Читать интересную книгу Как ты ко мне добра… - Алла Калинина

— Зойка! Неужели ты все это говоришь всерьез, я ведь думала, ты просто так, шутишь…

— Какие уж тут шутки!

— Зачем же мы столько лет с тобой дружили, разговаривали, делились всем, зачем, если ты меня всю жизнь презирала?

— Черт его знает, наверное, срок тогда еще не пришел…

— Значит, я тоже была в плане, как Витька?

Зойка вдруг очнулась, заморгала глазами, затрясла головой, насмешка сползла с ее бледного лица, и оно теперь было растерянным, добрым и близоруким.

— Наверное, я действительно наговорила чего-то лишнего, — сказала Зойка. — Когда я встречаюсь с тобой, меня всегда что-то мучает, трудно начать разговор.

— Мне тоже было трудно начать с тобой разговор, я чувствовала твою ненависть, но только это другое дело. А тебе я, кажется, могу поставить диагноз…

— Подожди, Ветка, подожди, все это глупости. Я скучала без тебя, я обиделась, что ты даже не позвала меня на свадьбу, словно мы совсем чужие. И телефона я твоего не знаю. Но я все равно звонила, много раз звонила, я думала — подойдет твой отец, у меня с ним все-таки контакт, а подходила мамаша, и я клала трубку, не хотелось с ней разговаривать…

— Что тебе плохого сделала мама? Послушай, Зойка, я сейчас все поняла, все, что давно должна была понять. Ты не зря меня сейчас перебила, боялась услышать то, что я тебе скажу, но я все равно скажу — ты мне завидуешь, вот в чем дело! Зависть — вот что тебя мучает, я не думала, что ты такая мелкая, но я тебя утешу, утешу… Папа умер много месяцев назад, и с мужем я живу несчастливо, плохо. Ты довольна, Зойка?

— Не может быть! — ахнула Зойка. — Твой отец? Не может быть! Как же я ничего не знала?

Руки Веты тряслись, она никак не могла застегнуть пальто, пуговицы скользили, не попадали в петли.

— Оставь хоть папу в покое, ты напрасно имела на него виды, только из-за меня он терпел твое дурацкое кокетство. Думаешь, я не замечала?

— Неправда, ты ничего не знаешь, он был единственный человек, которого я уважала… Честное слово, Вета. Я не знала, иначе не наговорила бы столько глупостей.

Вета упрямо трясла головой.

— Нет, Зойка, нет, — сказала она, — поздно. Всего этого я не забуду и никогда тебе не прощу. Понимаешь, никогда. И ты, пожалуйста, забудь о нас и никогда больше не звони и не пиши, ты мне больше не нужна.

Ах, как ей сейчас нужна была Зойка, но не эта Зойка, а другая, прежняя, любимая подруга, честная, прямая, надежная! Или Вета ее выдумала и на самом деле ее никогда не было, а так всегда и был — завистливый, злой, голодный звереныш? Вета в темноте летела по улице. Какой ужасный день! Что она сейчас сказала Зойке? Она несчастлива с Романом — вот в чем все дело, она ошиблась, ужасно ошиблась. Зойка кругом права, как глупо, безмозгло она живет, нелепые друзья, случайные, словно кем-то подсунутые ей чужие интересы. Не пора ли задуматься о своей жизни? Куда ее несет, что с ней происходит, что происходит у них с Романом? Но Зойка, с Зойкой все правильно, нет, не будет она терпеть возле себя людей, которые могут смотреть на нее с такой ненавистью, таким отчуждением, нет, никогда.

Роман открыл ей дверь и испугался:

— Что-то случилось, Вета?

Вета молча покачала головой. Она озиралась вокруг, словно хотела проснуться от страшного сна и не могла. Где она? Разве это ее дом? Разве это ее жизнь? Господи, как давно она не вспоминала папу. Горячий комок подступил ей к горлу, она кинулась в комнату, упала на кровать и зарыдала в голос, плечи ее тряслись, а слезы лились так бурно, что подушка сразу стала мокрой и горячей.

Роман молча растерянно сидел рядом, ждал, когда она кончит плакать.

— Ну, так в чем же дело? — спросил он хрипло, безнадежно. — Что ты хочешь мне сказать? Ты не любишь меня, тебе со мной плохо, так?

— Нет, не так, совсем не так, — удивилась Вета. — Просто я плохо живу, недовольна собой. Мне скучно, мне надоело быть маленькой. Я как будто бы сплю и не могу проснуться. Ведь детство давно кончилось, а я никто, нигде. И с тобой мы ни о чем не разговариваем, и обязанностей у меня никаких нет, и учусь я без вкуса. Что со мной происходит?

— Бедная моя девочка, это я во всем виноват, я думал, что тебе нужна свобода.

— Нет, мне нужен друг, которому бы я доверяла, с которым могла бы обо всем говорить, мне нужно нормальное, серьезное человеческое общение, без вывертов, без сложностей…

— Вета, разве мы с тобой не друзья?

