1.
Эта спесь золотая сиротстваЗавтра вороном-змеем взовьётся.Этой знойною тропкой изыскабудто волки кромешные рыскать.Искогтят твоё сердце, источат,и нечаянно выдохнешь: «Отче…»
2.
Ещё я буду сиротетьпод древний треск камней и молний,а он уже умеет петьтем сокровенней, чем безмолвней.
Ещё несросшиеся снымою пытают непоходку,а он уже со дна весныподъял затопленную лодку.
И не прощается со мной,но сердцем дальний берег помня,он правит жизнь свою домой:чем безоглядней — тем сыновней.
Отчего всё труднее дышать?Будто небо горит на горе,Мотыльковая кружит душаВ коммунальном своём фонаре.
Я роднее не вспомню лица.На последнем живом этажеосыпается с неба пыльцаи не трогает душу уже.
Только там, где кончается день,Начинается что-нибудь — пустьПросто облака лёгкая тень,При дороге оттаявший куст.
Александр Петрушкин
Омега всех одиночеств
Александру Павлову
Лучшее что случалось это вагоныТе в которых едут молчать потому чтоНаговориться успел под завязку до горяВыпустите меня в кыштымеИли в последнее море
Всегда ощущал Москву как дорогу в гадесПосередине последний коцит — садовыйОмега всех одиночеств большая малостьЯблоко которое висит над водкойЯ — знаешь? — в доле
На БМВ доплывает Харон до домаГладит по голове сына как я в вагонеУзнавая на ощупь совсем немосковский стыдНе знаю что там говорит про любовь и братствоКент с балканской звездой и их диалекты
На выходе в тамбур или в жидкий АидОн рисует нолик мир нарисует крестомПо мокрому и земляному взлетают рельсыГлавное умение говорить с завязанным языкомДо — посредине — и главное после смерти
* * *
По главной улице пешкомКак буратино — перечтёмПересчитаем щебет — вверхТак вычитает смех наш смертьНеизмеримая тоскаНе выбирает берегаГде нас читает смерть сквозь смехПеребирая лапой снегСобака ходит через тьмуКоторую я не пройдуПо главной улице пешкомГде нас проговорит на томНевнятица доязыкаНеизмеримая доскаЧтоб вычитая смерть и смехПроговорить себя наверх
* * *
Обещай мне молчать только ты так умеешь (молчать —Это речь говорить про себя эту речьИсчислять
Мы устали но есть соответствие в этих печахУ морозов кирпичных молчать обещай мнеМолчать)
Обещай мне молчать этот страх обучает за речьПереходим на выдохе голос медвежийКоторый беречь
Обещал нас молчать обучал и не голову с плечИ когда ты перечишь ей весьОбретаешь всю речь
* * *
Переносится на взрыв время снега шесть часовПереплёты и плетень перелёт улёт под лёдПтица тянется к земле — в небо корнем от корней
В городе пяти церквей — пятый тыСтоишь и мёрзнешьВ окружении рублей
Ловишь маленьких людейГолос для трамваяПросишь
* * *
О филонове други и оВсё хоругви или бирон
Всё пробитая в финики пермьО филонове то есть не смей
О забвении в голод и в дваЛик телка где приходит река
Свысока с высоты шестикрылЭто снег нас подземный поил
Посоли его полную плотьО филонове шепчет нам крот
Из земного из хлебных корытБудешь здравым коль стынешь убит
Поднимается мёрзнущий дымЧерез лимб через край через крым
Через крынку как мать молокаЗадевают нас всех облака
О филонове кухня стоитЗа тебя — за меня говорит
Перечиркнутый спичкой курлыИ ни в чём виноваты скоты
У филонова в лапках стоятПлоть от плоти неспешно едят
А притронешься и отойдёшьВсё перечишь — но не клюёшь
Смотришь в их занебесный майданИ растёт как кыштымский курган
* * *
Дорогой мой мальчикПеререзал пальчикПереехал городВот тебе и повод
Что ни вор то рядомЧто ни дом то в птицеНе летаешь помнишьА не спишь и снится
* * *
Мы смотрели на светТот который снаружиВнутрь смотрел говорил:Не бывает в себе
Побывавший с другойСтороны обнаруженТот который хиджабТот который рабе
Мы смотрели на светСвет смотрел по другомуЯзыку называлВещи или углы:
Сын ест дымДым проходит под кожуИ плывут за рекойПо младенцам гробы
Мы смотрели в языкЯзыки были нашиНо язык говорил через насСвой язык:
Мы смотрели в росткиИз распаренной пашниИ росли из торфяникаВверх языки
Не бывает в себеСвет смотрел по другомуТо ли речь то ли прахВсё раскрошено вдоль
А вода протекаетИз лобных и впадинУвольняет себяИ идёт Чусовой
Идиот или нетА еврей или тожеНо плетёт изнутриРазжигая войну
АМЗ или светНа иглу и прощеньеУлыбаясь молчитКаждый как своему
* * *
На то смиренный человек клюёт ранетки с мёртвых яблоньЗасматриваясь в водный крест и в прорубьПеречёркнут за день
Он пересматривал себя — пока за мышь возилась вьюгаМетель себя переждала и переплавилаИспуга
Предвосхищенье — он входил под своды тёплых снегопадов —Чужой еврей — степной калмык —И большего уже не надо
На то смиренный человек пересчитал свои убыткиИ Бог смотрел из всех прорех — как ленинВ первомай с открытки
Он пересматривал своё: хозяйство тёмные дорогиНикчёмное но ремесло ранеткиВысохшие ноги
Он перемалывал себя переменял себя и льдиныВдоль чёрных яблонь и прудаГорелой глины
На то смиренный человек клевал свои прорехи богуИ холод говорил как смех ноПо другому
Нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овныВсё тот же точный человекРанету кровный
* * *
Господи, что тридцать шесть просили,Оказались дальше от РоссииОт Урала и т. д. Что дальше? —Кажется: таджики и асфальтом
Вертикально залитое поле(На полях — денщик и нет убояБольшего, чем нам дано. Раздолье,Но и тело выглядит убого.).
Господи, смотри в глаза мне — сколькоНадо говорить, чтобы молчать?Оказался дальше, чем скинхеды,И за всё придётся отвечать.
Перед этим Томском и СвердловскомЕсли стыдно,— значит повод важен;Спирт без языкаСовсем не страшен,И таджик везёт меня назад
Господи, огромны километры и таджик.
Как речи УфалеяНижнего и Верхнего под кожей —
Кровоточат ангелы.
Молчат.
* * *
37