скрылась в окруженном одичавшим садом ветхом, грозившем вот-вот рухнуть здании, в котором тем не менее ощущались следы былой роскоши. Дом стоял на углу маленькой площади, облагороженной старинной часовней.
Решив довести приключение до конца, Морозини вознамерился легко одолеть потрескавшуюся створку, но дверца в стене сопротивлялась, никак не желая открываться. Он нажал было плечом, но тут позади него раздался голос:
– Не делайте этого, сеньор! Если только вы не ищете несчастий себе на голову...
Резко обернувшись, – он не слышал до этого ничьих шагов, – Альдо в волнении приподнял брови и уставился на словно возникшего из небытия и теперь стоявшего перед ним странного человека. Своим костлявым лицом, удлиненной бородкой, гладко выбритым черепом, резко очерченными скулами и красными отрепьями, в прорехи которых выглядывало чистое на вид белье, тот поразительно напоминал водоноса с картины Веласкеса. Но его остроконечные уши, горящий взгляд из-под тяжелых век, сардоническая складка узкогубого рта вызывали в памяти черты какого-то беса, способного сыграть с вами дурную шутку. Однако все это не произвело на Альдо никакого впечатления.
– Почему же вдруг со мной должно случиться несчастье?
– Потому что сегодня – ночь 15 мая, праздник Святого Исидора, епископа Севильи, великого ученого, а еще... именно в эту ночь она умерла...
– Умерла? Вы хотите сказать, что эта молодая женщина, такая красивая, на самом деле не живая?
– В каком-то смысле живая, особенно в эту ночь, единственную в году, когда она может выйти из своего дома и отправиться на поиски того, кто снимет с нее проклятие. Но если ей удается затащить к себе кого-нибудь, то несчастный не возвращается или теряет рассудок, потому что никто не хочет ей помочь и она сердится. К счастью, не всякий может ее увидеть. Для этого нужна... особая восприимчивость.
– Откуда вы это знаете?
– Знаю, потому что однажды ночью, десять лет назад, провожал сюда последнего беднягу, которого она успешно завлекла в свое логово. То, что я видел и слышал тогда, повергло меня в ужас и – поверьте мне, сеньор! – я не робкого десятка, но позорно бежал! И, думаю, как раз вовремя. С тех пор я и слежу...
– И что же, вы проводите целую ночь возле этого дома?
– Да. Я живу неподалеку. Днем я прошу милостыню у церкви, но пока светит солнце, бояться нечего, и мне случалось несколько раз бывать в этом заброшенном саду. Калитка вообще-то едва держится...
– Если здесь совершаются такие ужасы, почему же дом до сих пор не снесли или не сожгли?
– Все боятся связываться со злым роком. Приближаться к дому, где обитает призрак, опасно. Но разрешите и мне задать вам один вопрос, сеньор!
– Отчего бы и нет? – вздохнул Морозини. Ему нравились манеры этого нищего, гордостью и благородством напоминавшего настоящего идальго.
– Где вы встретили Каталину?
– Ее так зовут?
– Да. Она дочь Диего де Сусана, одного из самых богатых «конверсос»[2] города. Диего стал и одной из первых жертв инквизиции... Но вы мне не ответили...
– Простите. Я встретил ее в Каса де Пилатос. Пока в патио и в садах продолжался праздник, я поднялся наверх, чтобы получше рассмотреть картину, которая меня заинтересовала. Она стояла перед этим портретом и ласкала раму. Увидев меня, она бросилась прочь, а я... я последовал за ней.