— Мы с тобой? Нет, Рома, нет. Ты меня жалеешь, ты как папа. Наверное, ты меня слишком сильно любишь, и мне это мешает. Ты не обижайся, пожалуйста, ты ни в чем не виноват, я тебя люблю и уважаю, но рассказывать тебе я ничего не могу, мне неловко, стыдно, и кажется, что ты меня высмеешь, хотя, конечно, это ерунда. Мне и друг-то нужен, чтобы разобраться, что у нас происходит с тобой. Ой!

— Вот в этом все и дело, Вета, в этом все дело… — Он встал, походил по комнате, подняв узкие плечи, нахохлившись, посвистел сквозь зубы. — Что же нам с тобой теперь делать?

— Рома, может быть, переедем к нам домой? Здесь я сижу, как мышь, взаперти, здесь твоя мама всему хозяйка, я боюсь ее и не знаю, как за что-нибудь взяться…

— Это не выход и не решение. И потом, есть множество причин, по которым это невозможно.

— Причин? Каких причин?

— Всяких. Не будем сейчас об этом, давай лучше поговорим о нас с тобой. Как ты думаешь, это можно еще поправить? Понимаешь, все зависит сейчас от твоего слова. Я готов на все, на все, лишь бы тебе было хорошо…

И только тут Вета очнулась. Ах, опять они говорили на разных языках, каждый о своем, не слушая друг друга. Она хотела быть взрослой, вот он, случай, надо собраться, взять себя в руки, глупо устраивать истерики, и — кому? Человеку, который сам запуган до полусмерти, запуган ею. Господи, какая глупость! Она хлюпнула носом, вздохнула, спустила ноги с кровати.

— Ну что ты выдумываешь, Рома! Все у нас хорошо, прекрасно, просто я поссорилась с Зойкой, в общем-то дурь, ерунда. Привыкнем, притремся, нарожаем детей — трех девочек, двух мальчиков… или наоборот — двух девочек и трех мальчиков?

— Вета, перестань, не надо.

— Надо, надо. Все у нас хорошо, пойми, совсем не в этом дело. Ты не волнуйся, я правду говорю — все у нас хорошо, все наладится, я тебя люблю, ты слышишь, Рома?

И он со всхлипом повалился ей в колени.

«Чепуха, — печально думала Вета, гладя его густые волосы, — какая чепуха, он еще слабее, еще глупее меня, и я должна его утешать».

Глава 15

Декабрь был снежный, сырой, серая мгла лежала низко, на самых крышах, и казалось, солнце вовсе не показывается в небе, в два часа уже было темно. И только вечерами, когда на улице зажигались огни, мутные, желтые, в ореолах словно висящего в воздухе снега, делалось как-то веселее на душе. За запотевшими окнами магазинов клубились тени, машины ползли по улицам осторожно, из-за дощатых заборов, скупо обведенных цветными лампочками, запасливые женщины уже тащили первые елки, и вокруг них радостно прыгали закутанные, смуглые от румянца дети.

— Какая у нас все-таки северная страна, — говорила Вета, — подумать только, зима без конца и края, пять месяцев зимы…

— А человечек маленький, голенький, брось его в лесу, нипочем не выживет, — подхватила Ирка, — а нам объясняют, что он — царь природы. Какой же он царь, если не приспособлен к жизни на собственной земле?

— Ира, сними локти со стола, — автоматически, привычно сказала Юлия Сергеевна; она думала о чем-то своем, отхлебывая мелкими глоточками чай из синей кобальтовой чашки с тонким золотым узором.

Вечер был длинный, тихий, Вете так не хотелось уходить отсюда.

— Мам, а когда ты делаешь котлеты, ты чеснок кладешь?

— Кладу. А ты что, взялась за готовку?

— Нет, не взялась. Просто у нее котлеты ужасно невкусные, и борщ невкусный.

— Вот взяла бы сама и приготовила.

— Как же я приготовлю? А она? Мама, неужели вся жизнь вот так и будет: зима — лето, зима — лето, институт — работа, а потом умирать?

— Еще перед этим детей нарожаешь, чтобы было кому ныть после тебя, — добавила Ирка; она снова улеглась грудью на стол, положила на руки темноволосую голову, смотрела весело, задумчиво, лукаво. Ирке шел уже пятнадцатый год, и она очень изменилась, повзрослела, но не выросла, просто другие стали движения, тоньше лицо, изменилось выражение синих с золотым блеском глаз.

— И детей рожать тоже некогда, мне еще четыре года учиться. Скука!

— Вот так новости, ты же в таком восторге была от практики, а теперь вдруг — скука. — Юлия Сергеевна кончила пить чай и сразу же стала собирать со стола посуду.

— То был завод, мамочка, а здесь математику надо сдавать, а я ее всегда ненавидела, ты же знаешь. Ир, а у тебя как с математикой?

— У меня? Никак, у меня со всем никак. Потому что я бесталанная, не то что ты. Мне про тебя в школе все уши прожужжали, какая ты и какая я. Но в твой институт я точно не пойду. Потому что я, Вета, по складу гуманитарий, мне нужно что-нибудь такое, мечтательное.