Читать интересную книгу Зульфагар. Меч халифа - Николай Стародымов

А тут — тут он ощущал какой-то внутренний трепет. Потому что в армии ему все было более или менее знакомо. А здесь, за этими стенами, существовал иной, таинственный, мир, иная, непостижимая, вселенная, протекала неведомая жизнь, которую Константин не знал — все то, что в его представлении объединялось понятием «государственная безопасность».

К людям, которые здесь работали, у него было неоднозначное отношение. Как, наверное, и у большинства людей в стране.

В самом деле, можно ли однозначно относиться к Железному Феликсу? С одной стороны, именно при нем были заложены основы той системы государственной безопасности, которая со временем переродилась в жесточайшую в мире машину террора, перемоловшую судьбы и тела стольких людей. Впрочем, террор начался уже при нем, при Дзержинском. Однако, признавал Калюжный, такова логика любой гражданской войны — она неизбежно ведет к невероятной жестокости; гражданские войны вообще самые жестокие. Но с другой стороны, тот же самый Железный Феликс обуздал полнейшую разруху на транспорте, ликвидировал беспризорность (не беспризорников!) как социальное явление…

А как относиться к такой одиозной личности как Берия? Казалось бы, тут двух мнений быть не может! Если бы по одной капле крови каждого человека, погибшего по благословению всесильного наркома, брызнуло в его сторону, Лаврентий Палыч захлебнулся бы десятки раз. Однако нельзя забывать и иное: именно под его жестокой рукой был создан атомный щит страны. И то обстоятельство, насколько поспешно Берию расстреляли, уже само по себе говорит о том, что не все можно было однозначно и просто свалить на него одного, сделав одиноким и одиозным козлом отпущения.

То же и Юрий Владимирович Андропов. Прозападная интеллигенция сейчас утверждает, что именно он загасил «пражскую весну» и что в бытность его Председателем КГБ слишком уж душили свободу слова. Кто его знает, рассуждал Калюжный, может, это и так. Лично он особенно душения свободы не ощущал. Зато хорошо помнил, как всколыхнулся простой народ в тот неполный год, когда Андропов активно руководил страной, как люди поддержали его начинания…

И это только наиболее одиозные выходцы из стен этого учреждения.

…Нет, очень противоречивое отношение у Калюжного к людям, которые здесь работают. Хотя, он старался быть максимально объективным, вообще к любому человеку, кем бы и где бы он ни работал, отношение и должно быть неоднозначным и противоречивым. Чем человек проще (имеется в виду его мозги, а не социальное положение), тем он неинтереснее… Стоп, остановил себя Калюжный. Это не совсем так. Не мозги проще, а весь умственно-морально-душевно-духовный потенциал человека в комплексе… Во загнул!

Наверное, он в этот момент выглядел довольно глуповато, когда вдруг ни с того ни с сего хохотнул от этой собственной мысли, спугнув наглых голубей, требовавших от него подачки.

…Вера появилась ближе к обеду, когда Калюжный уже отчаялся ее ждать. Она выглядела деловито, уже без откровенной влюбленности в глазах, к которой Калюжный так привык. Впрочем, оно и понятно: до сих пор он всегда видел ее только вне службы, а тут в любой момент она может встретить кого-нибудь из знакомых. Хоть она женщина и незамужняя, свободная, однако внешние приличия считала необходимым соблюдать всегда.

— Прости, все оказалось не так просто, как я думала.

У Константина разочарованно вытянулось лицо. Ну а Вера продолжила, лишь интригующе выдержав некоторую паузу.

— Но теперь все готово, пошли. Тебя ждут.

…Огромная подпружиненная дверь раскрылась тяжело.

— Это что ж, ты каждый день ее такую таскаешь? — поинтересовался Калюжный.

— Что поделаешь… Они у нас на всех подъездах такие.

Им навстречу поднялась из-за столика молодая женщина в форме прапорщика. Из-под пилотки на погоны струились богатые рыжие волосы.

— Майор Калюжный, — представила Константина Вера. — Пропуск на него заказан…

— Ваше удостоверение!

Проверив документы, рыжая стражница четко вскинула руку к пилотке.

— Ишь, как они у вас тут вышколены, — проговорил Калюжный, пока они поднимались в лифте. — У нас на аэродроме такую эффектную девицу посади к дверям, так это будет все равно, что оставить их вообще без присмотра…

— Так это еще в наш подъезд вход более простой, — ответила Вера. — Через другие даже не все наши сотрудники смогут войти.

