Читать интересную книгу Influenza. Лирика - Анатолий Жариков

Босх

В конце зимы или веснызапахло рыбой, луком, салом,войдя в стихи со стороныплевков гремучего вокзала.

И там, где оборвался звуки свет творившего концерта, —следы слипающихся рук,вылавливающих консервы,вычёсывающих из волос,выскабливающих из расщелин.

Мне эту музыку принёспёс, пёсьей обглодав свирельюжелтея жуткостью луну,когда у вас скрипели перья,пыля заказом на дому.

***Я рисовал бы Тайную Вечерю каждый день,крепкое тело Петра, тайное лико Иуды,хлеба нищие ломти, кровь винограда в сосудеи за окном неподвижную серую тень.

Прах замочил и придумал бы светлого Бога,мне одного из шести хватило б усердного дня.И охранял бы Его от тоски и тревогитех, кто в тоске и тревоге придумал меня.

***Тёплый чай, вино, сигаретаи не жмися – который час? —разумеешь, что времени нету,только место, роднящее нас,что по некоей формуле строгойокругляет в бокале янтарь.Пей глазами, пальцами трогай.Бьётся дым в потолочном зените,как моё глухое «Простите…»и неслышное Ваше «Жаль…»

***Из сплетен круга, друга тыков,билетных сводок, газет между строк,затылков и взглядов, и чувств обрывков,да из того, что щедро отвалил Бог,

судьбе нелёгкой, драконьей, сиповой,как обидную фигу выкрутил на бис,вышептал, выговорил, выхрипел из лёгких, изспешно бегущей крови нежным больное слово.

Чтоб остаться, опрокинувшись в зрачке фотоаппарата,сидеть, положив на кота свою рыжую котячью лапу,и затем, сморгнув на Васильевский,на промятом диване залечьв отстранённой, чужой земле,где и в спальне чужая речь.

***Он разум тешил байкой о пространстве,поскольку опасался темноты,что в храмине в углу, вечерней,но более стеснялся пустотыв стране, где не имели землив своём размахе тяги к измеренью,вернее, в упрощенье постоянства.

Построил город на хребте холопа,и в то окно, что прорубил, Европатри века с изумленьем зритна лапти на ногах кариатид.Что поднялось, не опустив другое?На тёмной вере варварская Троязамешена и потому стоит.

И ночью, разметав подушки,как пойманная рыба, через ротдышал дыханием болот.Купцы, бояре, хлопы, воровьё —не выпущу! – поскольку всё моё.Ум потеряет счёт подушный,когда историей стечёт.

«Он держит жезл в одной руке, другойсгибает, как тарелки, мир дугой.В усах усмешка, что твоя гроза,рассеяны в далёкий день глаза.Какой-нибудь потомок мой на -невзнесёт его на бронзовом коне,коли не разворуют медь в стране».

На дубе с потревоженной корой —глядела женщина – как распускались ветви, —глаза от солнца заслонив рукой.Лаптём хлебая щи, жуя намедни,зевал Евгений, и скучал Лаврентий.Снаряд, отпущенный рукою росса,рассёк простор, осматривает космос.

***Весна. Полдня предложению суставы ломаю,правила синтаксиса вспоминая.Земное по дождю соскучилось наверняка,как по слезе щека.Молодые деревья не краше старых,тощи, как первые овощи на базарах.И как акварелью апрель ни прикрась,на большаке после дождя грязь.Так и при каждой новой властибудет неточной рифма «краще».

***Повзрослел, оматерился, шершав и груб,слабо быть солистом водосточных труб,дорогой мой, и не заметил, как сапог фигнявысекла подковами физиономию дня.Лестница, что в небо, для тебя мала,как и гульфик, что Москвошеем шит,если б иных туда посылал,был бы не так знаменит.Сад твой зачах, идеал сдохещё до того, как услышал сам,ещё до того, как шестипалый догначал откусывать руки творцам.И покатилось по раздольной Русина трёх, на двух, на одной оси;вынь свинец, любого спроси —кто ночью подушку не грыз: «Спаси!»Впрочем, наша жизнь вертикаль,хорошо, что был ты, высокий враль,хорошо, что есть у тебя строкао том, как ходили в твоих штанах облака.

***Там вёрсты кругом, ни души вокруг,снег не скрипит в ногах, слеза не тает.Как мячик теннисный, отпустишь звукв какие-то межзвёздные Алтаи.

Ни телефона. Подперев плечомпричал, прошёптываешь: «Мать родная!..»И свет из глаз рассеется в ничём,уже ни в чьих других не повторяясь.

***Две вещи, которых не тронет тлен,вызывающие ужас, уничтожающие страх:женщина, живущая на земле,Бог, обитающий на небесах.

***Заверните меня в кожуру от слов,начертайте на камне: «Здесь был Иванов».

Не ломайте речь, не курите дымов,успокоенный не любил «Дымок».

Я возьму с собою краюху дня,посолите крупной солью меня,

из кромешной мути той книги книгзачитайте вслед самый первый стих.

Я уйду, себе пожелав «будь здоров»,выбивайте пыль из моих ковров.

***Где-то в средине уже, замечаешь, в конце сентябряосень ушедшим сильна, как подагрой колени,небо открыто весёлой завесой дождя.Вся-то молитва – ветка мокрой сирени.

