нашем словоупотреблении добрую старую нидерландскую
beschaving [
возделанность →
образованность]? – На этот вопрос очень просто ответить:
cultuur [
культура] как международный термин и общее понятие несет бóльшую смысловую нагрузку, чем внушительная
beschaving, которая делает слишком большое ударение на эрудиции, переводом чего она, собственно, и является. Слово
культура благодаря немецкому языку распространилось по всему миру. Нидерландский, скандинавские и славянские языки переняли его уже давно; в испанском, итальянском и американском английском оно также в широком ходу. Только во французском и английском, хотя в ряде значений оно употреблялось с давних времен, это слово все еще наталкивается на определенное сопротивление, и, во всяком случае, им не может быть тотчас же заменено слово
цивилизация. И это не случайно. Французский и английский языки из-за их давнишнего и богатого развития в качестве языков науки при формировании современной научной лексики нуждались в немецких образчиках гораздо меньше, чем большинство других языков Европы, которые на протяжении XIX в. во все большем количестве кормились от щедрот богатых выразительных возможностей немецкого языка.
Освальд Шпенглер речевые варианты Kultur [культура] и Zivilisation [цивилизация] развел в качестве полюсов своей прицельно точной, но чересчур уж категоричной теории заката. Мир читал Шпенглера и слышал предостережение, которое звучало в его словах, но ни его терминологии, ни его приговора целиком так и не принял.
Слово культура во всеобщем употреблении не создает опасности непонимания. Что именно имеется в виду, примерно известно. Если же попытаться дать более точное определение, это окажется очень трудным. Чем является то, из чего состоит культура? Дать дефиницию, исчерпывающую содержание этого понятия, едва ли возможно. Однако перечислить некоторые существенные условия и основные требования, которые должны наличествовать, чтобы возник феномен культуры, не так уж трудно.
В первую очередь, культура требует определенного равновесия духовных и материальных ценностей. Такое равновесие делает возможным расцвет в обществе качеств, которые воспринимаются как более высокие ценности, чем удовлетворение непосредственных нужд или голая жажда власти. Термин духовные ценности охватывает сферы духовного, интеллектуального, морального и эстетического. Но и эти сферы должны находиться в определенном состоянии равновесия или гармонии, чтобы речь могла идти о таком понятии, как культура. Говоря о равновесии, а не о безусловной вершине, мы оставляем за собой право оценивать тем не менее в качестве культуры также ранние, низкие или грубые состояния возделанности, не впадая ни в одностороннюю переоценку далеко продвинувшихся культур, ни в одностороннюю оценку одного определенного фактора культуры, будь то религия, искусство, право, государственное устройство и прочее. Состояние равновесия прежде всего заключается в том, что в составе целого различные виды культурной деятельности, каждый в отдельности, выполняют свою жизненную функцию, по возможности наиболее действенно. Если такая гармония культурных функций налицо, то она проявляется в упорядоченности, прочном сочленении элементов, стиле, ритмичности жизни данного общества.
Само собой разумеется, что историческая оценка различных культур, в той же мере, что и оценка собственного окружения, должна быть свободна от норм, разделяемых самим оценивающим субъектом. Всегда одни свойства будут рассматриваться как желательные, другие – как нежелательные. Следует заметить, что в конечном счете квалифицировать культуру вообще как высокую или низкую, в ее глубинной сути, приходится не в соответствии с интеллектуальными или эстетическими мерками, но согласно этическим и духовным мерилам. Культуру можно назвать высокой, даже если она не породила ни техники, ни искусства ваяния, но она не может быть названа таковой, если ей недостает милосердия.
Второе основное свойство культуры таково: всякая культура содержит в себе стремление. Культура – это направленность, и всегда направленность к идеалу, причем к идеалу большему, нежели идеал индивидуума – к идеалу общественному. Идеал может быть самого разного рода. Он может быть чисто духовным: блаженством, приближением к божеству, порыванием всяческих связей; идеалом может быть знание – логическое или мистическое: познание мира природы, познание собственного Я, познание духа, богопознание. Идеал может быть общественным: честью, престижем, властью, величием, но всегда – идеалом сообщества. Он может быть экономическим: богатством, благополучием; идеалом может быть и здоровье. Идеал для самих носителей культуры всегда означает благо. Благо всего общества, здесь или где-либо в другом месте, сейчас или позже.
Будь то загробная жизнь или ближайшее земное будущее, мудрость или благосостояние – предпосылкой к достижению цели или стремлению к ней всегда являются порядок и безопасность. Самим существом, устремленностью всякой культуры повелительно предписывается требование поддержания порядка и безопасности. Из требования порядка вырастает все то, что является властью; из необходимости безопасности – то, из чего формируется право. В многочисленных разновидностях властных и правовых систем постоянно образуются людские сообщества, чья устремленность к благу выражает себя в культуре.
Более конкретной и более позитивной, чем эти две основные черты: равновесие и устремленность – является третья, в сущности, первая, черта, исконнейшая, отпечаток которой лежит на всякой культуре. Культура означает власть над природой. Культура наличествует с того момента, когда человек убеждается на опыте, что рука, вооруженная грубым каменным резцом, может делать вещи, дотоле ему недоступные. Человек подчинил себе частицу природы. Он овладел природой, враждебной, но и богатой дарами. Он заимел орудия, он стал homo faber[46]. Он употребляет силы для приобретения жизненно необходимого, для изготовления инструментов, для защиты себя и своих близких, для охоты, для истребления хищников или врагов. С этих пор он вносит изменения в ход естественной жизни, ибо последствия, вызванные применением им орудий, иначе не наступили бы.
Если бы эта черта, власть над природой, была единственной предпосылкой существования культуры, не было бы никаких оснований отрицать наличие культуры у муравьев, пчел, птиц, бобров. Все они используют имеющиеся в природе предметы, превращая их в нечто новое. Психологии животных еще следовало бы выяснить, насколько в подобной деятельности может иметь место целенаправленность и, стало быть, стремление к благу. Но даже если бы это было и так, признание у животных культуры неизбежно натолкнулось бы на решительное возражение ума, что этот термин здесь не подходит. Культурные пчела или бобр – нет, невозможно; в таком представлении есть нечто абсурдное. Сбросить со счетов дух не так уж просто, как некоторым кажется.
На самом деле власть над природой, которая сводится к тому, чтобы выстроить, застрелить, поджарить, это всего лишь полдела. Богатое по значению слово природа означает также человеческую природу, и над ней также следует властвовать. Уже на самых примитивных стадиях общественной жизни человек сознает, что он что-то должен. У животного, которое заботится о своем потомстве и защищает его, не может быть признано наличие такого сознания, хотя мы и любим животных за то, что они это делают. Только