Таков их государственный строй, при котором, как они полагают, вырастают самые лучшие граждане. И поныне существуют обычаи, свидетельствующие об умеренности их питания и заботах, затрачиваемых на переваривание и усвоение его. Так, у персов считается неприличным плевать [16]и сморкаться, ходить со вспученным от газов животом. Постыдным считается на виду у всех отойти с целью помочиться или для другой естественной надобности. [17]Персы могут поступать так потому, что ведут умеренный образ жизни и расходуют содержащуюся в теле влагу в напряженных физических усилиях, так что она находит себе выход иным путем.
Вот что мы хотели рассказать о персах вообще. Теперь же мы поведем речь о том, ради чего и приступили к этому повествованию, а именно о деяниях Кира, начав с его детских лет.
Глава III
До двенадцати лет или несколько старшего возраста Кир воспитывался подобным образом и выделялся среди остальных своих сверстников как способностью необыкновенно быстро все постигать, так и благородством и мужеством своих поступков. Но когда Киру исполнилось двенадцать лет, Астиаг пригласил к себе дочь и ее сына. Он захотел увидеть Кира, так как до него дошли слухи о красоте и прекрасных душевных качествах мальчика. И вот, отправляется Мандана к своему отцу в сопровождении сына. Когда Кир прибыл к Астиагу и узнал, что тот является отцом его матери, он, будучи по природе ласковым юношей, приветствовал его так, как это сделал бы сверстник или старый друг. Увидев Астиага в роскошном наряде, с подведенными глазами, нарумяненным, с накладными волосами, как это в обычае у мидян, — а все эти украшения и наряды действительно приняты у мидян — и пурпурные хитоны, [18]и кандии, [19]и гривны на шее, и браслеты на руках, тогда как на родине персов и поныне еще одежда намного скромнее [20]и образ жизни более прост, — итак, увидев роскошную одежду деда, Кир воскликнул:
— О мать, как прекрасен мой дед!
Когда же Мандана спросила Кира, кто кажется ему более красивым, отец или Астиаг, Кир сказал:
— Матушка, самый красивый из персов — это мой отец, а из мидян, сколько я их ни видел по пути сюда и здесь при дворе, красивее всех мой дед.
Ответив на его приветствие, Астиаг приказал надеть на Кира прекрасный наряд и воздал ему почести, украсив его гривнами и браслетами. Если ему приходилось отправляться в путь, он брал с собой Кира, сидевшего в таких случаях на коне с золотой уздечкой, как обычно выезжал и сам Астиаг. Кир был честолюбивым мальчиком, любящим все прекрасное, и поэтому необыкновенно радовался такому наряду и особенно тому, что учился верховой езде. Ведь у персов очень редко можно увидеть коня — из-за гористого рельефа страны крайне затруднительно и разводить коней и ездить на них.
Как-то Астиаг обедал вместе с дочерью и Киром. Желая угостить мальчика самыми вкусными блюдами, чтобы Кир меньше тосковал по дому, Астиаг придвигал к нему всяческие закуски, соусы и кушанья. Как говорят, Кир сказал при этом:
— Дедушка, как много неприятностей доставляет тебе этот обед, если тебе приходится тянуть руки ко всем этим сосудам и отведывать от каждого из этих разнообразных блюд!
— А что, разве этот обед не кажется тебе гораздо более роскошным, чем тот, который бывает у персов? — возразил Астиаг.
— Нет, дедушка, не кажется. Мы достигаем насыщения гораздо более простым и кратким путем, чем вы. У нас принято утолять голод хлебом и мясом, вы же стремитесь к той же цели, что и мы, но совершаете много отклонений в пути и, блуждая в разных направлениях, с трудом приходите туда, куда мы уже давно пришли.
— Мой мальчик, — сказал Астиаг, — блуждая таким образом, мы отнюдь не испытываем огорчения. Если ты отведаешь эти блюда, — добавил он, — ты убедишься, что все это очень вкусно.
— Но, дедушка, я вижу, что и ты испытываешь отвращение ко всем этим яствам!
— Почему ты утверждаешь это?
