начал его расспрашивать:
– А скажи, этот чекист Зуев был такого-то роста?
– Да.
– А нос у него был большой и красный?
– Да.
– На носу огромные очки, от них и кажется, что глаза у него вылазят?
– Да! Да вы его знаете?
– Да, знал когда-то!
Меня окружила толпа любопытных, прося рассказать, что он за человек. Вкратце я рассказал все, что я знал о нем. Долго в ту ночь я не мог заснуть. Мысли роились в голове… Вспоминалось давно позабытое!..
В 1916 году служил я в саперном батальоне на Кавказском фронте, в Приморском направлении. Был у нас в команде штрафной фельдфебель Заамурского железнодорожного батальона Зуев. Сохранил он от своей прежней службы только кожаную тужурку, которой он очень гордился, носил ее летом и зимой. Не помню, за что его сослали на Кавказ, – что-то наделал в пьяном виде, продал казенное имущество. Был он исполнительный и лихой солдат, и его беда была, что он всегда умудрялся доставать напитки! Я его жалел и не раз спасал от наказания. Ему было за 40, а мне 18, ко мне он относился с большим уважением и не раз говорил: «Вот кончится война, поедем мы с вами на Зею».
На мой вопрос – а где это? – он объяснил, что это приток Амура, в тех местах он служил. «Есть у меня на Зее, в верховьях, местечко, куда и ворон не залетал; золото – хоть лопатой греби, сделаем заявку – все пополам, будете миллионером!» Конечно, я не придавал значения его словам: сейчас война, мы на Кавказе, а где Зея?! Да и как можно верить забулдыге!
Наступила революция. Развалилась армия. Я заболел малярией и, так как был на фронте почти полтора года, получил отпуск на два месяца для лечения. Долго не мог избавиться от малярии, а потом уже и ехать было некуда! Я поступил в Инженерное училище в Ростове для продолжения образования. Большевики захватили власть. В Ростове началась забастовка городских рабочих. Союз Инженеров и Техников, в котором я состоял, смог пустить в ход электрическую станцию и водопровод. В начале января 1918 года я записался в Добровольческую армию и ушел в поход…
В конце восемнадцатого года встречаю в Ростове на Садовой Зуева – все та же кожаная тужурка, лихо заломлена шапка, нос красный, глаза навыкате. Навеселе! Страшно обрадовался, встретив меня. Служил в какой-то инженерной роте. Потом встретил его в девятнадцатом году, он был машинистом на каком-то бронепоезде. Каждый раз при встрече напоминал, что кончится война – поедем на Зею!
И вот теперь служит у большевиков! Как бы он вел себя, если бы я попался к нему? Видимо, он и пошел служить к большевикам, чтобы спасать наших! Ведь, спасая этих пятерых казаков-партизан, он рисковал своей жизнью! Так и остался фельдфебель Зуев для меня загадкой.
Прошло 46 лет, и вот месяц тому назад я прочел в газетах заметку: «Открыты богатейшие россыпи золота в верховьях реки Зеи». Вот эта заметка и воскресила в памяти все вышеописанное – значит, Зуев не соврал!!!
В. Старицкий366
Это было в 1920 году367
Поднялось яркое солнце. Кругом зеленая молодая трава. Жужжали первые пчелы. Было тепло, чувствовалась весна. Измученная до предела группа остановилась на отдых. Развели костер. Началось приготовление пищи, в воздухе разнесся запах пшенной каши с салом. Кругом был мир, покой и тишина. Природа, казалось, не знала, что вокруг происходит ужасная трагедия; что царствует злоба и вражда и что не стало в мире любви к ближнему…
Каша еще не сварилась. Я сидел у костра и собирался кормить детей, когда ко мне подъехал старый седой горец, присел возле меня на корточки, держа повод коня под рукой, а конь с любопытством рассматривал сидящих. Старик спросил меня, куда я еду.
– Ухожу от красных, – ответил я.
Старик почмокал губами, помолчал, а потом сказал:
– Едем ко мне, у меня есть хорошая, теплая комната.
– Поедем, – согласился я, – вероятно, тебя послал нам Господь.
Наскоро позавтракав, мы двинулись со стариком в аул, под Эльбрусом. Дорога шла по хорошему шоссе, но постоянно поднималась в гору. Сделав переход около 60 верст, мы поздно вечером прибыли на место, в Тебердинский аул. Нас радушно встретила семья старика, состоявшая из жены и двух сыновей. В теплой и светлой комнате мы нашли покой и приют.
Несмотря на это, жизнь была полна беспокойства и забот. Каждую минуту можно было ждать прихода красных. Перевалы Кавказского хребта были засыпаны снегом и непроходимы, а потому уйти в Грузию было совершенно невозможно.
В ближайшие дни появились красные. Из Баталпашинска в аул пришел отряд силой в 500 человек, с двумя орудиями и с большим количеством пулеметов. Правлению и собравшимся горцам начальник красного отряда объявил, что население и пришлые могут жить и заниматься чем хотят и что власть советская всем объявила амнистию. Вернувшись домой, мой хозяин, искренне всему поверив, был в очень хорошем настроении и сказал:
– Живи спокойно, коммунисты никого не трогают.
Нашлось много легкомысленных, поверивших обещаниям красных, за что, в ближайшее же время, заплатили своими жизнями. С этого момента аул стал регулярно посещаться красными разъездами, а прибывший отряд отошел в станицу Баталпашинскую. Приходившие разъезды чувствовали себя неуверенно, горцам не доверяли, а потому к вечеру уходили обратно. С каждым приездом привозились новые распоряжения. Требовалось, например, представить списки всех белых, живущих в ауле; затем было приказано взять на учет всех хозяев, скрывающих у себя белых, а белых арестовать и доставить в Баталпашинск.
Горцы твердо хранили свои обычаи и не выдали ни одного человека, несмотря на то что это грозило им тяжелыми последствиями. Приказы красных не исполнялись. Кончилось это тем, что все правление аула было арестовано. Аул остался без власти, и отдавать приказания было некому. Жизнь с каждым днем становилась все напряженнее. Когда поступали сведения о приходе красного разъезда, население начинало готовиться. Обычно перед зарей начинался уход жителей в горы.
Получив такие сведения, я, еще в темноте, запряг волов в арбу, посадил сына, которому в то время было всего пять лет, и пустился
в дорогу, надеясь уйти в горы. Проехав мост через реку Тиберду, я двинулся по шоссе, но в это время, к моему ужасу, увидел идущий навстречу отряд красных. Повернуть назад было невозможно – это означало бы бегство, а идти вперед – верная смерть. Отряд приближался, надо было принимать решение. Я пошел вперед. Кровь застыла во мне. Я не знал