«Если все это так, это действительно выглядит странно, — признал капитан Сомм. — Но это может быть всего лишь совпадением. При том, как обстоят сейчас дела в Неаполе, меня ничто не может удивить».
«Вы знаете, о чем я сейчас думаю, кэп: это пара немецких шпионов. Эта антикварная лавка — какой-то фашистский притон. Они убили там лейтенанта Хармсона. Вот почему лейтенант лжет. Он знает, что если я видел, как он выходил из антикварной лавки, то мог видеть, и как лейтенант Хармсон входил туда».
Он видел, как легкая усмешка слетела с лица капитана. Поп Сеймур продолжал. «Вы знаете, о чем я еще подумал? Я думаю, лейтенант Сенфорд вышел из той антикварной лавки в одежде лейтенанта Хармсона. Вы могли заметить, что китель сшит не по его фигуре. Вот почему он сейчас носит одежду лейтенанта Хармсона. Не потому, что он с торпедированного судна, а потому что он немецкий шпион, и лейтенант Хармсон был убит только ради его военной формы».
Капитан Сомм тяжелым взглядом уставился на старого моряка. Если то, о чем говорил Поп Сеймур, было правдой, все указывало на то, что немецким агентам удалось провести своего человека на борт «Делкреста».
Нет ничего проще, чем обмануть его поддельным письмом, прикомандировывающим нового офицера безопасности на его судно и, возможно, фальшивым капитаном, сопровождающим его. Как только корабль выйдет в море, и все на его борту будет подчинено закону секретности судов конвоя, всякая связь с берегом прервется, и маловероятно, чтобы известие о вновь назначенном контрразведчике попало на берег и повело к расследованию. Лейтенант Сенфорд мог тайком пронести с собой на борт передатчик; один такой уже использовали на уходящем конвое, что позволило немцам наводить на него подлодки. Лже-секретчик исчез бы в день возвращения в родной порт, чтобы шпионить на берегу, обладая знанием секретных кодов и всех мер предосторожности, применяемых чтобы обеспечить безопасность конвоя.
«Поп, вам действительно удалось меня встревожить. Возможно, вы правы».
«Что заставляет вас думать, что я могу быть не прав, кэп?».
Отстраненное выражение появилось на юношеском лице капитана. «Взгляните, с чем мне придется столкнуться, Поп. Если я просигналю на берег, требуя подтвердить смерть лейтенанта Хармсона и назначение лейтенанта Сенфорда, один господь ведает, сколько при настоящем положении дел потребуется времени, чтобы мое сообщение достигло нужной инстанции, и, может быть, еще дольше — чтобы получить ответ. Если конвой выйдет согласно расписанию в пять вечера, а я не получу с берега ни слова, я буду вынужден задержать судно. С судами-рефрижераторами вечно нехватка, и если окажется, что вы ошибались, Поп, а мы застрянем здесь на неделю, дожидаясь следующего конвоя, командование ВМС поджарит меня на медленном огне. Никто больше не даст под мою команду судна до конца войны. Будут говорить, что я предпочел верить фантазиям старого стюарда, поскольку мы друзья, а не слову офицера Соединенных Штатов».
«Кэп, — сказал Поп Сеймур сочувственно, — я знаю, что все это так. Вы впервые командуете судном и не хотите совать свою шею в петлю, как порой делают бывалые капитаны. Я не пытаюсь навязать вам решение, по мне все хорошо, если вы проявите осторожность. Может быть, после того, как мы выйдем в море, вы придумаете какой-нибудь план, чтобы доказать, что лейтенант Сенфорд — предатель, и взять его под стражу».
«Если та антикварная лавка на самом деле — вражеский притон, и тот капитан — один из них, необходимо что-то предпринять прямо сейчас; местные военные власти должны быть поставлены в известность немедленно. Поп, если я мог быть уверен, что вы не ошибаетесь насчет лейтенанта Сенфорда…». — Капитан оборвал себя, беспомощно взмахнув рукой.
«Хотел бы помочь вам в этом, кэп, — грустно сказал Поп. — Но я могу лишь утверждать, что не ошибся. — Он направился к двери. — Лучше пойду разносить кофе остальным офицерам».
Поп Сеймур вышел. Он торопливо вернулся через несколько минут с возбужденным видом. «Кэп, — сказал он, чуть не хлопнув дверью за собой, — у меня есть для вас кое-что. Когда я принес кофе лейтенанту Сенфорду, его не было в каюте. Но там висел его китель. Я не мог не заметить кофейного пятна в том самом месте, куда я плеснул вчера, на клапане кармана, стой же стороны. Разве это не доказывает, что он принадлежал лейтенанту Хармсону?»
Капитан Сомм, сидевший с нетронутым кофе, уставился на старого стюарда, словно бы все еще сомневаясь.
« Кэп, вы не должны верить мне на слово. Пойдемте туда и убедитесь сами».
Капитан внезапно поднялся.
«Поп, похоже, я начинаю вам верить».
Когда старый Поп Сеймур вернулся к столику капитана Сомма в чайной морского института, капитан улыбался, погрузившись в воспоминания. Когда бывший стюард поставил чашку и блюдце и придвинул стул, капитан заметил: — Я только что думал об этом кофейном пятне много лет назад. Ну и перетрясся же я, ожидая ответа на мое сообщение и наблюдая, как конвой собирается уйти. Самым важным событием в моей жизни было прибытие того катера военной полиции. Окажись то кофейное пятно на поверку еще одним совпадением, я, наверное, выпрыгнул бы за борт.
На лице Попа Сеймура играла странная улыбка.
— Я знал наверняка, что этого не произойдет.
— Поп, вы не могли быть в то время по-настоящему уверены.
— Я знал наверняка, потому что никакого пятна на кителе не было.
Капитан казался озадаченным.
— Что вы имеете в виду, Поп? Я видел его. Все его видели.
Поп Сеймур ухмыльнулся.
— Когда я увидел висящий китель, я вспомнил про пятно. И начал искать его. Его там не было Я понял, что либо лейтенант Хармсон убрал его перед тем, как отправиться на берег, либо это сделал фальшивый офицер безопасности. Я боялся, что без этого пятна не смогу вас убедить рискнуть своей шеей. Поэтому я взял кофе и плеснул немного в нужном месте.
Капитан Сомм, казалось, лишился дара речи. Продолжая улыбаться, Поп Сеймур сказал: — Когда все принимали меня за героя за то, что я заметил это пятно, а мое положение на флоте упрочилось, я не видел, почему должен объяснять, что все было немного не так.
Капитан Сомм долго втягивал воздух, словно собираясь взорваться.
— Поп, знай я это, когда я ждал ответа на мое сообщение, я бы, наверное, протянул вас под килем. — Он расхохотался. — Я привык называть вас мудрой старой чайкой. Но вы, скорее, мудрая старая сова.