Читать интересную книгу Игра в ящик - Сергей Солоух

– Словейкин, – сказал Студенич, когда красногубый Слава, в разъехавшейся на пузе цветастой рубахе и лесорубских джинсах фабрики «Рабочая одежда», обросших куцей белой бахромой внизу штанин, явился по вызову. – Должок за тобой, товарищ сизокрылый, – хмуро напомнил Студенич.

И Слава понурился. Этим летом Студенич дважды прихватывал Славяна, с тяжелой поправки приходившего на смену. Объяснительные лежали в столе Студенича. Славяну даже показалось, что сквозь оргстекло, голубоватый табель-календарь и тяжелую столешницу проступили большие детские буквы его бестолкового и виноватого лепета. Какая совесть! Сурепка, вот что корячилось. Опять. Со всей первомайской, исполинской неизбежностью нависла над Соловейкиным щекастая колхозная сука. А с нею очередное безводное утро с ушастой черной гирей солнца и третья, третья объяснительная. Порочный круг. Смерть пионерки. Нет, точно выгнать задумал. Задумал выгнать. Падла Ильич, за что?

Когда же угрюмый падла Ильич, не глядя в жалкие кабаньи глазки Славы, кратко и просто объявил:

– Сегодня выйдешь в ночную. Ты и Красноперова, – механический Соловейкин мгновенно стал электрическим.

Сам изумился той быстроте, с которой его безмерное и безразмерное горе все без остатка оформилось, свернулось в четкую, пылающую пульку уставного:

– Есть!

Студенич поморщился от того, что при этом пара капель горячей, подобострастной слюны бякнулась на оргстекло его стола, но ничего не счел нужным добавить. Махнул рукой, и все. Свободен.

Соловейкин же от радости в холодном коридоре с размаху смазал здоровым кулаком по круглому боку огнетушителя. Краснорожий не сдался, остался на крюке, зато бурое мясо Славкиной руки, словно из-под лопнувшей перчатки, проклюнулось кровавыми кляксами на костяшках. И наплевать. Славян готов был расцеловать огнетушитель и того придурка, который пробил ночную смену. Понятно, что весь расчет Студенича на то, что завтра у Славы свободный день. И никакого отгула за ночь не будет, но и не будет больше этих объяснительных. Завяли помидоры. Сурепку съели. Ты мне, а я тебе. Есть совесть на белом свете. Есть.

В девять вечера Слава закончил дневную смену. Сходил домой. Съел две тарелки густых, с мяском на косточке, маминых щей и в половине одиннадцатого двинул обратно, на ВЦ. Все желваки и хрящи могучего Славиного тела играли и хрустели. Еще бы. Сегодня, сегодня он наконец-то, впервые с давних, уже забытых майских праздников, сомнет и обслюнявит что-то женское.

С тощей как мальчик и развратной как жирный старикан Иркой Красноперовой Студенич разговаривать вообще не стал. Одна лишь только мысль о встрече с этим воло оким существом, пусть даже и официальная, но без свидетелей, да еще в закрытом помещении, пугала спортсмена и семьянина Ивана Ильича до легкого расстройства здоровых функций ЖКТ. Распоряжение начальства девушке передала старшая смены Зинаида Васильевна. Щей, ни горячих, ни холодных, никто ей дома наливать не собирался, поэтому с работы Ирка и не уходила. Добила полкоробки бабаевских конфет, счастливо залежавшихся с позавчерашнего дня рождения Зинаиды Васильевны и не успевших даже по-настоящему заветриться в едкой табачной атмосфере дежурки, залила шоколадно-пралиновую массу ржавым, утренней заварки чаем и к моменту прихода Славы Соловейкина мило сидела у окна, подкрашивая губы и подводя ресницы.

Тут же на месте произведенная инспекция наличного запаса расходных материалов настолько вдохновила Славу, что он готов был стартовать немедленно, но дверь открылась, круглое лицо заказчика сегодняшнего праздника, Р. Подцепы из сектора мат. методов, блеснуло фонариком из тьмы, и Ирка встала. Пошла снимать какое-то левое, неизвестно зачем оставленное системщиками задание. Дурацкий контрольный тест, что-то лениво и вяло печатавший, пару-другую строчек раз в две минуты.

– Мог бы и сам снять, без помощников, – хмуро постановил Славян и для порядка пнул Зинкин железный стул.

Но глупый почему-то плавно не поехал в угол, а тут же и упал. Ничком.

Хороший вечер начинался с легкого раздражения. Причем и с той стороны длинного коридора ВЦ, где Слава прикидывал, что же быстрее свалит Ирку – неразведенный це-аш-три-о-пять или же его менделеевская смесь с водичкой, и с той, где Роман Романович, стоя спиной к «Консулу» и сосредоточенно перекладывая перфокарты, не мог дождаться, когда же Ирка, наверное от перебора сладкого вдруг ставшая необычайно плавной во всех движениях, закончит наконец простые манипуляции по освобождению рабочего пространства, а равно оперативной памяти и центрального процессора. Но наконец-то закруглилась, сгребла распечатку тестовых результатов и упорхнула, оставив на прощанье еще зачем-то целых двадцать три байта избыточной информации.

– Я буду в дежурке...

