Я ей сухо ответил, что занят, и она, сделав удивленную гримасу, с сердцем захлопнула дверь.
Наконец я решился спросить своего визави: кто же он на самом деле или даже "что"?
- Во всяких чертей, ведьм и прочую "нечистую силу" я не верю, но я свидетель нарушения вами всех законов физики и не могу это разумно объяснить. Почему кошка и собака с таким равнодушием относятся к вашему присутствию? Почему жена не поздоровалась с вами - это невежливо и не в ее характере?
- Они меня просто не видят, - сказал он скучным голосом.
- Но я-то вас вижу! - воскликнул я с досадой. - Может, я вижу вас во сне?..
- Нет, - сказал он тем же скучным голосом. - Нет... Вы видите меня на самом деде.
- Но кто же вы? Вы появляетесь в моем кабинете неизвестно откуда и как?..
Собеседник молча указал на глухую наружную стену кабинета. Я удивленно пожал плечами.
- Может быть, вы цирковой маг и волшебник, мастер обманывать публику своим искусством?
- Ничего подобного, профессор, - как бы нехотя ответил он, - ничего подобного...
Слово "профессор" я воспринял как явное издевательство надо мной.
- Так кто же вы наконец? - настаивал я.
- Не спешите, - ответил незнакомец, как бы успокаивая меня, - вы все узнаете из рукописи.
Я сказал, что в таком случае я решительно отказываюсь от участия в этом странном деле.
Незнакомец выразил крайнее удивление, он, видимо, даже растерялся.
- Что же вы хотите знать обо мне?
- Я хочу знать, наконец, кто вы или что вы!
- Хорошо, - ответил незнакомец, - вы спрашиваете: человек я или "что"? Я не человек, но существо, а, может быть, с вашей точки зрения, даже "что". Больше я вам ничего не скажу, все остальное вы узнаете из повести.
И мой визави, как и вчера, мгновенно исчез. Он не таял постепенно, не делал каких-либо движений, он просто исчезал в буквальном смысле этого слова.
Наши встречи продолжались еще четыре дня. Они протекали с тождественным однообразием.
В последний день мой незнакомец сказал:
- Ну вот, теперь работа почти окончена. Теперь я должен с вами проститься и поблагодарить за написанную повесть, которую вы, конечно, издадите. - Он продолжал: - Если вы хотите знать мою истинную профессию, то был я долго, очень долгое время хранителем музея в городе Разума. Это совсем недалеко от Вечного города - вот и все...
Он видел, что этот ответ меня не удовлетворяет, и добавил:
- Мне нельзя говорить дальше. Помните шагреневую кожу у Бальзака? Так вот, моя шагреневая кожа близится к концу. Это, конечно, аллегория. На самом деле я сам поставил биологические часы всех клеток своего мозга на определенное время. Это время наступит через минуту.
- Вы что, умрете у меня здесь, в кабинете? - невольно вырвалась у меня фраза, о которой я тут же пожалел. - И почему такое решение?
- Нет, - сказал мой незнакомец. - Я просто исчезну. Я исчезну, потому что, как вы поймете из записок Петра Николаевича, я потерял смысл жизни.
И мой собеседник исчез.
Когда я работал над заметками Петра Николаевича, то логика описываемых событий казалась настолько убедительной, что не оставляла каких-либо сомнений в их реальности. Но после, спустя некоторое время, перечитывая написанное, я не мог отделаться от мысли, что стал жертвой какой-то мистификации.
Может, вся история с записками Петра Николаевича была результатом какого-то внушения, а может быть, и самовнушения или просто результатом временного помешательства?
Естественно, что последние соображения не очень меня радовали. Я часами перелистывал написанные мной страницы, в памяти возникали многие полузабытые события полувековой давности - двадцатых, начала тридцатых годов. Я искал, но не находил какие-либо случаи в своей жизни, хоть в какой-то мере похожие на те, что описывались в рукописи. В конце концов у меня появилось непреодолимое желание убедиться в реальной возможности хотя бы одного из множества необычных событий, которыми так богата рукопись. Я даже поехал в Воронеж, где, если верить рукописи, в тридцатых годах произошло много странного. Прошедшая война полностью уничтожила поселки, названия которых я выписал в свою записную книжку. Люди, свидетели тех времен, видимо, тоже исчезли. В погожий день я решил присесть на берегу, как мне его назвали, Щучьего озера, подле одного очень дряхлого старичка, который демонстрировал мне свою небогатую добычу. Он осведомился о моей профессии. Завязался разговор.
- Значит, вы человек ученый и в рыбах толк знаете?
- Да, - сказал я, строение рыб также было предметом моих научных занятий.
- А скажи, пожалуйста, ученый человек, - перешел он почему-то на "ты", почему вот эта рыба называется шелешпер, а? Откуда такое название? Ерш - это понятно, он колючий, он ершится, а шелешпер?
Старик посмотрел на меня почти умоляющими слезящимися глазами. Я вспомнил одно место из своей пресловутой повести и в свою очередь спросил:
- А вы не Кузьма ли Кучеров, который работал в ближайшем колхозе конюхом?
- Батюшки, да как ты меня признал?.. Чай, из здешних?
- Нет, - ответил я. - Я дальний родственник Петра Николаевича Андреева и мальчишкой до войны бывал у него на даче.
- Как же, как же, Петр Николаевич. Это, как бы сказать, человек редких кровей, да... Прямо душа человек! А вот работница у него была, Матвевна, чистый злыдень. Ей слово, а она десять, божье наказание, а не баба.
- Вы, кажется, везли того инженера со станции, который упал в лужу...
- Ты и это помнишь?! - воскликнул старик и добавил увядшим голосом: Вез-то вез, но там одна закавыка вышла. Он, видишь ли, угодил в Пухтинскую лужу. И все видели, как он скрылся под водой - утоп, но никто не видел, как он оттуда выскочил. Он потом догнал моего мерина и рассказывал разные сказки. Тоже, кабудь, ученый, - добавил дед, - но несурьезный человек...
Этот случай тоже, правда несколько иначе, описал в "моей" повести.
- А что с Орловкой? - спросил я.
- С Орловкой? - Дед посмотрел на меня подозрительно. - С Орловкой-то... Смело начисто в эту войну.
- А раньше с Орловкой не случалось каких-либо историй?
- Чевой-то? - переспросил дед тревожно.
- Ну, каких-либо разговоров не было про странные случаи с Орловкой?
- Да язык, он ведь без костей. Если всякий брех слушать... - Дед что-то буркнул и исчез в кустах.
Мне стало ясно, что факты, изложенные в повести, действительно не лишены основания. Вспомнилось также, что профессор Андреев, который прежде так активно поддерживал работы по созданию искусственной механической почки и сердца в своем институте, в последние годы, а именно в конце тридцатых годов, круто изменил свои научные изыскания. Он отнюдь не препятствовал этим старым работам. Но его интересы стали ближе к проблемам геронтологии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});