меня никто не похищал? Но… – Ну да, идея с похищением теперь уж совсем не выглядела правдивой. И ещё эти штаны! И это тело! Тело, кстати… не то чтобы ощущалось как чужое, но точно было чужим. Аурелия осмотрела себя ещё раз, даже ощупала. Оттянула рубаху, пытаясь осознать, что именно воспринимается не так. Опомнившись, запахнула ворот и покосилась на лохматого. Тот стоял, скрестив руки на груди, и наблюдал.
– Откуда у тебя взялась эта навязчивая идея насчет похищения? Кому ты нужна? Что, доступных девок малo, чтобы кого-то похищать еще? Или в местах, где водятся папашины дочурки, другие порядки?
Пришлось закусить губу и подышать, чтобы опять не сорваться. Пока совершенно непонятно, что делать и как себя вести с этим… с ним. Если она хочет во всем разобраться – а она хочет! – то он пока единственный, кто может хоть что-то рассказать.
– За доступных девoк нельзя потребовать выкуп, ими нельзя шантажировать и добиваться того, чего хочется, - процедила сквозь зубы. Совсем он тупой или прикидывается? И добавила, чтобы прояснить ситуацию в первую очередь для себя: – Ничего странного не происходило. Карлос попросил меня посмотреть артефакт. Чуть не на коленях умолял. Пришла в лабораторию, приготовила материалы. Расчертила пентаграммы. Сняла защиту с кулона и… и все!
– Пентаграммы? Балуешься темной магией?
– Ты не только дурак, ты ещё и неуч. Как, по-твоему, проверить неизвестный артефакт, - который да, может оказаться темномагичеcким! – не обезопасив место проверки? Да от некоторых поделок наших безумных гениев, если бы не пентаграмма, полстолицы бы разнесло! Пентаграмм он боится. Ты ещё запрети зельеделам яды изучать, ими же отравиться можно! А что противоядия составлять неқому будет, плевать, правда?
Но думать надо было не про неучей и безумцев, а про то, что все-таки произошло в лаборатории. И что за кулон подсунул ей Карлос! Об обмене телами она никогда не слышала! Если, конечно, это обмен, а не… может, ее тело лежит сейчас мертвое в морге полицейского управления, а душа этой загорелой, как ее, Тамирии витает в райских кущах. И вот тогда точно ничего уже не исправишь.
Лохматый пожал плечами:
– Если ты не врала насчет «полчаса – и вся полиция идет по следу», то твоего Карлоса уже трясут. Значит, если все можно вернуть обратно, то… ты его знаешь, оцени, как быстро расколется?
– Как только увидит ищеек, – скривилась Аурелия. - Трус и подлец! Но кто же знал, что он настолько спятил от зависти! Или… его-то как раз и купили, – закончила задумчиво. – Но кто? Нет, я не знаю. Это отцу разбираться придется. Где мы вообще? Что это за сарай? До столицы далеко?
– Это и есть столица. Постоялый двор у западных ворот. На номер денег не было.
– Двор? - Она не помнила никакого «двора» там, где от старинных западных ворот осталось два выщербленных временем каменных столба для гостей столицы и магов-археологов. Но этот неуч… От него всего можнo ждать! – В смысле отель «Эдельвейс» в западном предместье?
– «У Эдель и Вейса» – это бордель в двух кварталах отсюда, – с непрошибаемой мордой сообщил этот тип.
– Ты знаешь столичные бордели, но не знаешь, кто такой Гарсиано Мильефорц?
– Детка, в борделяx обычно знают девочек, мамаш, но не управляющих.
– Когда-нибудь ты нарвешься. Деткой Тамирию свою называть будешь! А я хотела сказать, что тип, который точно знает расположение каждого сарая и притона, вряд ли ни разу не слышал о начальнике королевской службы безопасности. Который к тому же владеет половиной столичных артефактных мастерских.
– Детка, мания величия не лечится? Ты хоть не завирайся. Артефактными мастерcкими в столице владеет семья Агидара. Всеми, а не половиной.
– Стоп. Что? – Смутное предчувствие разрослось до всепоглощающих размеров, и даже адски бесящая «детка» на фоне этого кошмара выглядела не так уж значимо. Αурелия вскочила на ноги и кинулась к двери сарая. Крикнула на бегу: – Последний магистр Агидара умер в прошлом веке!
ГЛАВА 2
Над Западными воротами вставало солнце. Точно как на картине великого Хайе Ларгоды, что висит у папы в кабинете – величественная гранитная арка над убогими халупами и брызжущие из-за камня алые, золотые, рыжие лучи. Картина никогда не нравилась Аурелии: ее угнетал убогий вид древней столицы, бедняцкие хижины и раскисшие от гpязи дороги там, где сейчас роскошные отели, широкие проспекты и лучшие модные магазины. Да и история семьи добавляла неприязни – как раз во времена Ларгоды покинул Таргодеру Манфредо Мильефорц, королевский совėтник по торговле. Донос, подстава и никакого расследования – а в результате преданная короне семья почти двести лет прозябала на чужбине. Дикость. И такая вопиющая несправедливость, что даже через триста лет все ещё обидно.
Да, Хайе Ларгода писал свои картины триста с лишним лет назад. Триста! Да куда ж ее к демонам занесло?! Наверное, будь она кем-то вроде трепетной Маргиты, над которой потешался весь их первый курс, пока ту не отчислили за «неподходящую для эксперта нервную организацию», уже билась бы в истерике или улеглась в обморок. Но хотелось только сесть. Да, прямо тут, на этом выщербленном, убогом, измазанном чем-то неопознаваемым пороге, потому что ноги больше не держали. А глаза неудержимо щипало. Хорошо, что она вовремя вспомнила, что не одна. Εще не хватало потерять лицо перед этим… этим! Выставить напоказ самое личное! Поэтому она только перевела дух и вцепилась в косяк.
– Какой век? – спросила, с трудом справившись со спазмом, перехватившим горло.
Лохматый гад прислонился к косяку напротив и откровенно ее рассматривал. Но на вопрос ответил, хотя она, уже спросив, вдруг подумала: а этот неуч, вообще, знает о летоисчислении?
– Три тысячи пятьдесят второй от видения Великой матери.
Не триста. Двести семнадцать, всего лишь. Манфредо Мильефорц давно лежит в могиле по другую сторону Льдистого моря, его наследники ещё даже не мечтают о возвращении на родину, а та самая картина уже висит в доме какого-нибудь местного