Читать интересную книгу Там, где кончается волшебство - Грэм Джойс

И если честно, мы мало с кем общались. Поэтому на следующий день я очень удивилась.

Дул сильный ветер; стояла ужасная февральская погодка, для стирки, правда, вполне приемлемая. Висящая на веревке простыня вдруг колыхнулась в мою сторону, будто хотела за ногу укусить, я тоже не осталась перед ней в долгу и водворила выскочку на место. Никаких послаблений этим драчливым простыням! На маленьком транзисторе «Хитачи» тихонечко поигрывала пиратская радиостанция «Радио Каролина». Да, батарейки стоили целое состояние, но я любила работать под музыку и подпевать, где получалось. Нельзя сказать, чтобы Мамочка разделяла мою любовь к поп-музыке. Скорее, совсем не разделяла. Всю современную музыку она называла белибердой. Белибердой и гадостью.

А я знай себе пела и продолжала петь, даже когда за простыней послышалось шуршание и промелькнула тень. Тут я притихла и отступила на пару шагов. Пожалела, что Мамочки нет дома. Простыня тем временем отдернулась, и я увидела нарочито серьезное, но забавное, в рыжих кудряшках лицо. Артур Макканн – страшно высокий и оттого всегда сутулый. Артур был в кожаной мотоциклетной куртке и ослепительно-синих джинсах в обтяжку – не знаю уж, как он добивался такой синевы.

Я отвернулась и стала дальше развешивать белье.

– Ну ты меня и напугал! Я аж за грабли схватилась.

– Осока, ты шуток не понимаешь, что ли? Я же не со зла.

Я знала Артура со школы. Его глаза, такие же синие, как джинсы, подмигивали мне и помахивали изящными ресницами. Проверив, на месте ли мои любимые заколки, я вспомнила о дырке на локте.

– Если Мамочка тебя здесь застанет, тебе влетит. Она вернется с минуты на минуту.

Артур вылез из-за простыни, которая тут же попыталась его хлестнуть.

– Осока, кончай уже прятаться за спину Мамочки Каллен. – Он подошел поближе, пахнуло пивом. – Пора тебе завести нормального парня.

Артур был хулиганом из соседней деревни Халлатон. Местечко хуже некуда. Ох и историй я могла бы рассказать про них! Не выпуская из зубов прищепки, я прошепелявила:

– Нормального парня? Уж не тебя ли?

Потом я потянулась к веревке, прекрасно понимая, что так мой зад предстанет перед ним во всей красе. Я прямо спиной чуяла, как его руки мечтают оказаться у меня на бедрах. И хотя Мамочка обозвала бы меня «шлюшонкой», а сзади тяжело дышал Артур, я все-таки нагнулась к бельевой корзине, встряхнула очередную простыню и снова разогнулась. И ровно в ту секунду, когда он собирался сделать решающий бросок, я развернулась:

– На кой мне сдался полудурок халлатоновский! Потом, ты же почти мой ровесник. А я хочу мужчину постарше.

– Куда тебе постарше? Я в самом соку, пойми.

– Тебе всего двадцать один. Ты не в соку. Ты мальчик. А мне нужен мужчина, который способен меня чему-то научить.

Естественно, я знала, что он ответит, и Мамочка сказала бы, что я заигрываю. Без сомнения.

– Я тоже мог бы тебя кое-чему научить, – ответил Артур, почесал подбородок и похлопал белыми ресницами.

Я снова отвернулась: теперь нужно было прищепить белье к веревке. Хочу ли я, чтобы он меня коснулся? Да, именно так я у себя и спрашивала. Хочу ли?

– Ай! – вскрикнул Артур.

Я резко обернулась: Артур схватился за пятую точку, а за ним с клюкой наперевес стояла Мамочка Каллен и угрожала новым ударом.

– С чего ты взял, что можешь заходить в мой сад? – ревела Мамочка, испепеляя его глазами цвета сгущающейся бури.

– Да мы же просто разговаривали.

– Вы просто разговаривали! Как же! Еще скажи, что ты за ней ухаживал! – Мамочкин внушительный бюст ходил под кофтой ходуном, толстые щеки комично подергивались, но темно-карие глаза пылали гневом. – Если к девице подкрадываются сзади, так это не называется ухаживанием! Мы жили без таких ухаживаний и дальше проживем. Тут вообще никто не ухаживает, пока я не разрешу!

– Мамочка, мы просто разговаривали! Чего пихать в меня сразу кочергой!

– Сейчас я те еще всыплю, парняга. Ты с ней не просто разговаривал, полудурок халлатоновский! Ты к ней тянул свои бесстыдные ручищи, я все прекрасно видела.

Артур опять потер якобы саднящую задницу, хотя глаза его при этом смеялись. На самом деле больно ему, конечно, не было, и все это понимали, но с детских лет я хорошо усвоила, что в обращении с клюкой Мамочка не знает полумер. На счастье Артура, пока она только разминалась, но ситуация могла усугубиться в любую секунду.

– Мамочка, помилуй.

– Что?! – завопила Мамочка. – Еще раз увижу тебя здесь, сломаю палку о твою дурацкую спину.

