Кристина снова помотала головой. Может, хозяин этого дома и не был маньяком, но в том, что у него не все дома, она больше не сомневалась.
— Ну, конечно, вы не знаете, — печально вздохнул незнакомец. — Что ж, ваш мир всегда проявлял завидную склонность к саморегуляции. — Покосившись на Кристину, он добавил: — Это значит, он безжалостно избавляется от всего чужого. Признаться, порой мне тоже сложно подолгу здесь оставаться. Не представляю, как вы живёте в такой агрессивной среде. — Он снова улыбнулся. — Впрочем, не хочу быть неучтивым гостем. Ваш мир — удивительное место.
— А почему вы всегда говорите «ваш мир»?
Брови мужчины взлетели вверх.
— Разве не очевидно? Потому что этот мир ваш. Но позвольте предложить вам кресло.
Кристина похолодела: подчиняясь взмаху его руки, тяжелое кресло плавно выкатилось на середину гостиной.
— Прошу вас, ни в чем себе не отказывайте.
С опаской, как будто кресло могло по меньшей мере её проглотить, Кристина устроилась на краю и обхватила себя руками.
Мужчина, который, похоже, и не думал называть своё имя, только неопределенно хмыкнул и на некоторое время потерял к ней интерес. Всё его внимание было поглощено старой люстрой.
— Света нет, — негромко напомнила Кристина со своего места.
Но её собеседник только головой покачал.
И громко щелкнул пальцами.
Воздух тут же наполнился ослепительно яркими огоньками. Разлетевшись во все стороны, они закружили по гостиной, будто стайка озорных фей. Некоторые из них стремительно поменяли цвет и принялись азартно гоняться за остальными, создавая множество замысловатых узоров под потолком.
Гостиную залило мягкое бледно-голубое сияние.
— Ого, — восхищенно выдохнула Кристина.
Мужчина, казалось, и сам не ожидал такого эффекта.
— Теперь понимаете? — улыбаясь до ушей, сказал он. — Это всё ваш мир: никогда не знаешь, чем в нём обернётся даже самое просто действие.
— Вы волшебник? — выпалила Кристина. Глаза её засияли. — Как в книжках?
Мужчина отрицательно покачал головой.
— Тогда кто?
— Прошу вас, как вообще можно ответить на этот вопрос? — Он приложил палец к подбородку и, преувеличенно серьезно глядя на Кристину, спросил: — Вот кто вы, например?
— Я — девочка, — не задумываясь, Кристина брякнула первое, что пришло в голову.
Мужчина затрясся от хохота, такого громкого, что, казалось, ещё чуть-чуть, и от него задрожат стены.
— Что ж, — наконец, произнес он, отсмеявшись, — я получил истинное удовольствие от беседы. Но позвольте узнать, чем я могу вам служить?
Кристина озадаченно заморгала. Что он имеет в виду?
Но мужчина оставил её замешательство без внимания.
— Нетрудно было догадаться, что вам хотелось проучить тех юношей, которые столь необходительно с вами обошлись. Мне было приятно оказать вам эту небольшую услугу, но я не вижу в вас сильных желаний.
Он снова не дождался ответа.
— Не могу не отметить, что вы одеты… весьма скромно. Можно ли предположить, что вы хотите богатства? Нет? Тогда, может, власти? Несколько рановато на мой вкус, но я, разумеется, не осуждаю.
Кристина хотела было объяснить, что она ничего не понимает, и что ничего из этого ей не нужно, но странный мужчина только замахал руками.
— Нет, не подсказывайте! Может ли быть, что вы хотите мести? О, даже мне любопытно, кому и как вам бы хотелось отомстить. Или вы из тех, кто желает здоровья себе и близким? Это несложно устроить. Вам стоит только…
Но что именно ей стоит сделать, Кристина уже не услышала.
Перед глазами потемнело.
* * *
[1] Речь идёт о призраке Джейкоба Марли из «Рождественской истории в прозе» Ч. Диккенса.
Глава 1
У холма Сальви
Полевой лагерь близ Монтекармано, начало осени, 449 г. с э. е.
