Снова и снова возвращался Лукай в своих кошмарах на огромное поле желтой, пожухшей травы с темной полосой леса в отдалении, под косой горячий дождь, смывавший с лица кровь. Мокрая от пота рукоять меча скользила в руке, а сталь раскалилась от бесчисленных ударов, сыпавшихся со всех сторон. Страх давно отступил, Лукай плавно скользил в пространстве, видя себя со стороны, словно это не он, а кто-то чужой, посторонний отбивал удары клинков и рычал бешеным зверем. Его окружили эльфы с искаженными от гнева лицами и с острыми ушами, слегка выступавшими из-под длинных, спутанных волос. Эльфы были столь же жестоки, как и прекрасны, но, несмотря на грозный вид, больше его не пугали. Ожесточенный бой, похожий на вращающуюся воронку, быстро разгорался, становясь с каждой кровавой минутой все сильнее и разрушительнее.
Отряд Лукая прорывался через бескрайнее поле к реке, за имперцами возвышалась устремленная в небо эльфийская цитадель. Лукай точно знал, что его лучший друг Бигдиш находится где-то рядом, прикрывая его спину. Ведь светловолосый дурашливый наглец не умел промахиваться, его стрела всегда достигала цели. Главное, чтобы в горячке боя он не перепутал спину Лукая с вражеской. Мечник специально завязывал длинные черные волосы ярко-красным плетеным шнурком, чтобы Бигдиш мог его различить.
Увлекшись, он не заметил, как отбился от отряда, оказавшись в реденьком, киснувшем под дождем леске. Крики раненых и звон оружия доносились словно издалека, основные участники боя остались позади. Дождь бил в лицо, заставляя прикрываться ладонью, стекал струями за шиворот. Лукай оглянулся на месиво из сцепившихся в едином кровавом клубке тел, желая броситься обратно в драку.
И вдруг из-за деревьев выступил мальчишка-эльф, похожий на маленького озлобленного волчонка. Огромные синие глаза его сурово смотрели из-под почти прозрачных бровок, длинные белые волосы свисали мокрыми прядями. Он сверлил Лукая свирепым, страшным взором, оскалившись и сжимая в руке нож, такой нелепо огромный, что маленькие детские пальчики с трудом удерживали слишком толстую деревянную рукоять. С рыком бросился он на Лукая, занеся оружие над головой. Мечник протянул руку, готовый перехватить запястье, а потом дать ребенку хороший подзатыльник за непомерную для столь юного возраста дерзость, но ничего не успел сделать.
В грудь мальчишки вонзилась стрела с алым оперением. Тот мгновенно свалился на землю и замер в нелепой позе. Лукай бросился к нему, встал на колени над ребенком. Дождь по-прежнему лил, бой не утихал, становясь жарче и бешеней. Эльфийский мальчик, раскинув руки, потухшим взором уставился в темное низкое небо, а на мокрой рубашке вокруг древка стрелы растеклось большое красное пятно. Только Бигдиш выкрашивал перья своих смертоносных стрел в цвет крови, так как был тщеславен и мечтал отличиться на поле брани.
– Совсем ребенок… – прошептал Лукай, и отчаяние затопило его душу.
И в этот момент острый клык кинжала воткнулся ему под лопатку. Сначала мечник не почувствовал боли, только удивился. Он даже успел оглянуться. На него сверху вниз смотрел другой эльфийский мальчик. Лицо юного убийцы кривилось в гримасе бешенства, мокрые светлые волосы облепили голову. Никогда не забудет Лукай огня ненависти, пылавшего в широко открытых детских глазенках.
– Умри, человек! – процедил сквозь сжатые зубы эльф и со всего маху, словно пса, ударил мечника носком сапога под ребра.
Лукай завалился набок, в глазах у него потемнело. Сознание быстро покидало его, унося с собой боль. Он умирал, но никак не хотел допускать мысли, что это возможно.
Что же стало с миром Невендаара, если в нем гибнут дети и дети же являются самыми жестокими убийцами? Что ждет этих жаждущих крови малолетних чудовищ, если никто не остановит этого безумия? Сколь долго народы будут уничтожать друг друга из-за крохотных клочков земли? Почему боги позволили хаосу поглотить Невендаар?
Лукай не знал тогда, что сумеет выжить, однако внутренний стержень у него сломается. Пропадет уверенность, что его дело правое. Он, гениальный мечник, непобедимый воин, уйдет из армии и навсегда покинет столицу Империи Фергал. Но даже через пять лет ему не удастся найти ответы на эти мучительные вопросы.
В темной тихой избе воровато шуршали в погребе мыши, в опрятной маленькой кухоньке стояла духота. За слюдяным окошечком только-только забрезжил рассвет. Снежный буран, наконец, отступил, оставив после себя лишь медленно кружившие белые хлопья. Оконце почти утонуло в сугробе, засыпавшем подоконник. Через проталину в льдистом узоре на стекле Лукай сумел разглядеть деревянный заборчик, отгораживавший его каменный деревенский домик от широкой пустой улицы, заваленной снегом. На хорошо прилаженных гладких досках сидел ястреб и внимательно разглядывал сонный дом черными глазами-горошинами.
На одно мгновение сердце Лукая пропустило удар. Ровно в тот же момент едва слышный шорох за спиной заставил его резко повернуться. Он действовал инстинктивно, не отдавая себе отчета в том, что его железные пальцы впиваются в чью-то худенькую шейку. Карие девичьи глаза испуганно расширились, маленькое личико с тонкими чертами мгновенно побледнело от испуга. Лукай разжал мозолистые руки: из груди Инеи вырвался прерывистый вздох.
– Храни тебя Всевышний, – пробормотал Лукай в раскаянии и прижал к себе стройную, высокую девушку так крепко, что на руках у него заиграли мускулы. – Говорил же, не подкрадывайся сзади.
– К тебе, пожалуй, подкрадешься, – обиженно шепнула та. – Ты напугал меня. Опять снобродишь?
– Кошмары, Инея, – едва слышно отозвался Лукай, зарываясь носом в растрепанные пшеничные волосы девушки, пахнувшие сухими травами и теплом. – Снова кошмары.
* * *
Ястреб величественно кружил над горным царством гномов. Под ним, как на ладони, были видны каменные кручи, покрытые густыми хвойными лесами. Блестели в лучах утреннего холодного солнца снежные шапки, накрывшие вершины гор. Тянулись к прозрачному зимнему небу остроконечные шпили башен Севендаска, казавшихся сверху продолжением горных кряжей. Серая узкая полоска тракта тянулась от его сводчатых ворот, извивалась по краю обрыва и ныряла, пропадая из виду, под тяжелые уступы скал. Торговый караван двигался так медленно, что ястребу казалось, будто он стоит на месте.
Караванщики действительно не торопились: тракт был ухабистый, подводы едва тащились по рытвинам и кочкам, прикрытым хрустким снежком. Белый снег искрился и переливался в лучах солнца всеми цветами радуги, вызывая слезы и резь в глазах. Возницы костерили лошадей, нехотя тянувших подводы, и подпрыгивали на облучках, когда колесо попадало в колдобину. Стоял мороз, из ноздрей и ртов людей и животных в морозный воздух вырывались облачки пара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});