Таких историй у меня, конечно, не две. Их много, выплеснутых, проговоренных. А еще больше тех, в которых все молчат. Годами.
Одна моя клиентка из таких «пострадавших» очень своеобразно эту проблему сформулировала:
– Это как с дорогим платьем. Увидел в магазине на вешалке, вроде понравилось. Прикинул на себя – ничего, красиво. Продавец подтвердил: вам впору, сидит хорошо. Ну ты и решил: покупаю, беру, вот деньги, заверните. Принес домой, опять примерил, повертелся туда-сюда, может, даже сходил куда и тут понял: не твое! И с платьем все в порядке, никакого брака, и с тобой тоже, но вот просто не твой фасон, и все! Ничего рационального, ничем не объяснить, однако… Не хочется носить! И висит оно на вешалке.
Если бы просто висело! Ведь обычно-то «платье» пытаются «перешить»! Подогнать по родительской фигуре! И как вы прекрасно понимаете, от этого оно ни краше, ни более подходящим родителю «по фасону» не становится. Довольно быстро ребенок понимает, что таким, какой он есть, он родителю не нужен, неинтересен, даже неприятен. А другим он стать не может. И что ему остается? Невроз, психосоматика, агрессия, уход в виртуал, асоциальное поведение. А родителю? Да все то же самое. Плюс, если есть другой ребенок, в большей степени оправдывающий ожидания, – перенос всех своих родительских чувств на него. Что, как вы понимаете, опять же не делает краше судьбу «не подходящего по фасону» ребенка, да еще и заведомо разрушает его отношения с братом или сестрой.
Но ведь не бывает безвыходных положений?
Случай в туалете
– Скажите, а вот вы можете мне по-честному сказать?
– Я обычно стараюсь по-честному говорить, – осторожно заметила я, на всякий случай оставляя себе лазейку словом «обычно».
– Ну это да, но ведь все всегда приукрашивают, чтобы к ним приходили, покупали и все такое. Реклама – это же вроде и не прямое вранье, но все-таки и не правда тоже.
– Видишь ли, я работаю в государственной структуре, так что мне нет прямого смысла что-то рекламировать.
– Это хорошо! – оживилась моя посетительница, четырнадцатилетняя Ксюша, полненькая, курносая, с веснушками и несколько наползающими друг на друга передними зубами. – Тогда скажите: психология на самом деле многое может? Или это как богу молиться: ходишь, свечки ставишь, вроде при деле, а толку никакого?
Меня обескуражила последняя фраза, так как из предшествующего я полагала, что Ксюша сравнит заявленную где-то эффективность психологии с другими рекламными компаниями – товаров, услуг и т. д.
– Ты ходишь в церковь? – уточнила я.
– Ходила раньше, когда меньше была, с бабушкой, – Ксюша пренебрежительно махнула рукой. – Теперь не хожу, все равно не помогает. Папа говорит, что с психологией тот же фокус, только мозги засорять. Но я в интернете всякое интересное читала и все-таки решила еще спросить.
Ну, во всяком случае, автор сравнения прояснился: папа-атеист, к тому же категорически не верящий в возможности практической психологии. Интересно, в чем он находит утешение в своих скорбях? В творчестве? В воспитании детей? В борьбе? В бутылке? Но это не мое дело, ко мне пришел не он, а его дочь.
– Практическая психология – это целый куст разных методов, – сказала я. – Каждая ветка имеет вполне себе доказанную эффективность в какой-то области. Когнитивщики учат полезным навыкам и убирают уже бесполезные, гуманисты дают человеку выговориться в безопасности, аналитики – возможность глубоко проанализировать свою жизнь с умным и подготовленным собеседником, арт-терапевты – новые способы для выражения себя у человека, далекого от искусства, консультанты крутят стакан и помогают увидеть его новые грани. Все это решает (или не решает) какие-то проблемы, открывает новые пути, по которым можно идти (а можно и не ходить, если не захочешь). Качественная практическая психология, в отличие от религии, не императивна. Ты понимаешь, что это значит?
– Кажется, понимаю, – Ксюша качнула головой.
– И еще важно вот что. Практическая психология не может ничего без участия самого человека, который пришел к психологу. Совсем ничего. Вот если у тебя температура и тебе дали таблетку аспирина – температура упадет как бы сама по себе, без твоего сознательного участия, даже если ты будешь просто спать все это время. В психологии такого эффекта быть не может. И этим она опять же отличается не только от «таблеточной» медицины, но и от религий, где люди верят, что бог или боги многое решают сами, без учета человеческих воль и желаний.