Герран озадаченно покрутил в руках широкий, сложенный в несколько раз кусок пергамента. Материалом для странного письма стала, судя по всему, обычная карта — плавные очертания южных границ на обороте и аккуратные, старательно выведенные подписи не позволяли в этом усомниться. Заинтригованный, он сорвал печать и развернул пропахший порохом сверток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И недовольно цокнул языком.
Неровные строчки лезли друг на друга, будто ряды зевак на параде, слова спутывались в замысловатый клубок — послание было написано настолько торопливой рукой, что в нем совершенно невозможно было разобраться.
Герран тяжело вздохнул, поймав на себе встревоженный взгляд Кунрада, своего наставника. Ничего необычного в этом не было, в конце концов, старик всегда о чем-то беспокоился — просто теперь, когда он стоял над душой, расшифровать письмо будет ещё сложнее.
— Если вы позволите, Ваше Величество… — нерешительно начал он и протянул к Геррану длинную сухую руку с узловатыми пальцами.
Но мальчик, всего три дня назад действительно объявленный королем Герраном II, лишь раздраженно отмахнулся и, вновь впиваясь глазами в текст, беззвучно зашевелил губами. Из груди Кунрада вырвался тяжелый вздох, но молодой король сделал вид, что ничего не заметил. Он разберётся с этим позже и, может быть, даже извинится.
Неподатливые строчки начали складываться во что-то удобоваримое. И чем дальше Герран читал, тем больше округлялся в глазах и тем сильнее чувствовал, как грудь наполняется чем-то холодным и склизким. Когда это ощущение стало невыносимым, он энергично смял донесение и почти брезгливо отшвырнул его в сторону.
— Почему? — Во рту пересохло, отчего звонкий голос стал глухим и безжизненным. — Почему?
Всё должно было быть совсем не так.
Армия его отца — теперь уже его армия — не могла отступать.
— Форстен не терял времени даром, Ваше Величество. — Кунрад без труда догадался о содержании послания. — Должно быть, он воспользовался днями траура, чтобы укрепить свои позиции и подтянуть резервы. Боюсь, мы сами дали ему вре…
Лицо Геррана пошло пятнами; он топнул ногой — так сильно, будто на земле лежал не мягкий ковер, а тело ненавистного ему Форстена — и, больше не контролируя себя, замахнулся на своего наставника.
Меньше всего ему хотелось слышать о собственной слабости и нерешительности.
Ему вообще нечего было здесь делать.
Герран никогда не любил выезжать из столицы; даже уроки травоведения, которые наставник проводил за городом, вызывали у мальчика тоску и острое желание побыстрее вернуться за безопасные стены. Но когда ряд небольших стычек на северной границе перерос в полномасштабную войну за устье реки Раскъэ́льве, иного выбора у него попросту не оставалось: он должен был присоединиться к армии. Того требовали обычай и воля его собственного отца, которая была законом даже для наследного принца. Особенно для него.
Вместе со своим наставником Герран прибыл в королевский лагерь всего шесть дней назад, а уже через два дня случилось непредвиденное: отец выехал с небольшим отрядом, чтобы осмотреть будущее поле боя, и не вернулся. Что именно там случилось, Герран не знал, никто не знал. Говорили лишь об ослепительной вспышке, накрывшей покойного короля и сопровождавших его гвардейцев, о выжженной и сплавившейся в стекло земле, и о разбросанных тут и там искореженных частях доспехов. Ни одного тела так и не нашли.
На следующий день Рем Форстен, правитель одноименного государства, направил Геррану витиеватое послание с лицемерными соболезнованиями о безвременной кончине своего «собрата-короля» Аттино и неожиданно благородным обещанием не предпринимать никаких враждебных действий. Нескольких дней, писал этот хитрый лис, должно было хватить, чтобы только что коронованный правитель Эм-Бьялы оправился от горя.
Ответа не последовало; Герран не покидал своего шатра, не отдавал никаких приказов и ни с кем не разговаривал. Он понимал, что Форстен объявил это одностороннее перемирие отнюдь неспроста; понимал, что должен заставить себя действовать, но растерянность и чувство собственной беспомощности оказались сильнее.