— Я… начала было она, но незнакомец, не слушая ее, подозвал официантку и заказал самое дорогое шампанское.
Виктория страдальчески огляделась, надеясь поймать взгляд Николь. Ею овладел неподдельный ужас, когда столик, за которым совсем недавно сидела подруга, оказался пуст, только на краю его лежала какая-то бумажка. Взяв ее, Виктория поняла, что это записка, оставленная Николь. В ней подруга сообщала, что они с Себастьяном ушли, решив ей не мешать. Напоследок молодые люди пожелали Виктории приятного вечера.
Да уж, у каждого явно свое представление о приятном вечере, подумала Виктория, комкая в руках записку подруги. И нерешительно опустилась на предложенный незнакомцем стул. Мужчина, взглянув на нее, улыбнулся победной улыбкой.
Да, этот человек явно привык всегда одерживать верх.
У Виктории застучало в висках.
— Я не собиралась принимать ваше приглашение… — забормотала она и осеклась, поймав насмешливый мужской взгляд.
— И все же вы его приняли.
— Вы напрасно потратили деньги на шампанское.
— Это всего лишь деньги.
Ответ покоробил Викторию, которую с детства приучали к бережливости. Несмотря на древность и знатность рода, ее семья уже давно с трудом сводила концы с концами. А здесь, в Париже, девушка привыкла считать каждый заработанный ею франк.
— Все равно это расточительно.
— Тогда вам лучше остаться и позволить мне угостить вас шампанским, чтобы потраченные деньги не пропали даром.
Сердце Виктории бешено забилось, его глухой стук эхом отозвался в ушах.
— Что вам надо?
Собрав остатки сил, она с вызовом посмотрела в волевое лицо мужчины… И с ужасом осознала, что тело уже не подвластно ей. Более того, ему, если только так можно выразиться, хочется, чтобы он и дальше продолжал смотреть на нее.
На этот раз незнакомец изучал Викторию дольше обычного. Наконец он сказал:
— Думаю, следует поставить вопрос иначе, Клоранс Бланш: а что надо вам?
Его слова повергли Викторию в смятение. И, сжав виски пальцами, она выдохнула:
— Я совершенно ничего не понимаю.
— Еще как понимаете, — жестко произнес мужчина, опускаясь на стул, стоящий у противоположной стороны столика. — Я проделал длинный путь, чтобы повидать вас. — Его акцент стал заметнее. — Так что не пытайтесь провести меня.
Что он имеет в виду? И вообще, кто он такой? Неужели в самом деле нанятый братом детектив? Тогда к чему все эти расспросы, нельзя ли просто следить за ней издалека? Все эти вопросы окончательно сбили ее с толку, приведя в состояние, близкое к панике.
Виктория провела рукой по покрывшемуся испариной лбу.
— Почему именно здесь? — неожиданно спросил мужчина, прерывая напряженную паузу.
— Прошу прощения? — Создавалось впечатление, будто этот человек что-то знает о ней.
— Почему не играете в каком-нибудь другом заведении, где больше ценят музыку?
Виктория немного расслабилась. Похоже, он и понятия не имеет о том, кто она на самом деле.
— Мне здесь нравится… — осторожно ответила девушка.
Этот клуб действительно никто не назвал бы изысканным. Публика тут собиралась разная, но в основном молодежь из других стран. Здесь всегда было шумно и весело, нередко случались пьяные потасовки, но Виктории давно уже надоели чопорные светские манеры и роскошные рестораны. У нее еще никогда не было столько друзей и даже почитателей ее таланта.
— Я чувствую себя тут… как дома, — добавила она.
— Значит, вы родились не здесь?
— Здесь родилась моя мама.
Дедушка не раз рассказывал ей, каким чудесным голосом обладала ее мама Катрин Бланш. Виктория также знала, что до замужества Катрин подрабатывала певицей в небольших кафе и недорогих ресторанах. Там ее и увидел Артур Артрайт. После свадьбы Катрин больше никогда не пела на людях, но дома часто садилась за фортепиано и устраивала импровизированные концерты для мужа и детей. Иногда в сознании девушки всплывали обрывки колыбельных, которые напевала мама, укладывая их спать. Виктория не сомневалась, что любовь и способности к музыке перешли к ней от матери.
Она научилась играть на нескольких музыкальных инструментах и усовершенствовала свое мастерство в Сорбонне. Прожив в Париже несколько лет, Виктория говорила по-французски практически без акцента, так что в ней трудно было признать иностранку.
— А фамилия вашей матери тоже Бланш?
К чему все эти вопросы? — недоумевала Виктория.
— Да… — И, поколебавшись, поправилась: — Была. До замужества.
— Значит, Клоранс Бланш ваше настоящее имя? — не унимался собеседник.
У Виктории опять тревожно засосало под ложечкой.
— Более или менее.
Он сдержанно рассмеялся, но глаза впились в нее с новой силой. Только на этот раз в его слегка высокомерном взгляде сквозило изумление. Незнакомец смотрел так, будто читал ее как открытую книгу.
Что он себе позволяет? — подумала Виктория, с трудом преодолевая вновь охватившую ее панику. Нет, это просто смешно! Немыслимо! Он не может знать ее. За все время, проведенное в Париже, еще никто не усомнился в ее личности.
От его жесткого, безжалостного взгляда у нее пересохло во рту. Внезапно она почувствовала себя слабой и беззащитной, словно лань, попавшая в лапы льва.
Напряжение в ней достигло предела, так что Виктория почти физически ощущала его тяжесть.
— Более или менее, — приглушенно повторил он. — Значит, вы лжете, да?
— Я не лгу.
— Но и не говорите всю правду.
Никогда еще Виктория не сталкивалась с человеком, обладающим таким магнетизмом. Еще немного — и она выложит ему все как на духу!
— Вы ведь не француженка? — внезапно спросил он.
У нее по коже пробежал холодок. Неужели его в самом деле нанял Уильям?
— Вы же иностранец. Как можете определить, француженка я или нет? — съехидничала Виктория и натянуто улыбнулась.
— Я здесь не первый раз, и у меня хороший слух. Так что насчет моего вопроса?
— Моя мама…
— Француженка. Да, вы уже это говорили. — Он в упор смотрел на нее. — И вы прекрасно говорите по-французски, но… с легким акцентом.
— У меня нет никакого… — начала было Виктория, но мужчина властно прервал ее:
— Есть. И он становится заметнее, когда вы нервничаете.
Да уж, он хорошо постарался, чтобы взвинтить ей нервы до предела! Виктория нервно провела рукой по волосам и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Он не знает, кто она. Просто не может этого знать. Осталась только одна неделя, напомнила она себе. Совсем скоро я окажусь дома, так что крупица правды не повредит.