***Листья жгут. И не жаль сентября.И тоска по чужим и родным.Там, где стелется съёжившись дым,это я без тебя.

***Сбиратель слова светлого, плебей,орган из паутины лета,ты чьих крестов кладбищенских, кровейчьих? из какого светапришёл? и из какого мракаявился?Я не знаю. Сновав кусочек праха и в кусочек словахочу, как на луну собака.

***Летел самолёт (информирует), разбился,погиб и пилот,но не было на борту ни одного украинца.

Чума, холера, от города куча пепла,загрязнение, облысение, теракты.Мир потух к чёртовой матери.Но наших там не было (информирует) и в помине не было.

***Как жизнь моя, зачитанный твой том;мой Гоголь-моголь, вот мы снова вместе,и чувства о поэтах на потом,и жизнь, как из ноздрей Ноздрёва, хлещет.

Наш разговор до смеха невесом,наш бог латает знамена Господни.Нос ходит, бес летает, колесовращает мир, из почвы червь исходит.

***Стихи начинались, возможно, тогда, когда(слава гомерам и гесиодам!)слово выстраивало городаи море распахивало, как огороды.

И с обрызганных солнцем земель,ёжась и приноравливаясь к морозам,от которых выл и сибирский зверь,приходило к нашим дубам и берёзам.

И рифмуя с кровью любовь,сердцем араповым угадывая начало,скатывало корявую с языка боль,от ногтей и до самого позвонка дышало.

Русское слово тяжелей креста,ломающего плечи идущему в гору;из петли выткано, вылито из свинца,выдублено из сквозняка и простора.

Знал Создатель: не резон отдаватьмеры не знающим и задароммерно текущие, как вода, слова,растащат по кабакам, чердакам, базарам.

Ходят с посохом и сумой,с миру по буковке, отделяя от половы,сбирают, блаженные сердцем и головой:забери, Господи, своё Слово.

***На полу, вымытом до нищеты видимой.В воздухе, заражённом йодом и валерианой.Под полоской света из щели оконной.На самом дне дня, развалившегося на два.И глядишь обалдело:навсегда совпавшее со своей тенью,ещё не вещь и уже не вещь, тело.

Стреноженное

1.Поэзии русской помойки гребать,выпрыгивать в окна и спать на чужбине,далёкий размах океана и нынеи присно да Парижская мать,да пражские стены, германские камни,камея Швейцарии, плоть корсиканкида Греции ветхие пни и горшки,помилуй мя, Боже, я – сука тоски,я – вой на луну, третий глаз Моны Лизы,не видим Тобою, не выжжен отчизной.

2.По горсти отбирала у моря,чтоб глядеть, по глотку у простора,чтобы петь. Ни вины, ни укора.Ишь,в доме том вместо платья висишь,как ножом порезана тишь,по России по ком голосишь?

***И вот тебе и дай и на,зимой дождём захлюпала страна,и грязи потекли по всей стране,и за ворот и за ворота. —Невыходи и не распахивай пальто,на улице февраль и воздух свежий,и люди – если встретишь, тов глаза надышат, то полжизни срежут.

***Размозжена дорога, ветер злой,знобит поля и ни души одной,голодным хатам челюсти свело.– Брат город Каин, где твой брат село?

***Дым в ноздре, дом без крыши,день в дугу.Завтра кто-то допишетху из ху.

Худосочная жижа,рыбий жир на меху.Даже если хреново жизни,любопытно стиху.

***Плывёт земля и облака над ней,и под спиною мощный аппликаториз щебня и стеблей; то слово Сартра,то сон Дали в далёкой вышине.То птица (хвост бы свой податьтуда, где звук не означает смыслауже). Парящим – благодатьи в бреющем без мыла.Что будем делать, Отче? Ни шишане отстоялось, но отшелестело.Ты видишь, мой невидимый, душауже гораздо тяжелее тела.

***К вечеру службу несут операза город, где вода; и чайкипадают с неба, как якоря,или как «бля» с губ поэта нечаянно.

Как дистрофика взбадривает доза кодеина,от дневного света лечит вечер.Век двадцатый отказался от свечек,как двадцать первый от карабина.

С юга на север идут облака,собака на запах, как мотылёк на свечу, иза днём следует ночь, какза двадцать первым двадцать второе июня.

***Жизнь кладу на Божьи весы:годы, годики, дни, часы…

***Тень в ногах от большой птицыбеззвучна, до сорокапо Цельсию свихнулся август, литьсясловам лень. Тоскабесконечна, как сюжет Евангелия.Такое-то время, высокий свет,закладка в книге воспоминаний,или страница из книги, которой нет.

***На сонную муху села сонная официантка.Расхотелось жевать. Осень напоминает фугу,повторяясь в дождях и франтах-листьях, уходящих по кругу.

В осени гуще время, плотней пространство,шагая, только и слышишь свои шаги.Уходя в никуда, утешаешься всё-такинеутешительной континуума константой.

Неуверенно просишь повторить, горлодышит севером, ответ на вопрос «сколько?»опускает осиянную головуна жалкую сдачу на плоскости столика.

Кабачок Франсуа Вийона