Читать интересную книгу Самоед - Всеволод Фабричный

Я работал с ним около шести месяцев на складе мыла, шампуни, зубной пасты, гомеопатических лекарств и травяных настоек.

Самый яркий момент нашего сотрудничества вспыхивает и вываливается из вместительной матки памяти в июле, на краю тропинки в парке, среди зудящих комаров, солнечных пятен на штанах, посвистывания летних птиц и слабо–оргазмической мысли в голове, что обеденный перерыв только начался. Сволочная работа оттягивается на полчаса, которые можно как мешок набить бутербродами, полупьяным разговором и лихой, но неосуществимой идеей, что можно вообще не вернуться назад в ежедневный, треклятый склад шампуни и просидеть тут часа полтора.

Мы начали наш обед с того, что я вскрыл объемистый пузырек с настойкой эхинацеи, украденный с работы. Это была идея Пещерника. Он вынашивал ее уже давно, но украсть пузырек не решался. Дело в том, что настойка содержала девяносто процентов спирта и несмотря на мои убедительные доводы, что эхинацея из–за своего адского вкуса решительно не подходит для употребления внутрь — Пещерный Человек был почему–то на сто процентов (то есть на десять больше, чем в настойке!) уверен, что мы выпьем эту черную бурду за милую душу. Он был настойчив и вероятно думал, что выпив настойку мы по–ницшеански перепрыгнем через самих себя и станем сверхлюдьми. Естественно ничего не получилось. Глотнув эхинацеи мой друг сделал страшное лицо и стал походить на олигофрена, которому внутривенно ввели что–то медицинско–карающее. Он быстро передал пузырек мне и решительно отказался от дальнейшего употребления. Я же, решив проучить его, вылил бурду в припасенный пластиковый стаканчик и стал делать вид что пью. Пещерник в ужасе отвернулся. В это время я потихоньку выплеснул эхинацею в кусты и затем долго хвалил ее вкус и аромат.

В тот день у Пещерного Человека на обед был овощной суп в банке, но не было ложки. Он ел суп руками, умело зачерпывая его лодочками ладоней и рассказывал мне о том, что вечером к нему должна прийти таинственная незнакомка, которую он встретил накануне и что по такому случаю необходимо не забыть вымыть туалет. Она так и не пришла. Рандеву не получилось. Вообще Пещерному Человеку не везло с женским полом… По его словам — он не знавал девичьего внимания уже семь лет. Было ему тридцать шесть. Он постоянно говорил о сексе и пытался завести знакомство с каждой бабой в общественном транспорте и на улице. Заплатить дешевой проститутке он не хотел, объясняя, что желает «по любви», да и денег у него не было. На складе мыла платили зверски скромно.

Однажды, когда мы на обеденном перерыве сидели около склада на подстеленных картонках — рядом на шоссе случилась мелкая авария. Столкнулись две машины. В одной из них была молодая девица. Пещерный Человек бросился к ней, чтобы спросить — нет ли у нее травм и увечий. Но не смог ничего сказать — крупнокалиберные, налитые груди, натягивающие короткую летнюю кофточку пострадавшей так поразили его, что он не мог отвести от них взгляда, потоптался на месте и пошел назад на свою картонку.

Он не пропускал ни одной фотографии симпатичной девушки в бесплатных газетах, которые кто–то притаскивал на работу и лучшие из них уносил с собой в туалет. Один раз я обнаружил газетную фотографию спортсменки–бегуньи аккуратно разложенную на бачке унитаза.

Пещерный Человек любил фильмы Тарковского и классическую музыку. Однако при этом он имел завидные познания в области андерграундного панка и хардкора, которым видимо увлекался в молодые годы. Он любил кофейные напитки со льдом и шутки, касающиеся венерических болезней.

Многие сотрудники с завидной постоянностью называли его гомосексуалистом и извращенцем. В глаза и за глаза. В то время Роберт жил вместе с каким–то молодым человеком и на паях с ним платил за квартиру. Шуткам не было конца и предела. Фантазия людей отягощенных скучной, рутинной работой не знает стыда. Что только не придумывалось про Пещерного Человека и его друга! Маркиз Де Сад не смел бы и подумать о таких проделках… Пещерник же не обращал никакого внимания…

Это прозвище дал ему не я, а молодой индус–наркоман со сломанной и плохо сросшейся потом рукой. Индус этот и сам был порядочным персонажем…Его заветная мечта состояла в том, чтобы насиловать молодых девиц на глазах их матерей. Это была злобная, подлая мразь не лишенная однако некоторого обаяния… Как он сообщил мне — самая большая удача его жизни была смерть отца, который в страшных муках загнулся от цирроза. После папашиной кончины он унаследовал его машину. Надо сказать, что ко мне он относился со странным и непонятным мне уважением и сказал что я имею полное право брать ключи его наследственного автомобиля и в любое время рабочего дня угощаться виски или водкой, которая никогда не переводилась на захламленном заднем сидении.