И она объяснила, что для входа в Центр общественных связей ФСБ существует специальный подъезд. Из него лифт поднимается только на третий этаж, где ЦОС и размещается. Пройти в другие подразделения ФСБ можно только при наличии соответствующих документов — иначе не пропустит внутренняя охрана.

На третьем этаже двери лифта разъехались и Калюжный шагнул в открывшийся коридор. И вновь почувствовал, как внутри прокатилась трепетная волна. Ему почему-то подумалось, что сейчас на него смотрят тени всех тех, кто здесь томился раньше, а те, кто томится теперь, чувствуют его приход и осуждают его за то, что он на свободе и сможет скоро отсюда уйдет.

— А где у вас камеры? — спросил он, оглядывая глухой коридор с обитыми панелями стенами и выходящими в него плотно закрытыми дверями.

— Какие камеры? — не сразу поняла Вера. — Ты имеешь в виду телекамеры наблюдения?

Они повернули за угол. Здесь оказался большой холл с несколькими столами и креслами вдоль стен. В глубине холла виднелась большая, наглухо запертая дверь.

— Ну, эти, подвалы Лубянки…

Женщина посмотрела на него и, поняв, что имеет в виду, засмеялась.

— Ишь, как вам всем мозги запудрили… — она опустилась в одно из кресел и жестом показала Калюжному, чтобы он садился рядом. — Во-первых, собственно в подвалах Лубянки камер нету и никогда не было, там находится архив… Даже мизерная часть архива…

В холл вошли несколько человек, дружно закурили. С любопытством посматривали на беседующих. С Верой здоровались подчеркнуто доброжелательно.

— А камеры? — настаивал Константин.

Он вдруг почувствовал укол ревности. Кто их знает, может, это кто-нибудь из них и есть автор тех посланий, которые он читал утром… Они-то вон могут с ней каждый день видеться! А ребята наверняка все умные, грамотные — других тут, в ЦОСе, и быть, по мнению Калюжного, не могло.

— А камер у нас уже давно нет, — не подозревая о том, что творится у него в душе, ответила Вера. — Там, где они были раньше, сейчас у нас столовые, кабинеты… Они размещались на третьем, четвертом этажах, в здании, которое выходит окнами во внутренний дворик…

— Да ну? — удивился Константин. — Ну а где же этих держат?.. Ну, шпионов всяких…

— Это не здесь, это в Лефортово, там наш официальный следственный изолятор. На Лубянке последний кто содержался — это Пауэрс, летчик-шпион, которого сбили в шестидесятом году. И с тех пор все, больше никого.

— Не может быть, — не поверил Калюжный. — Небось скрываете.

— Нет, в самом деле. Здесь вообще ни одной действующей камеры не осталось…

Вера больше ничего рассказать не успела. К ним приближался пожилой сухощавый мужчина в костюме-«тройке». Константин вообще обратил уже внимание, что большинство мужчин, проходивших по коридору или курящих в фойе, облачены в строгие костюмы при галстуках. Наверное, вдруг подумал он, и те двое, что сидели рядом с ним в сквере, тоже отсюда.

— Станислав Николаевич, — обратилась Вера к мужчине. — Вот Константин, я вам говорила… Помогите ему, пожалуйста.

— Да-да, конечно… Иди, Верочка, я тут с ним сам…

Вера и в самом деле удалилась, издалека, от поворота коридора помахав Калюжному рукой. Собеседники уселись в кресла.

— Вы извините, у нас тут такой порядок: гостей в кабинеты не приглашаем, общаемся с ними только здесь или в пресс-баре, — пояснил Станислав Николаевич.

— Да-да, я понимаю, — согласился Калюжный. — Я и так уже напряг и Веру и вас, так что еще кому-то мешать… Я тут вот по какому вопросу…

— Я в курсе, — перебил его ветеран. — Сейчас сюда подойдет наш товарищ из Управления военной контрразведки, с ним вы и поговорите уже более предметно…

Между тем Калюжный чувствовал, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба. Поражало сочетание будничности и ирреальности происходящего. Вот эти люди, которые, покуривая, разговаривали с ним и между собой, которые проходили мимо, решали задачу безопасности страны на самом, как пишут в книжках, невидимом из фронтов — и в то же время были самыми обыкновенными. Насколько он, особенно, впрочем, не прислушиваясь к чужим разговорам, улавливал обрывки доносящихся до него фраз, курившие говорили на темы самые будничные.

— …Представляешь, купил себе стиральную машину. С доставкой на дом. Заказал время в субботу с утра, заплатил — так они, паразиты, привезли ее поздно, только к вечеру, весь выходной насмарку… И к тому же технический паспорт и инструкцию забыли захватить. Представляешь? Теперь вот придется ехать туда в магазин самому!