Читать интересную книгу Утешение - Гаврилов Николай Петрович

Чтобы выкупить тело своего сына, женщине придется продать квартиру, мебель, все вещи. В могиле рядом с обезглавленным телом она найдет крестик, который он так и не снял. А потом, похоронив дома останки, женщина вернется за его головой, закопанной отдельно.

Правда на этой войне была страшнее любого вымысла. Ольга хорошо запомнит эту женщину. Хрупкая такая, с химической завивкой, глаза затравленные. Что она пережила, знала только она. Она не героиня нашего времени. И школу, где ее сын учился, его именем не назовут.

А жаль.

Ольга знала, что от властей не стоит ждать никакой помощи. Сергей сидел рядом на кровати, уставший от перелета и эмоций, что-то рассказывал о своем бизнесе и в сотый раз повторял, что после выписки заберет ее домой. Ольга ничего не отвечала. Молчала, слушала, улыбалась. Он так и не понял, что ту Ольгу, которую он знал: милую блондинку, с которой он прожил несколько лет, которая любила уют и пугалась самых банальных сложностей, убили тогда на мокром шоссе по дороге на Ачхой-Мартан.

И что осталась другая Ольга — со стальной душой, желающая любой ценой отобрать у войны своего сына.

25.03.1995

После приезда мужа прошло больше месяца. Бинты на голове Ольги исчезли, пока не отросшие волосы прикрывала косынка. Бандаж с руки тоже исчез. Она посвежела, похорошела. Каждое утро начиналось с приема лекарств, затем врачебный обход и процедуры. На ключице появился костяной нарост, рана затянулась, превратившись в багровый шелушащийся шрам. Рука, правда, пока поднималась только до уровня груди. Иногда дико болела голова, приходилось чуть ли не горстями принимать обезболивающее. После тихого часа Ольга часто выходила в больничный дворик, сидела в одиночестве на лавочке, наслаждаясь запахами весны, солнышком и видом набухших почек на деревьях.

Писала письма маме и Насте и, мысленно, сыну.

Однажды, когда она пришла с прогулки, дверь палаты отворилась и в проеме показалась светловолосая голова. В палату вошла девушка в вязаном, с горлом свитере, джинсах и растоптанных кроссовках. На плече сумка с фотоаппаратом.

Девушка мазнула взглядом по лежащим и сидящим на кроватях женщинам и остановилась на Ольге.

— Ой, — ее губы округлились. — Здрасте! А я вас знаю. Помните, мы с вами разговаривали в Моздоке. Я Наташа. Белецкая.

В памяти мелькнула картинка: серое утро, снег, привокзальная площадь и девушка-корреспондентка, тараторившая без умолку.

— Да, я вас помню, — улыбнулась Ольга. — Здравствуйте, Наташа. Какими судьбами?

— А я к вам, — обрадованно заявила корреспондентка. — Проездом в Ростове, заехала в госпиталь, раненых поснимать, а мне кто-то из врачей рассказал о раненой матери, которая сына искала. Я справки навела — и сюда. Интервью взять. А это, оказывается, вы. Ой, вы так хорошо выглядите, а я думала, там какая-нибудь мамаша несчастная

Все это Наташа выговорила без единой паузы, одновременно подходя к кровати Ольги, доставая из сумки и положив на тумбочку большое блестящее яблоко, очевидно, подаренное ей в госпитале кем-то из раненых.

— А я уже в третий раз туда еду, — совершенно не беспокоясь, что ее слышат остальные, присев на кровать, продолжала она. — Только со стороны Назрани. Федералы меня не пускают, езжу на неподконтрольную им территорию. За хороший снимок в редакции платят доллар. А если совсем эксклюзив, сразу многие издательства покупают. У меня там уже друзья есть! Поначалу тяжело было, но я ж такая — меня в дверь, я в окно… Чечены, ну, которые боевики, говорят: «Слушай, Наташа, давай мы тебе сами заплатим, только не езди сюда больше…» Басаева снимала, других полевых командиров — они любят пиар, только вида не подают. А простой народ думает, что если я сниму правду, как их бомбят, тогда и стрелять перестанут. Только кому эта правда нужна? Снимки давай погорячей, а истории свои оставь при себе… Когда там нахожусь, ругаю себя последними словами: что тебе, дуре, дома не сиделось, а как приеду в эту Москву долбаную, сразу назад хочется. Почему это так? Синдром войны, да?