У себя дома индус держал тарантула и периодически покупал ему живых мышей. Он ежедневно опаздывал на работу потому что проводил ночи со своей подругой накачиваясь ромом, нюхая кокаин и познавая всевозможные плотские наслаждения. Утром он шатающимся коричневым призраком приступал к своим обязанностям — упаковке заказов. Пещерный Человек паковал вместе с ним и доводил индуса до белого каления уже одним фактом своего существования. Когда индус бывал особенно не в духе, а именно «аки лев рыкающий» — Пещерный Человек видя это начинал плясать и петь французские песни невероятно противным фальцетом. Это была удачная месть за индусовские оскорбления — тот просто кипел розовой пеной…

Но я отвлекся! Как же выглядел Пещерный Человек?

А вот как: огромная голова с короткой стрижкой под горшок и покатым неандертальским лбом, непропорционально короткие ноги, крупная бородавка на верхней губе похожая на круглый кусочек дерьма и при этом постоянно слезающая с ушей и подбородка кожа, которую Пещерник периодически отрывал лоскутками и тщательно осмотрев скатывал пальцами в воскообразные шарики. Кожа слезала потому, что Пещерник каким–то образом подхватил дрожжевую инфекцию — кандиду. Он часто подходил ко мне и, издавая запах прогорклых дрожжей, печально говорил:

— Кандида, дружище, это на всю жизнь.

Он родился в Монреале и прожил там до двадцати лет. Французский акцент остался с ним навсегда. Его отец застрелился, когда он был еще ребенком. Наркотики, алкоголизм, долги и депрессия — хороший набор для отца, чтобы начинить свою седеющую голову свинцом. Мать его была либеральной женщиной и часто покуривала марихуану вместе с сыном. Пещерный Человек говорил мне что курить и пить с матерью — это последнее дело и хуже этого ничего быть не может.

Я не знаю многого о молодости Пещерника и поэтому не берусь судить, но мне кажется, что классическая музыка, которую он так любил была его защитой и спасением от демонов, которым он когда–то уступил и теперь был слишком рассудителен (да и слаб телом) чтобы уступить снова.

Когда шалить нет уже сил и тело отторгает даже самые робкие потуги на веселье — необходимо быстрой найти, что–то классическое, доброе и безвредное. У самого сейчас так и возникла перед глазами большая энциклопедия животных Брэма, которую я как–то судорожно схватил и стал читать, когда в один из моих пьяных, запутавшихся и виноватых подростковых вечеров. Сколько людей на этом свете слушают Баха, читают Диккенса и вышивают крючком только потому, что эти занятия ставят сложную преграду чтобы водка, игла и звериное поведение не смогло снова проникнуть в «хочу»…

Незадолго до моего ухода с этой работы к Пещерному Человеку приехала старушка–мать на вечное поселение. Он ждал ее приезда с нетерпением и подозрительной эйфорией. Через пару дней после счастливой встречи и начавшейся за ней совместной жизни — монреальский эксцентрик заметно сник и стал (поначалу осторожно) жаловаться на невыносимый материнский характер. Со временем жалобы усилились и покрылись легким налетом злости и отчаяния. Ему стало вдруг досадно, что мать целыми днями сидит дома, выходя лишь в библиотеку или за пропитанием и Пещерный Человек стал активно искать старухе работу, а также вести туманную агитацию насчет того, что ей не обязательно жить вместе с ним, а можно и съехать куда–нибудь подальше. Изначально материнский приезд задумывался ради экономии денег — она будет работать по мере своих древних сил и Пещерник естественно тоже станет приносить кое–какие крохи со своего мыльного склада. Однако очевидно что старушке весьма понравилось торчать дома и читать французские романы и совсем не хотелось мыть раковины и затирать пятна дерьма в офисных санузлах. На другое, как я понял, она не годилась. Чем все это закончилось я не знаю.

Снова воспоминание выдавливается из меня… Как прибитый палкой лягушонок, дергая лапками — судорожно лезет из глазниц…

Солнечный, солнечный день. Я только что уволился с мыльного склада. Я пьян почти до беспамятства. Ангелы Венички Ерофеева сурово качают светлыми, трезвыми головами. Пещерный Человек и еще один близкий друг ведут меня под руки к станции надземного метро. Я шатаюсь, скалю щербатый рот, скорее не говорю, а утробно взревываю какие–то фразы…Затем вагон. Мы едем. Пещерный Человек сидит рядом со мной. Моя станция. Я с трудом встаю с сидения, обнимаю его и он навсегда пропадает из моего поля зрения.