писательском кабинете в нише.
– Потушите свет, – прошептала я, когда он скользнул пальцем вниз по подбородку, к шее, ключицам, по выемке меж грудей, к животу; и я почему-то тоже задохнулась, словно в этой комнате и впрямь мало воздуха, как между моей и соседней пятиэтажкой.
Он торопливо встал и погасил свет.
– Темно, как в гробу, – сказала я и вытянулась струной на кровати.
Второй мужчина в жизни – это серьезно.
Матрас качнулся оттого, что мужчина сел на кровать. Я расстегнула пуговицы на его рубашке, но там были просто пуговицы, и не было никакого «пым». Это было очень тихо и мне в этой тишине хотелось, чтобы под рубашкой были волосы, потому что я никогда не трогала волосы на груди. Когда и у мужчины не осталось пуговиц, он резко сбросил рубашку и, откинув меня назад, на вытянутых локтях навис надо мной. Под моими ладонями на его груди были волосы. Мне захотелось спуститься руками ниже, и я заскользила вниз. И он тоже скользнул по моему телу, отбросив юбку вверх на мой живот. Я знала, что ему не нравится белье и ничего не надела. Он вжал свои губы в мои, и это было твердо и вкусно, потому что он сегодня не курил и не пах табаком.
Мне казалось, что я знаю о нем все, но это параллельная реальность, которая не случилась. И было хорошо, что между нами не было никакого Экзюпери.
А потом, колыхаясь между жаром и светом, теряясь и уплывая в другое пространство, проникая в иные материи, дробясь на тысячи мелких черточек из бьющегося о бордюр у остановки ливня, от которого не слышно настоящего, я подумала, что все слишком идеально и слишком подходит, чтобы быть параллелью. Я не знала, подумал ли мужчина так же, но он, откинувшись назад, притянул меня обеими руками крепко и уткнул в свою шею так, словно мы были одним человеком, словно мы – распавшиеся молекулы одного вещества.
Но тьма колыхалась над нами.