– Спасибо, – вежливо сказала Ксюша и, подумав, добавила: – То есть психология сможет то, что я сама смогу?
Я улыбнулась и кивнула – определение показалось мне не лишенным изящества.
– Тогда вот что, – Ксюша деловито поддернула рукава кофточки. – У нас в классе есть одна девочка, Таня Краснова. Так вот она меня прямо выбешивает.
Я вздохнула, внутренне адресовав себе что-то вроде упрека: а ты что, на философский диспут с четырнадцатилетней пышечкой настроилась?
– Расскажи мне подробнее о Тане, – попросила я (один из феноменов подростковости: интересуют подростков только они сами, но рассказывать им всегда проще о других).
Естественно, Таня оказалась высокой и стройной. У нее большие зеленые глаза и пышные золотистые волосы, которые сами собой лежат крупными волнами. Она прекрасно и как будто бы без труда учится по большинству предметов. Даже если бывают какие-то проколы, все учителя, кроме математички («она справедливая»), всё ей прощают – «за красивые глаза». Таня прекрасно движется, потому что все детство занималась художественной гимнастикой, а теперь ходит на какие-то танцы. В Таню влюблены не только мальчишки из параллели – ей оказывают внимание и старшеклассники. Она может выбирать из многих. Больше того: все девочки тоже мечтают с ней дружить (хотя у нее как будто и нет близких подруг) и стараются всякими способами заслужить Танино внимание. А еще Таня прекрасно одевается – не то чтобы дорого или в сплошные бренды, а просто со вкусом, и, конечно, на ее-то фигуре все так потрясно сидит!
Совершенно очевидно, что у моей Ксюши все не так. Собственно, сама Таня не сделала ей ничего плохого, она ей вообще ничего, кроме «привет, пока, у тебя случайно нет лишней ручки?» никогда и не говорила. Но!
– Ты хотела бы с Таней дружить? – спросила я.
– Не знаю, – Ксюша помотала головой. – Я бы, кажется, хотела, чтобы ее не было.
– Но тогда где-нибудь непременно обнаружилась бы какая-нибудь другая – Маша или Света, – предположила я.
– Да я и сама понимаю, что это неправильно, – понурилась девочка. – Но сделать-то с собой ничего не могу… Ага, помню: если я сама не могу, то и психология мне не поможет… Ну так я выговорилась уже (как вы там этот способ называли?), теперь пойду?
– Да, пожалуй, единственное, что я могу тебе напоследок предложить, это рассказать мою собственную историю. Как ни странно, ее героиню тоже звали Таней. Таня Волжанская – мне кажется, я бы и сейчас, много лет спустя, ее узнала. А тогда нам с ней было по 12–13 лет…
– Расскажите! – Ксюша подалась вперед. Видно было, что ей действительно хочется услышать.
– Каждый год меня отправляли в один и тот же пионерский лагерь над заливом. Я всю жизнь долго привыкаю к людям, поэтому за одну смену я не успевала ни с кем подружиться и даже толком познакомиться, бродила одна, молчала, на вечерних танцах стояла у бортика танцплощадки и все время, как заведенная, шила мягкие игрушки в соответствующем кружке. Эти игрушки были мне, в общем-то, не нужны, младших братьев и сестер у меня не было, и я привозила их домой на прокорм моли, живущей к коридоре на антресолях.
Моя ровесница Таня Волжанская была лагерной звездой. У нее были большие темные глаза с длиннющими черными ресницами, гладкие и блестящие темные волосы, которые она носила распущенными (мои природные кудри постоянно спутывались в колтун приморским ветром и не поддавались даже железной расческе). У Тани был высокий хрустальный голос, на лагерных концертах она пела соло песенку про оленя, пролетевшего над городом, и некоторые даже плакали от умиления. Я всегда мечтала петь, но у меня не было и нет ни слуха, ни голоса. К тому же она умела рисовать шариковой ручкой принцесс в роскошных нарядах с великолепными прическами (в девичьих палатах этот навык очень ценился). Таня приезжала в лагерь на три смены и всех там знала, и все знали ее. Она никогда не оставалась одна, могла легко поддерживать разговор на любые темы с девочками, мальчиками или даже с вожатыми. А еще у нее были такие гольфы в сеточку и с помпончиками, о которых я всегда мечтала, целых три пары – красные, белые и коричневые, под любой наряд…
Я полагаю, что нельзя даже сказать, что я Тане Волжанской завидовала. Она казалась просто существом из иной страты – смотри и удивляйся, но ко мне все это отношения не имело – слишком велик разброс.