– Ой, Мамочка! – смеялась я; она так мастерски умела управляться с палкой, что лучше было не нарываться.

Артур был молод и силен, поэтому он ловко выхватил у Мамочки клюку и перемахнул с нею через забор. Мамочка была старой, но и она могла дать жару, поэтому рванула за ним.

– Пока, Осока! – весело крикнул он из-за калитки, приставив клюку к забору.

Потом вскочил на мотоцикл и ударил по газам. Мамочка бросила ему вдогонку горсть земли, но он уже умчался, даже звук мотора почти затих.

– Прочь из моего сада, козлина рыжий, полудурок халлатоновский, и никогда не возвращайся!

Забрав клюку из-за забора, Мамочка присела на садовую скамейку, чтобы отдышаться. Я молча вернулась к прерванному развешиванию белья. Закончив, присела с нею рядом. Мы в тишине уставились в пространство. Довольно скоро у Мамочки дрогнули плечи. Я продолжала молчать. Потом она не выдержала:

– Козлина рыжий! – фыркнула и разразилась хохотом.

Я поддержала ее:

– Полудурок халлатоновский!

Широкие Мамочкины плечи затряслись еще сильнее.

– Козлина рыжий халлатоновский, охотничек до зайцев.

Она зашлась безумным хохотом, загикала, заулюлюкала и так хватила себя по коленке, словно та ей была не дорога. Я не осталась в стороне: зафыркала и захрюкала. На наше счастье, жили мы вдали от всех, и некому нас было услышать или увидеть. А то бы…

Но разве можно было не смеяться? Невозможно. При всем желании.

Старая Мамочка Каллен была моей приемной матерью; она меня удочерила, когда моя родная мать скончалась. Мамочка рассказывала, что появилась я на свет случайно, у женщины, чьи старшие дети уже выросли и вовсе не горели желанием взять к себе ребенка, тем более рожденного от другого отца. Сводного брата и двух сестер я никогда не видела. Задолго до описываемых событий Мамочка Каллен потеряла собственного ребенка, и с той поры в ее истекшем кровью сердце зияла черная дыра, которая стенала и выла, пока, лет уже хорошо за пятьдесят, Мамочка не решилась ее заполнить. Это случилось в сорок шестом году. Война только закончилась, и Мамочке удалось забрать меня без лишней волокиты. Я думаю, просто рядом не оказалось органа, которому было бы дело до сей малозначительной детали. В то время обеспечить едва оторванного от сиськи младенца крышей над головой было куда важнее, чем занести его фамилию в реестр.

– Я притащила тебя прямо из больницы, – рассказывала она, и я ни разу не усомнилась в правдивости ее слов.

Мамочке нужно было заполнить пустоту, поэтому она взяла меня к себе. И все. Она меня любила и относилась ко мне не лучше и не хуже, чем относилась бы к родному ребенку, то бишь постоянно колотилась, чтобы в доме было тепло, чтобы на столе было достаточно еды, а в шкафу – чистой одежды, и палкой она меня отдубасила лишь дважды. Любовь же ее выражалась в том, что она уделяла мне поразительно много времени.

Мамочка слушала, Мамочка отвечала, Мамочка раскладывала для меня по полочкам вселенную. Имелась у нее одна привычка: прежде чем предложить свою версию событий, она на секунду закатывала глаза и аккуратно разъясняла, в чем эта версия расходится с мнением соседей, а в чем нет. Когда у меня случились первые месячные, она мне сразу рассказала, что к чему, и после всегда гнала мальчишек со двора. Артур Макканн был далеко не первым, на кого она накинулась. Хотя на этот раз мне показалось, что она переборщила. О чем я ей не преминула заявить.

– Мамочка, я уже достаточно взрослая, чтобы за себя постоять.

– Я знаю, но настанет день, когда ты повалишься перед одним из них на спину. Не буду же я вечно их отгонять. Природу не обманешь. Повалишься как пить дать.

– А вот и нет.

– Помяни мое слово. Не важно, что ты о себе вообразила. Он на тебя глянет, смекнет, где фартук развязывается, раз потянет, другой потянет, глядишь – а ты уже валяешься в траве, подрагиваешь от удовольствия и думаешь: «Какая же я молодец, что согласилась». Так все и происходит. Ты, главное, смотри не дай себя обрюхатить. Ну, этому я тебя вроде как научила.

И правда научила. Хотя местами от Мамочкиной арифметики ум за разум заходил. «Возьми верхнее из чисел от одиннадцати до восемнадцати и вычти его из количества дней между самыми короткими за последние шесть месяцев месячными, а нижнее из чисел вычти из количества дней между самыми длинными за последние шесть месяцев месячными. Если между самыми короткими месячными было двадцать шесть дней, а между самыми длинными тридцать один, гони своего хахаля поганой метлой между восьмым (то есть двадцать шесть минус восемнадцать, так?) и двадцатым (а это у нас тридцать один минус одиннадцать, верно?) седьмого месяца. Вот так-то. И, может, пронесет. Хотя немного уксуса на губке не помешает».