Читать интересную книгу Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Кроме одежды пришлось прихватить массу снаряжения – легкую палатку-«купол», спальники, коврики из пенополистирола, репелленты, светодиодные фонари и многое другое. Не забыли и о рациях; тщательно упакованные в кофр с оружием, те ждали своего часа вместе с прихваченным на всякий случай прибором ночного видения. Запас батареек для всех приборов тоже имелся, плюс компактное устройство на фотоэлементах для подзарядки аккумуляторов.

Отдельным пунктом шла аптечка; ее подбором Олег Иванович занимался особо старательно. Случись что – и, даже если удастся добраться до православной миссии, пострадавшему там в лучшем случае посочувствуют и нальют водички. Уровень медицины в 1886 году и без того был далек от идеала, а уж в Сирии… короче, здесь следовало рассчитывать только на себя. Спасибо Каретников помог; теперь путешественники были оснащены медикаментами на все случаи жизни; не приведи бог, конечно…

– Надо бы с извозчиком заранее договориться, – рассуждал тем временем Иван. – Менеджер вроде обещал подводы, но что-то нет у меня к нему доверия…

Олег Иванович удивленно поднял брови, потом сообразил, что «менеджером» сын назвал гостиничного монаха-распорядителя, и от души расхохотался. Впрочем, сын был прав: о доставке багажа на пристань стоило подумать заранее.

– Ладно, пошли. На площади перед вокзалом полно этих… как их… биндюжников. Вот на завтра и договоримся. К какому часу нам надо на пароход – к одиннадцати? А еще таможню проходить… или как это у них здесь называется? Лучше не опаздывать, а то еще уплывут без нас…

Глава 2

– Пан Никол! Прощенья прошу, можно вас на маленькую минуточку?

Голос Яши вывел Николку из раздумий. Со времени отъезда Семеновых прошло почти две недели; третьего дня почтальон доставил телеграмму, извещающую, что путешественники грузятся на пароход и оставляют Одессу, а вместе с ней и пределы Российской империи. И теперь мальчик остро переживал несправедливость обстоятельств, из-за которых ему пришлось остаться в Москве. А тут еще Яша… впрочем, Николка обещал Олегу Ивановичу при случае посодействовать его помощнику.

– Здравствуйте, Яков. У вас ко мне дело от господина Семенова?

Яша удивленно посмотрел на мальчика:

– Какое же дело, пан гимназист? Олег Иванович вот уже две недели как в отъезде!

А то Николка не знал! Да он дни был готов считать до его возвращения! Увы, этих дней было еще видимо-невидимо: Олег Иванович собирался быть назад не раньше чем через полтора месяца.

– У меня, собственно, вот что. – Яша маялся, подбирая слова, и это удивило Николку.

За время недолгого знакомства с новым помощником Олега Ивановича мальчик привык к тому, что тот всегда боек на язык, деловит и вечно куда-то торопится. А сейчас – Яша нервно теребил в руках старую гимназическую фуражку и явно не знал, с чего начать.

– Да не волнуйтесь вы, Яков. Присядьте вот и рассказывайте, в чем дело.

Яша сел на скамеечку. Беседовали они прямо посреди двора; время было к обеду, и мальчик маялся от безделья. Жаркий московский июнь был ему не в радость.

– Скажите, пан гимназист… – Яша замялся. – Не случалось ли вам в последние дни заметить что-то необычное?

Николка озадаченно взглянул на Яшу:

– Что же необычное? У нас все слава богу… то есть ничего такого не было. А вы почему об этом спрашиваете?

– Да так, пан Никол, есть кое-какие опасения, – ответил Яков. – Вот, скажем, не приходилось вам видеть возле дома подозрительных людей? Или дворник заметил что-то эдакое? Я его расспросил – говорит, ничего. Но, может, с вами он будет пооткровеннее?

Николка встревожился:

– Какие еще «подозрительные»? Нет, если бы Фомич что-то такое заметил, он бы дяде сказал, да и квартальному тоже. В чем дело? Каких это людей вы опасаетесь? Воров? Бандитов? Отвечайте наконец!

– Видите ли, пан Никол, – вздохнул Яша. Ужасно не хотелось посвящать Николку в детали, но ничего больше не оставалось. – Пан Семенов, когда уезжал, дал мне деликатное поручение…

Рассказывал Яша долго – целых полчаса. Николка то и дело перебивал его вопросами; юный сыщик сердился, сбивался с мысли, раздражаясь необходимости несколько раз повторять одно и то же. И вот что в итоге он рассказал Николке.

Отбывая в Сирию, Олег Иванович поручил Якову установить личность ученого, обитавшего когда-то в квартире Овчинниковых. Николка сообразил, что отец Ивана решил таким образом навести справки об авторе пергамента; мальчик едва не проговорился о четках, но вовремя прикусил язык. Яша, в свою очередь, взял на заметку эту нечаянную заминку.