Она взяла с тумбочки принесенное ей же яблоко и с треском откусила.

— Замуж хочу, — жуя, призналась она Ольге. — Только не берет никто. Хочу на квартиру себе заработать. А я там тоже мамашек встречала. И пленных… Ой, что это я про себя да про себя. Вы рассказывайте. Давайте я вас сниму и пару слов в газету напишу.

— Наташа, хотите, я вам кофе сделаю? Сама его, к сожалению, не пью, врачи запрещают. Кипятильник есть, шоколадка… — словно не расслышав вопрос об интервью, предложила Ольга. — А где вы пленных видели?

— Да везде. В Ведено, в Шали. — Наташа за две минуты успела обсмотреть всех в палате и даже взглянуть на книгу, лежащую на подушке Ольги, — посмотреть, что она читает.

— А в Ачхой-Мартане?

— Не, там не была. Знаю, что там рядом село Бамут, а бамутцев даже чечены считают отмороженными. Слышала, вроде штурм Бамута начался. Вы же новости знаете? Федералы Аргун штурмуют.

Как и многие журналисты, Наташа не говорила «наши», называя воюющих соотечественников «федералами», словно желая откреститься от российской армии. Так было проще. Не иметь моральной сопричастности с воюющей стороной. Особенно на неподконтрольных территориях, где за слово «наши» ее могли разорвать на части после первой же бомбардировки. Ольга ее понимала. Но сама своих так называть не могла. Было в этом что-то важное.

— Так ваш сын в Ачхой-Мартане? — наконец дошло до Наташи. — Это точно известно? И когда вы туда собираетесь?

Ольга посмотрела на нее и улыбнулась. Достала из тумбочки шоколад. Ей нравилась Наташа, она понимала, что под маской простоты и наивности спрятано многое. И мама, и Сергей и мысли не допускали, что она после выписки может вернуться в Чечню, а Наташа даже не сомневалась, что она именно так и поступит.

— Наташа, а люди там как к вам относились? — осторожно спросила Ольга, желая понять модель поведения среди чеченцев. Но Наташу брать в пример не стоило.

— Там законы гостеприимства… — охотно делилась девушка. — В Ведено, в первом доме, куда меня поселили, ложишься спать — утром вся одежда выстиранная, поглаженная, кроссовки вымыты и сухие. Еда самая лучшая. Всегда в центре внимания. В общем, три дня чувствовала себя королевой. А на четвертый, только проснулась, хозяйка ставит передо мной ведро воды, тряпку и говорит: «Три дня ты гостья, теперь член семьи. Помой полы и приходи помогать мне готовить». Я, конечно, сразу вспомнила, что меня в другой дом приглашали. Так и жила… А в остальном… — Тут Наташа на миг сняла с себя маску простушки, и тень того, скрытого, пробежала по лицу. — В остальном по-разному было…

Миг прошел, и перед Ольгой вновь сидела говорливая девушка, посланная редакцией в зону боевых действий по принципу «кого не жалко».

— Главное, голову не мыть. И вообще не мыться, — тараторила она. — Как только голову помою, обязательно обстрел начнется. Прямо мистика…

К теме интервью больше не возвращались. Наташа выпила кофе, съела шоколадку, посмотрела на часы и заторопилась. Но перед уходом она показала, что умеет быть серьезной.

— Вы, как сына найдете, обязательно со мной свяжитесь, — сказала девушка Ольге. — Я буду без связи, но вы звоните в редакцию, они знают, как меня найти. Вот телефон. Звонить можно из Ингушетии, там есть почта. Обязательно свяжитесь. Знаете, если пресса освещает выкуп или обмен, это совсем другое дело. А я буду оставлять в редакции информацию о пленных, которых видела, мало ли, может, вашего сына уже куда-нибудь увезли. У меня хорошие отношения с Басаевым, с другими. Они смеются надо мной, но, если надо, помогут. Выздоравливайте. Удачи вам. Там увидимся.

— С Богом, — попрощалась с ней Ольга.

Через четыре дня Ольгу, по ее настоянию, выписали из больницы. Она должна была лежать еще месяц, но выписалась под расписку. Письмо домой не отправила. Как только вышла за территорию больничного комплекса, стала нетерпеливой. Купила дорожную сумку и некоторые вещи, купила новую, по погоде, куртку на тонкой подкладке чуть выше колен, повязала косынку «стрелочками» на чеченский манер и поехала в Моздок.