Читать интересную книгу Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Милый друг! Вы спрашиваете меня, может ли Саша, не учась в училище, кончить курс посредством явки на экзамены? Так как никаких на моей памяти подобных прецедентов не было, то скорее я склонен думать, что это не допускается. Всего лучше, если Коля прямо спросит у директора, возможно ли это. Но я надеюсь, что Сашино здоровье поправится, что, живя вдали от училища, он будет продолжать свои занятия, и тогда, может быть, через год или два он в состоянии будет снова поступить в училище в соответствующий класс и докончить свой курс на общем основании. Бедный Саша! Дай бог ему скорей поправиться! Осмелюсь обратиться к Вам с следующею просьбою, милый друг мой. Вы очень обстоятельно и очень ясно изложили мне состояние дел Ваших. Нельзя ли Вам будет, дорогая моя, в одном из следующих Ваших писем объяснить: какой имеется в виду способ поправления Ваших дел, надеетесь ли Вы на это и в какой мере это возможно.

Простите, что этою просьбой я расшевеливаю Ваши раны, но мне страстно хочется знать это, и я не успокоюсь, пока не узнаю Ваш взгляд на будущность Вашего состояния.

Я был сегодня в церкви на панихиде и отправлении гроба с телом Н[иколая] Гр[игорьевича] на станцию железной дороги. Оттуда я поехал на Gare du Nord и был свидетелем, как свинцовый гроб заколачивали в деревянный ящик и ставили в багажный вагон. Было страшно больно и жутко сознавать, что бедный наш Ник[олай] Григ[орьевич] лежит в этом деревянном ящике и в багажном вагоне поедет в Москву. Да, это было именно больно. Но, к счастью, у меня есть зачатки веры, и я нахожу утешение в мысли, что такова неизъяснимая, но святая воля бога.

По поводу молитвы к богу, скажу Вам, дорогая, несравненная моя, что для меня величайшее счастье и наслаждение молиться за Вас богу и призывать на Вас благословение его.

Ваш. П. Чайковский.

344. Чайковский - Мекк

Париж,

20 марта/1 апреля 1881 г.

Дорогой, милый друг! Завтра я еду в Петербург и попрошу Вас, если будет время и здоровье позволит, написать мне туда, адресуя: Фонтанка, 28, Модесту Ильичу Чайк[овcкому], для передачи П. И. Ч.

Я останусь в Петербурге несколько дней и потом, по мере возможности миновав Москву, которая в грустное настоящее время представляется мне какой-то мрачной могилой,-в Каменку и, вероятно, надолго, Я решился, дорогой, милый, добрый друг, вступить опять на службу профессором и непременно в Москву, но у меня не хватает мужества сделать это теперь, когда еще так свежа память о невознаградимой утрате. Мне хочется будущий сезон еще прожить на свободе, а через год, когда определится положение консерватории, лишенной своей души и долженствующей отыскать способы чем-нибудь заменить эту душу, я или поступлю туда или же в Петербург, куда меня звали еще два года тому назад. А покамест поживу еще без определенной деятельности.

Вас, может быть, удивляет, почему я не поехал в Москву к погребению Н[иколая] Гр[игорьевича]? На это есть две причины: 1) более, чем когда-либо, хочется одиночества, и 2) мне пришлось бы быть постоянным свидетелем странного., непонятного и оскорбляющего мое чувство поведения Ант[она] Руб[инштейна] по отношению к потере брата. Не хочу бросать в него камнем, ибо как войти в душу человека, как объяснить, насколько внутреннее душевное состояние соответствует внешним его проявлениям, но скажу Вам только, что здесь он держал себя так, как будто не только не с о крушен смертью брата, а радуется ей. Непонятно, непостижимо, но тяжело было это видеть. Простите, что не рассказываю Вам по этому поводу разных подробностей; мне больно вспоминать это.

Будьте здоровы, покойны, и дай Вам бог успеха в делах Ваших!

Бесконечно Вас любящий

П. Чайковский.

345. Мекк - Чайковскому

1881 г. марта 22-25. Браилов.

Браилов,

22 марта 1881 г.