Кто таков был квартирант, Яков выяснил без труда. Пропойца-письмоводитель из околотка, получив на полуштоф «казенки», дал справку о господине, три года назад снимавшем квартиру в доме, принадлежащем ныне господину Овчинникову. Звали жильца Вильгельм Евграфович Евсеин; числился он доцентом Московского Императорского университета по кафедре римских древностей. Три с половиной года назад сей ученый муж вернулся из заграничной поездки – как многословно выразился письмоводитель, «по неотложным обстоятельствам, имеющим касательство к занятиям оного господина Евсеина наукой в попечении казенного учреждения». Тогда доцент и снял квартиру на Гороховской, хотя и проживал прежде в собственном доме, в Замоскворечье. Мало того – через месяц после того, как ученый муж въехал в новое жилище, он бесследно исчез. Пропавшего жильца ждали полгода (на этот срок была оплачена квартира). Потом ждать перестали – никто на Гороховской доцента толком не знал, горевать было некому. Небогатый скарб свалили в амбар при околотке, где вещи и пылились почти год. Нынче имущество ученого проходило по делу о наследстве: у Евсеина нашлись родственники, пожелавшие вступить во владение бесхозным добром.

На этом этапе расследование вполне могло зайти в тупик. Однако старый Ройзман не зря высоко ценил таланты Яши: молодой человек стоптал ноги, извел не меньше половины оставленной Олегом Ивановичем весьма солидной суммы – но все же сумел выйти на след пропавшего доцента! Для этого, правда, пришлось собирать по всей Первопрестольной сведения о происшествиях, случившихся на момент исчезновения Евсеина, – но в итоге Яше удалось разузнать то, до чего не сумел (а может, и не захотел) дознаться полицейский дознаватель.

Примерно в то же время, когда доцент Евсеин пропал с квартиры на Гороховской, на другом конце Москвы – близ Цветного бульвара, в двух шагах от Малого Колосова переулка – в меблированных комнатах мещанина Козюкина имело место неприятное происшествие. Малый Колосов вообще слыл по всей Москве дурным[5] местом: скандалы, грабежи, убийства случались здесь с завидной регулярностью; вот и тогда, посреди ночи, прислуга при меблирашках принялась кричать «караул». На зов явился околоточный – и застал в одном из «нумеров» прилично одетого господина. А с ним – другого, валявшегося к моменту прихода служителя порядка на полу, с головой, ушибленной кочергой. Дело представлялось ясным: злодей взят на месте преступления, жертва налицо, орудие (та самая кочерга) прилагается. Но – не тут-то было. Преступник назвался бельгийским подданным и потребовал консула, который и был по такому случаю истребован в Сретенскую часть.

Дождавшись дипломатического чиновника, сухаревский пристав Ларрепанд (известный всей Москве умением ловко обойти любую несообразность, лишь бы не портить казенной отчетности) задержанного отпустил. В протокол было чин по чину занесено описание события: по бумагам выходило, что бельгиец, снимавший в меблирашках Козюкина комнату на время своего визита в Москву по делам науки, назначил там встречу некоему господину – тот якобы откликнулся на данное в газете объявление. Со слов иностранца было записано, что тот дал объявление о покупке некоего «экспоната из частной коллекции», который пострадавший и принес на продажу. После совершения сделки на гостя прямо в коридоре меблированных комнат напало некое третье лицо – злодей, видимо, выследил жертву и попытался завладеть вырученными деньгами. Иностранец спугнул грабителя и доставил пострадавшего в свои апартаменты, где и был потом застигнут бдительным полицейским чином, явившимся на заполошные вопли прислуги.

История была шита белыми нитками, но Ларрепанду сходило и не такое. Напрасно Яков пытался выяснить, что за «экспонат» был приобретен бельгийцем и в какой такой газете иностранец давал объявление, – ничего не сыскалось, хотя Яша старательно просмотрел подшивки всех московских газет недели за три. Сам бельгиец (кстати, звали его Ренье ван дер Стрейкер, приезжий из города Брюсселя) спешно покинул Москву. Дальше следы его терялись; но Яше куда интереснее была жертва преступления. Пострадавший, внесенный в полицейский протокол как «неустановленная личность неизвестного сословия, места жительства и рода занятий», несомненно, и был тем самым доцентом Вильгельмом Евграфовичем Евсеиным, что снимал квартиру на Гороховской. К протоколу прилагался лист, подписанный околоточным доктором: согласно заключению сего эскулапа, пострадавший, лишившийся вследствие удара по голове памяти, был передан на попечение «неких лиц, пожелавших оказать ему вспомоществование». О том, что это были за лица, в полицейской бумаге сказано не было. Яша изучил прошитые бечевкой странички протоколов; это обошлось ему в пять рублей серебром, но зато молодой человек узнал номер бляхи извозчика, который увез пострадавшего и загадочных благотворителей из околотка.