Илюха, у меня есть еще один вопрос. Можно?
— Конечно, если я смогу ответить, то я к твоим услугам. Какой вопрос?
— Как и почему ты оказался здесь один, в это время года. Ведь геологи не ходят в экспедиции по-одиночке? Где твой напарник? Или напар…
Глава 12
— А какую цель ты поставишь себе, когда найдешь это самое месторождение?
— Я не думаю об этом. Зачем? Зачем мне думать об этом, если я еще не добился поставленной. Вот добьюсь, тогда и посмотрим.
Илюха, у меня есть еще один вопрос. Можно?
— Конечно, если я смогу ответить, то я к твоим услугам. Какой вопрос?
— Как и почему ты оказался здесь один, в это время года. Ведь геологи не ходят в экспедиции по-одиночке? Где твой напарник? Или напар…
* * *
Тут он умолк и остановился и указал левее от балка.
— Там вдали.
— Что?
— Дай бинокль.
Я снял с груди бинокль и передал ему. Он недолго вглядывался.
— Похоже, что стая волков.
— Ты уверен?
Он вернул мне оптику.
— Уверен, примерно в двух километрах от балка. Он находятся на таком же удалении от него как и мы.
Пока я смотрел в бинокль, Латкин предложил отогнать их.
— Надо стрелять в них.
— Зачем?
— Отпугнем, чтобы больше сюда к нам не совались.
После некоторой паузы он добавил
— Если ты боишься не попасть, то дай мне. Я умею стрелять.
— Во-первых, я сильно сомневаюсь, что на таком расстоянии можно попасть, во-вторых, мы их не отпугнем. Выстрела они не услышат. В-третьих надо экономить патроны. Ну и самое главное. Надо пойди и изучить следы. Если стая появилась в поле нашего зрения, то скорее всего это их территория. Возможно они идут по следу и гонят добычу.
— И что это значит?
— Это значит, что они могут сослужить нам добрую службу. Мы будем видеть за кем они идут. Иногда они устраивают засады на оленьих и лосиных тропах. Значит и мы сумеем.
— А нельзя пойти за ними и отобрать у них добычу, — с надеждой в голосе спросил Латкин
— Эк ты, Латкин, крут, — рассмеялся я, — для начала их надо догнать. Даже трусцой он идет со скоростью десять-пятнадцать километров в час. А максимально может развивать сорок-пятьдесят кэмэ в час. И при том скакать галопом минут двадцать не уставая. Пока мы дойдем до добычи, от нее даже костей не останется. Только рога. Отсюда выражение остались «рожки да ножки».
— Паскуды, значит, сожрут они нашего лося. Так и знал, что не видать мне шашлыка из лосятины.
— А что ты там лося видел? — я не отрывался от бинокля.
— Нет, ну ты же сказал, что там может быть лосиная тропа.
Наконец в перекрестии объектива я увидел силуэты животных. Стая из шести волков. на таком дальнем расстоянии мне было сложно оценить насколько крупными они были.
Они перемещались цепочкой между сопок, сливаясь с каменистым пейзажем. Мы находились выше поэтому заметить двигающуюся группу без бинокля было очень сложно.
Я вспомнил слова Латкина про хорошее зрение. Выходит он действительно разглядел деления циферблата на моих часах.
Если он увидел волков на таком расстоянии, то значит вполне мог видеть меня, когда я приближался вчера, еще до нашей встречи. Несмотря на все откровения Латкин был человеком с двойным дном, как говаривала моя бабушка по материнской линии — Евдокия Тимофеевна Мещерякова.
Когда я спросил ее что это значит, то она объяснила, что люди с «двойным дном» — очень сложные и очень мутные.
C ними никуда лучше не соваться — ни в разведку, ни в огонь, ни в воду. Такие люди улыбаются и клянуться в верности, но сразу ставят подножку как только вы оказываетесь в неблагоприятном для вас положении. «Крылья за спиной и ангельские перышки, адские горящие глаза и волчьи клыки в пасти».
Дружелюбность — образ, за ширмой которого люди с «двойным дном» прячут всю свою настоящую сущность.
Бабушка Евдокия, а ее в семье никогда не называли Дуней, рассказывала, как работала учительницей во время войны и ходила пешком через лес между уральскими деревнями, и как они с бабами — мужик все ушли на фронт, год бились в волчьей стаей.
Из воспоминаний детства из связанных с этой бабушкой по материнской линии, в памяти почему-то всплыл небольшой полированный рабочий письменный стол, на котором неизменно стояла прямоугольная чернильница начала двадцатого века из яшмы, которая всегда была заполнена чернилами.
Сами чернила, поверхность которых частично была покрыта золотистой пленочкой, были для меня каким-то магическим веществом.
Они обладали своим запахом и непостижимой для меня вязкостью. Мне ни разу не удалось накарябать красивые буквы и цифры, не говоря уже о рисунках при помощи чернил.
Они то и дело капали, превращаясь в страшные кляксы или неожиданным обрывались под пером во время письма.
Тут же находились салфетки, которыми можно было убрать капли чернил с поверхности стола.
К тому времени в школах уже вовсю использовались шариковые ручки и искусство письма, освоенное родителями, дедами и бабушками, оказалось мне совсем не доступным.
Я просто обожал наблюдать, как бабушка что-нибудь писала перьевой ручкой. Я садился рядом, складывал ладони на краю стола, опускал на них подбородок и смотрел на сферическое углубление, куда наливались чернила, на грани и стороны квадратной чернильницы.
Это сейчас я понимаю, что для того чтобы получить такой изящный предмет требовалось вложить титанические человеческие усилия.
Нужно было найти и освоить месторождение яшмы, потом для добычи камня в подножье горы был пробит туннель и откачана вода.
Каменщики работали до седьмого пота, чтобы добыть камень необходимого размера и качества. Порода-то не вся однородная.
Прежде чем стать чернильницей, камень должен пройти трудоемкий процесс доставки, обработки, который включал придачу формы камню, гравировку и фрезеровку и наконец полировку.
Бабушкина чернильница была идеально отполирована. Я любил ее за гладкую поверхность, которая всегда блестела своими природными, словно зеркало, сохраняя изящные природные узоры и прожилки. Настоящее произведение искусства.
Но еще большим искусством были буквы которые выводила пером бабушка. Она умела писать роскошным каллиграфическим почерком на любой поверхности, как настоящий японский или китайский мастер письма.
Плавные, равномерно меняющиеся, по толщине линии, завитки и соединения между букв, появляющиеся на листах тетради, открытках, бланках завораживали меня и вводили меня в какой-то эстетический транс
К тому