Благодарю Вас горячо и безгранично, дорогой, добрый, несравненный друг мой, за Ваше теплое участие в моем положении. Вы молитесь за меня. Боже мой, да ведь этого одного достаточно, чтобы дать мне силы переносить все гонения, все удары, которые не перестают сыпаться на меня. Знаете ли, милый друг мой, что придумали теперь добрые люди на меня и моего бедного Володю? Вы не догадаетесь, сколько бы ни думали,-что мы нигилисты и дали миллион рублей на взрыв, которым убило государя??!! что Володю засадили в Петропавловскую крепость, и он там отравился, что жену его арестовали на границе, а я теперь все продаю и с горя уезжаю за границу навсегда. Об этом говорит теперь вся Москва до такой степени, что Володя, приехавши из Петербурга, должен был прямо со станции поехать к обер-полицеймейстеру и просить его защиты против такой возмутительной клеветы. Но до чего же доходит людская злоба! Я не знаю, есть ли еще человек на всей Руси, который бы столько возмущался этим злодеянием и питал бы такое отвращение ко всей касте нигилистов, как я, и человек, который бы так чуждался всякой политической деятельности, как Володя. Ему некогда даже следить за политикою, не только вести ее. Плюс всего этого, за что это такая злоба? Володя, это такой человек, который в своей жизни мухи не обидел, как говорится. Я также никого не трогаю. За что же это озлобление? И какая правильная логика у людей: вывели это из того, что Володя вышел из правления Либаво-Роменской дороги, а я вследствие своего стесненного положения продаю свои бумаги! Не правда ли, что честный человек если бы целый год думал, то не придумал бы таких выводов.

А тут в Браилове также неприятности от честных людей. Сиятельный управляющий не выдержал контроля и попросил вчера увольнения.

Я очень рада избавиться от него, но у меня все-таки нет никого, кому бы я могла поручить дело.

Но это все ничего, и Вы не беспокойтесь обо мне, мой милый, бесценный друг. Я сама в своем теперешнем положении мучусь не о себе. Я-то ведь как-нибудь доживу, но меня убивает, не дает покоя страх, что дети останутся ни с чем. Я всю свою жизнь, всю себя кладу на то, чтобы обеспечить им средства к жизни, и не достигнуть этого ужасно, нельзя умереть спокойно. Но, конечно, никто, как бог,-на него одного вся надежда! Люди или, вернее сказать, человек, на которого я надеялась, как на каменную стену, оказался гнилым плетнем из хвороста, который повалился без всякого сопротивления от первого прикосновения к нему. Остался у меня как живой деятель один мой бедный, дорогой. Володя, но и он не многого может достигать, потому что ему не только не помогают, но подставляют ногу на каждом шагу, стараются вооружить меня против него.... А делает это человек, который и сам себя и другие люди считают честным человеком, но вся его честность сводится к тому только, что он чужого не положит себе в карман, но чужое погубить, разорить ему ничего не значит из-за самых мелких побуждений.. И в рунах такого человека находится все мое состояние потому только, что он себе в карман не положит. И вот эта-то зависимость приводит и меня в отчаяние и дела в безвыходное положение. Володе я не могу отдать в руки все состояние, он слишком доверчив, его. просто могут обобрать, поэтому он только хлопочет изо всех сил сделать то, что надо для моего спасения, а этот-все, что надо для. того, чтобы мешать Володе в этом. А тут еще и судьба меня не щадит. Накануне 1 марта решалось мое дело, которое вполовину меня спасало, а тут грянул этот роковой удар для всей России, все оцепенело, застыло, дела все прекратились, и неизвестно теперь, когда войдут в свое нормальное течение, а благодетель мой этим воспользовался, чтобы закрепить опять надолго мое бедственное положение.

Вы желаете знать, милый друг мой, о средствах спасения для меня и при этом извиняетесь за Ваше желание. Да мне невыразимо приятно Ваше участие и интерес к моим делам, для меня служит облегчением говорить с Вами об них.

Средства к моему спасению есть реализация капиталов, которые у меня находятся в разных акциях, Браилове и доме в Москве. Путь к этому-продажа этого имущества. Вот об этом-то Володя и хлопочет изо всех сил, а мой благодетель мешает ему в этом, а я тем временем разоряюсь на уплате процентов на мои громадные долги. Мешает же он таким постоянным фортелем. Как только Володя находит покупателя на какие-нибудь бумаги по цене, которою я вполне довольна, так он поднимает шум, что это слишком дешево и что он дороже продаст, тормозит дело, заводит бесконечную переписку со мною, со всевозможными выдумками и доносами на Володю и на тех людей, с которыми он предпринимает дело, отталкивает их от меня, а сам ничего не делает.