Севастополь, своего брата и двухлетнюю племянницу, но решил, что так будет правильно. Он хотел начать все сначала.
— Да.
Смирнов задал ему еще несколько вопросов, которые обычно сопровождают его перед боем. Какие дыры увидел Глеб в тактике Нуньеса? Предпочел бы он стоять рядом со своим противником или повалить его на землю? Каким был его любимый удар или прием?
Еще через несколько минут интервью закончилось, Смирнов встал и протянул руку.
— Большое спасибо, что уделили мне время. Я бы с удовольствием договорился о следующем интервью с вами, когда уляжется пыль после боя.
Глеб кивнул и пожал ему руку.
— Отлично.
Мила лучезарно улыбнулась, плавно вошла и протянула Смирнову свою визитку.
Он принял ее и пообещал: «Я буду на связи».
Прежде чем репортер успел выйти за дверь, яркие галогенные лампы были выключены, и звукорежиссер извлек микрофон Глеба.
Мила быстро заговорила, посвящая Глеба в его график: — Ладно, значит, на сегодня ты свободен. Завтра утром мы встречаемся с Катей и Тимофеем в холле ровно в пять утра. Они снимают твою пробежку до тренировочного центра. И помни: завтра — день прессы.
Снова пресса…
— Наслаждайся своим свободным вечером, но не сходи с ума. Я не хочу повторения Сочинской истории.
— Мне было семнадцать.
Тогда Глеб впервые приехал в Сочи на бой Гены против Сергея Козлова. Он воспользовался паспортом своего двоюродного брата Димы, чтобы попасть в бар. В те же выходные он угодил в какую-то передрягу. Честно говоря, он почти ничего из этого не помнил. Только отрывки воспоминаний.
— И все же я не хочу, чтобы ты оказался голым в фонтане. Снова. Она улыбнулась и похлопала его по руке левой рукой, на которой красовался камень размером с теннисный мяч.
— Мне было семнадцать, — повторил он, прежде чем сменить тему. Глеб взял ее за руку так, чтобы бриллиант на левой руке засверкал.
— Черт. Я до сих пор не могу привыкнуть к размеру этого камня. Боря явно хотел, чтобы люди могли увидеть его из космоса.
— Оно прекрасно. — Уголки губ Милы приподнялись, когда она полюбовалась своим кольцом. Как раз в этот момент мужчина, который подарил его ей, вошел в комнату.
— Поразительно огромный камень. Но ты этого заслуживаешь. — Глеб наклонился и поцеловал ее в макушку, точно так же, как он делал это с тех пор, как в тринадцать лет резко вырос и начал возвышаться над ее миниатюрной фигуркой. Теперь же он делал это только для того, чтобы позлить ее мужа.
— Эй, убери свои губы от моей жены, Мозалев, — прогремел голос Бори, когда он подошел к ним и обнял Милу за талию.
— Да. — Мила провела рукой по макушке и сморщила лицо, поддразнивая: — Я не знаю, где были эти губы.
Нигде не были.
Репутация, которую Глеб сохранил и по сей день, была безупречной еще с юности. Но это было до того, как ему поставили диагноз. Как только он услышал из уст доктора слово «Остеосаркома», все изменилось. За долю секунды его жизнь изменилась. Ковер был выдернут у него из-под ног. Все, что он считал важным, перестало иметь значение. Время стало для него самым ценным товаром в мире. Не девушки, не выпивка и развлечения, а время.
За последние пять лет у него было несколько отношений, но ни одни из них не длились дольше пары месяцев. Последние два года он вообще ни с кем не встречался. Он был полностью сосредоточен на подготовке к этому бою.
У Милы зазвонил телефон, и она вытащила его из кармана, отвечая на звонок, в то время как Боря делал все возможное, чтобы отвлечь ее от разговора. Ее муж уткнулся носом ей в шею, так что она приподняла плечо и тихонько захихикала, без особого энтузиазма прогоняя его прочь.
Пока она отвлеклась, Глеб выскользнул через боковую дверь конференц-зала. Направляясь к лифтам, он надел наушники и, целеустремленно шагая, низко опустил голову. Незаметный, сливающийся с толпой — вот к какому образу он стремился.
В своей повседневной жизни он не привлекал к себе особого внимания, но с огромными плакатами, рекламирующими предстоящий бой, развешанными на всех стенах, оставаться незамеченным было невозможно.
Его заметили. Даже музыка не смогла заглушить визг двадцати с чем-то фанаток.
— Глеб Мозалев!
— О, боже мой!
— Смотрите, это он! Это тот, другой!
Глеб оглянулся через плечо, ожидая увидеть Нуньеса, человека, с которым ему предстояло встретиться в октагоне, но вместо этого он увидел Эдуарда Белинского. Эд был с ним, когда они спасали беременную женщину от ее мужа с пистолетом. Он не ожидал увидеть Эда здесь.
Глеб улыбнулся:
— Привет, дружище!
— Ты знаешь, где Катя? — Эд прервал его.
— Я видел, она поднималась в свой номер. Мы не будем снимать до завтрашнего утра.
— Мы можем сфотографироваться? — спросила одна из девушек.
— С вами обоими, — уточнила другая девушка.
— Пожалуйста! — Фанатка сложила руки в молитвенной позе.
Взгляд Глеба упал на Эда. Он казался человеком, выполняющим важное дело. Катя была частью команды документалистов, которая следила за Глебом в течение последнего года. Глеб не был уверен точно, что происходит между ней и Эдом, но чувствовал, что это вот-вот достигнет кульминации.
Эд неохотно кивнул.
То, что начиналось как небольшая группа студенток, желавших сделать селфи, быстро превратилось в толпу примерно из двадцати парней, которые, очевидно, приехали в город на бой. Некоторые даже были в футболках с его изображением.
— Ладно, мне пора идти. Спасибо, ребята! — объявил Глеб.
Указав Эду направление, он поднялся на лифте в свой номер. Когда он вышел в длинный коридор на нужном этаже, его сердце забилось быстрее при мысли о том, кто его ждет.
Он вставил карточку в считывающее устройство и, когда загорелся зеленый огонек, открыл дверь. Он уже улыбался от уха до уха, но когда увидел мелькнувшую прядь светлых волос, его улыбка стала еще шире.
— Дядя Глеб!
— А вот и моя любимая малышка! — Он протянул к ней руки.
— Мне два! — Она подняла два пухлых пальчика.
Он поймал свою племянницу в воздухе и закружил ее.
— Привет, моя любимая двухлетка по имени Анютка!
Она откинулась назад и обхватила его лицо своими маленькими ладошками. Глядя прямо ему в глаза, она медленно проговорила:
— Меня зовут Оля!
— Именно это я и сказал. — Он сохранял серьезное выражение лица. — Эля. — На ее лице появилось безумное выражение, возникающее каждый раз, когда он называл ее неправильным именем; но оно сменилось приступом безудержного хихиканья, когда он согнул пальцы и пощекотал ее ребра. Когда он поставил ее на