Можно подумать, Роман и так не знал, где полагается сидеть девушкам-операторам. Теплым и вялым, но обволакивающим как сливочное масло. Естественно. Но вот чего он точно знать не мог, не мог предвидеть, так это возможность изменения местоположения Ленки Мелехиной. Отталкивающей и во всех смыслах рыжей. Не мог предвидеть возможность ее появления на ВЦ, тем более в машзале, в начале первого. Ленка числилась второй аспиранткой Прохорова. Первогодок с еще несданными кандидатскими экзаменами. В другой момент и в ином состоянии Рома бы попросту схохмил, прошелся как-нибудь насчет презент континьюс тенза марксистко-ленинской философии, который в это время суток усваивается гораздо лучше, чем правила организации повторяющихся операций на языке Фортран. Само собой. Но после восьмидесяти минут расчета первого варианта, когда всем своим чутким математическим организмом он уже начинал просекать, что исходные параметры неверные, то есть как раз прекрасные, такие, при которых все чисто проходит с печатью или без, Роману было точно не до шуток. Полтора часа коту под хвост. Больше того, вся смена могла уйти в песок. Пропасть совсем, если он перепутал наборы. Если нужные остались в запертом четвертом корпусе ИПУ. Желтые стопки данных. Невероятно. Не может быть. И тем не менее.

Роман стоял и как идиот в сотый раз перебирал перфокарты, рыбьим взглядом лунатика глядел на цифры, надписанные шариковой ручкой над рядом дырочек и не мог, никак не мог понять, как же так вышло. Именно в этот момент открылась дверь машзала, и Ленкин носик быстро втянул болезненный, люминесцентный свет Ромкиного кошмара. Но это был один-единственный короткий вдох, едва лишь глаза двух прохоровских аспирантов встретились, дверь мгновенно захлопнулась, и далее в грудную клетку Ленки Мелехиной поступала лишь только прохлада коридорной темноты. Эмоционально совершенно ничем не подсвеченная.

Конечно. Для полновесности заявки Левенбук включил в список и эту безголовую, и младшего научного сотрудника, москвича Гарика Караулова, все правильно, но это ведь не повод, в самом деле, перелезать в кромешной тьме через ограду режимного учреждения и сквозь собачьи дикие засады рывками идти на свет окон ВЦ. Что она себе вообразила? С кем на одну доску решила встать? Думает ли она вообще, или у нее мозги, как эти безмозглые вохрами прикормленные шавки, точно каким-то дауном сварганенные из развивающего набора юного биолога, уши таксы, хвост овчарки... Бестолковые напрочь. Шавки... Подумав вдруг об институтской охранно-постовой своре, Ромка тут же непроизвольно припомнил, как он сам позавчера заявился в контору ни свет ни заря. Поднятый непонятной пружиной в шесть, он уже в семь тридцать прошел через только что открывшуюся проходную, возле которой во дворе волнами шерстяного моря дышало пыльное собачье отребье. Очень мирное, с полными желудками, на солнышке. Поднялся по улитке лестницы на третий, воткнул ключ в скважину, и дверь сама собой открылась. Незапертая. Посреди комнаты возле его стола синела поломойка с коробочкой его, Ромкиных, перфокарт.

– Пыль вот протираю, – икнула тетка в рабочем халате и поставила коробочку на Ромкин стол. А потом быстро подняла с пола две книги и пристроила тут же рядом.

Елки! Все понятно! Все было на полу. Все. Тетка смахнула толстым задом и книги, и коробочку со сбойными вариантами, и маленький набор любимого контрольного варианта, лежавший здесь же, под аккуратными листами миллиметровки. Ромка еще раз посмотрел на стопочку тоненьких колод, каждая из которых была собрана в единый вариант самоклееным бумажным колечком. Идиот. Ну разве не видно, все как новенькие, всего лишь раз проглоченные перфокартным вводом, и только у одной, у одной-единственной колоды правый обрез слегка подмят и замахрился. Она ходила много, много раз. Тетка смахнула со стола весь левый край, а потом сложила папки к папкам, карты к картам. Как могла. Контрольный вариант к сбойным. О черт. И надо же, чтобы именно этот он вытащил не глядя и тупо первым бараном запустил...

Через два часа нового счета случилось то, ради чего все и было затеяно. Вариант пошел вразнос, и Ромка понял почему. Неверное определение границ двойных массивов, тысячи элементов может не хватать, если по условиям точности сам алгоритм начинает замедлять вращение воображаемого рабочего органа моделируемой машины. Просто притормаживать, снижать угловую скорость, умножая количество необходимых для расчета точек в разы. В разы.. Ха-ха... Ясность наступила необыкновенная. Как в голове изобретателя таблицы периодических элементов. Все тетрадки в клеточку. Счастливо и, наверное, впервые за все время борьбы с дырочками и лампочками Роман вдруг ощутил себя единым целым с этим миром. Наконец-то. Желанной и необходимой частью машзала, вычислительной машины и стопки желтых перфокарт. Ничто уже теперь не могло нарушить или сломать это новое, возникшее в третьем часу волшебное единство земли, воды и неба. Ни Ленкин рыжий хвост за дальним перфоратором, который Подцепа обнаружил в углу служебной комнаты, когда вбежал, чтобы быстро перебить пару команд, ни белой, подвижной легкой ниточкой вьющаяся субстанция девицы-оператора, которую он чуть было не снес на обратном пути в потемках коридора...