— А потому, — отвечал Кир, — что замечаю, как ты, когда берешь рукою хлеб, ничем ее не вытираешь, когда же касаешься какого-либо из этих блюд, сейчас же вытираешь руки полотенцем, как будто тебе очень неприятно брать их полной горстью, На это Астиаг сказал:
Если ты так полагаешь, мой мальчик, то угощайся тогда мясом, чтобы возвратиться домой сильным юношей.
Говоря так, он приказал подать Киру побольше мяса, дичи и домашних животных. Когда Кир увидел, как много мяса ему принесли, он попросил:
— Могу ли я, дедушка, распорядиться этим мясом, которое ты мне даешь, так, как захочу?
— Конечно, клянусь Зевсом!
Кир стал раздавать куски мяса придворным, прислуживавшим его деду, говоря при этом каждому:
— Тебе я даю за то, что ты так усердно обучаешь меня верховой езде, а тебе за то, что подарил мне копье и теперь у меня есть такое оружие. [21]Тебе же за то, что ты так хорошо ухаживаешь за моим дедом, а тебе за то, что ты так почтителен к моей матери. Подобным образом поступал Кир, пока не раздал все мясо, которое у него было.
— А почему Саку, моему виночерпию, которого я более всех отличаю, ты ничего не даешь? — сказал Астиаг.
Сак был красавцем и имел почетное право допускать просителей к Астиагу, а также отказывать в приеме тем, кого он считал пришедшими не ко времени.
Тогда Кир быстро, не раздумывая, спросил Астиага, поступив смело и непосредственно, как все дети:
— А за что же ты, дедушка, так его отличаешь? Астиаг, усмехнувшись, шутливо ответил:
— Разве ты не видишь, каким прекрасным и достойным образом он исполняет свою должность виночерпия?
Виночерпии мидийских царей умело, не проливая ни капли, разливают вино, держат фиалу [22]тремя пальцами и подают ее самым изящным образом пирующему. Отвечая Астиагу, Кир попросил его:
— Прикажи Саку, дедушка, передать чашу мне, чтобы и я, ловко наливая тебе вино, если это мне удастся, мог завоевать твое расположение.
Астиаг приказал передать ему чашу. Тогда Кир, взяв ее, так же искусно выполоскал ее, как это делал Сак, и с таким серьезным и полным достоинства видом поднес и передал фиалу деду, что мать и Астиаг расхохотались. И сам Кир, рассмеявшись, прыгнул на колени деду и, поцеловав его, сказал:
— О, Сак, ты погиб, Я займу твою должность. Ведь, не говоря уже о том, что я исполняю должность виночерпия искуснее, чем ты, я сам не отпиваю вина из чаши.
Как известно, виночерпии царей, когда подают фиалу, зачерпнув из нее киафом, [23]наливают себе в левую руку вина и выпивают. Делается это для того, чтобы они сами испытали на себе действие яда, если подмешают его в вино. 10 Улыбнувшись, Астиаг спросил:
— Почему же, Кир, ты, во всем прочем подражая Саку, не отпил вина из чаши?
— А потому, — отвечал Кир, — что я, клянусь Зевсом, побоялся, как бы в Кратере [24]с вином не оказался яд. Ведь когда ты угощал своих друзей, празднуя день рождения, я точно заметил, что он подлил яду всем вам.
— Как же ты, мой мальчик, заметил это?
— Я заметил это, клянусь Зевсом, по тому весьма расстроенному состоянию, в каком оказались и тела ваши и души. Прежде всего, вы делали все то, что запрещаете делать нам, детям. Вы хором кричали, не понимая друг друга, очень смешно пели; не слыша поющего, уверяли, что он поет необыкновенно хорошо. Каждый из вас хвастал своей силой, но когда вы хотели подняться, чтобы пуститься в пляс, вы не только танцевать под музыку, но даже встать не могли. И ты совершенно забыл о том, что ты царь, а другие — что ты над ними господин. Тут-то я впервые понял, что это и есть свобода слова — то, чем вы тогда занимались. Ведь вы говорили, не умолкая. Тогда Астиаг спросил: